Куры не летают (сборник) - Василь Махно
- Дата:06.09.2024
- Категория: Проза / Эссе
- Название: Куры не летают (сборник)
- Автор: Василь Махно
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И упаковывая сумки перед выездом в Нью-Йорк, не забыл ли ты что-то такое, за чем каждый раз возвращаешься и никак не можешь найти?
Сотни фотографий, которые проявляли в домашних лабораториях в темноте, при красном свете специальной лампы, с проявителями и закрепителями, вымывая лица и фигуры, как золото в рудниках. Затем, подвешенные на шнурке, как белье во дворе дома, эти фото сушили – и они становились временем. Ты позасовывал их в бумажные пачки, принесенные из ближайшего гастронома, и они пожелтели, как будто кто-то облил их медом.
Кто помнит Шнейдера с Киевской? Француза? Слепого с Фабричной, твоего одноклассника, который стал зэком и которого найдут мертвым на улице Пушкина у девятиэтажного дома?
Как у нас было принято? Ну, конечно, ценились бицепсы и сильный удар, фирменные джинсы, взрослость измеряли выкуренными сигаретами на школьных переменах, алкоголем, слухами, что Ленка из параллельного класса сделала аборт, знанием, что триппер лечат пенициллином. А еще – кто Шнейдеру должен деньги и за что, а после дискотеки в школе все равно будут разборки и милиция приедет слишком поздно, и что физкультурник – чмо и в спортзале на матах мнет самых зрелых девок. А классная требует конспект первоисточника классика марксизма-ленинизма. И хоть ты законспектировал «Материализм и эмпириокритицизм», она все равно прицепилась: перечислить поименно список всех членов Политбюро (как Иоанново «Откровение»!).
Что делать, когда тебе шестнадцать? В конце концов, что ты можешь?
Ты жил между школой, остановкой Киевской, киоском, телефонными будками и гастрономом. А еще – между мамой и отчимом, их комнатой и нашей с братом, между книгами, сдачей бутылок в пункты приема и выискиванием радиоволн с запрещенными голосами, между ранним вставанием и выстаиванием очереди в гастрономе «Киев» за маслом, хождением вместе с мамой в магазины и сокрытием нескольких копеек сдачи, между слушанием кассетного магнитофона «Весна» и мечтой о бобинном «Маяке-205», дискотеками и ценами на джинсы, между фарцовщиками и маршрутами поляков, которые едут на отдых через Украину в Болгарию, распродавая жвачки, джинсы, куртки, рубашки, свитера, – между жизнью и смертью.
Это вступление во взрослую жизнь с сигаретой и распитой на двоих бутылкой дешевого вина. Эта окраина города, которую облюбовала шпана, – между новостройками, арматурой, шлакоблоками, детскими садами, школами, дискотеками. И песней со словами: «Что мне делать?» – и с этой музыкой наше поколение будет вынуждено покинуть этот город, чтобы не присваивать его только себе.
Кажется, ничего не изменилось: за окном осень, ты сидишь в кафе, которое переименовали после твоего отъезда из этого города. Сменился собственник, затем его сменил другой. От того, что владельцы периодически менялись, менялось все: качество кофе, ассортимент алкогольных напитков, официантки, посетители. В Нью-Йорке ты нашел замену кафешкам, которые так любил в юности. Их заменил Starbucks: кофе с молоком, чай с желтым сахаром из тростника, джаз с кантри, стол с лэптопом.
Осень, какой ты ее запомнил за несколько дней до отъезда в США, была теплая, но дождливая.
Теперь сухой осенний день, как будто фотография из Интернета, стоял перед твоими глазами, как наполненные стопочки с водкой, в которых отражались лица и руки твоих приятелей, приглашенных «на кофе».
На противоположной стороне улицы, минуя нашу застекленную компанию, проходит женщина в яркой одежде и шляпке, которая давно вышла из моды, закутанная в длинный шарф, в белых туфлях на высоких каблуках, которые контрастируют с цветовой гаммой ее одежды. Так привлекают внимание. Размалеванная, как неумелый клоун-недоучка в цирке-шапито, она всегда отличалась этим от других клиентов местной психушки, то и дело прогуливающихся в центре. Она была из высшего сословия. Ее появление на безлюдной улице ты воспринимаешь с большой благодарностью, потому что она единственная, кто отвлекает тебя от пустых разговоров твоих бывших корефанов и кто, как механическая музыкальная шкатулка, скрывает в себе музыку этого города, которую ты успел забыть.
Почему – музыку, а не что-то другое?
Почему не уцелели остатки архитектуры довоенного Тернополя, кое-какие – в центре города, на Новом Свете, с зарисованными пилястрами и облезлыми от невостребованности атлантами, невосстановленная улица Перля, новые микрорайоны 80-х, рабочие общежития комбайнового завода и хлопчатобумажного комбината?
Тернополь потерял свой шарм вследствие тотальной советской бомбардировки в 1944 году. Восстал из пепла – но другим. Это другая архитектура, новые названия улиц, отстроенный центр, тернопольское озеро. Разделение города на Дружбу, БАМ, Канаду и Аляску размагнитили хоть сколько-нибудь притягательную силу между центром и новыми районами города. Этот обозначенный 1939 годом смертоносный разрыв между бывшим городом и его историей и городом современным стал кесаревым сечением, рубцом памяти, который никак не заживает.
* * *1939 год в Тернополе стал последним годом польского государства.
Из тревожных вестей в прессе и слухов, которые распространялись по городу, возникало ощущение неуверенности, и война, как что-то неизбежное, нависла над августом.
Могло ли это как-то повлиять на привычную городскую жизнь?
Странно, все осталось как бы прежним.
Люди посещали кофейни; торговали товаром – каждый своим, в магазине Перльмана и в пошивочном салоне Леона Славинского; Пилсудский крепко держался за стремена коня на высоком постаменте; в еврейских магазинах, как обычно с криками и спорами, предлагали новый товар; в пекарнях выпекали хлеб; на рынок съезжались крестьяне; гимназисты ходили в классы; в ешивах изучали Тору; польская, украинская и еврейская молодежь закаляла дух в молодежных полумилитарных организациях; в костелах, церквях и синагогах правили службу; за христианскими праздниками шли еврейские.
Город, который доживал последние мирные месяцы, даже в страшном предсказании местной Кассандры не мог бы представить, как изменится все в течение нескольких ближайших лет. И что ожидает этих торговцев и покупателей, гимназистов, чиновников, жандармов, проституток, городских злодеев в зависимости не только от них самих, а и от их национальности. И скольким жителям не удастся пережить эти ближайшие пять-шесть лет вследствие сначала пыток НКВД, а потом – тотального истребления евреев, а еще позже – подпольных действий ОУН и Армии Крайовой. В городе, где по одним и тем же улицам и площадям купно ходили украинцы, евреи и поляки, отличие между ними ранее заключалось разве что в том, что поляки жили в своем государстве, евреи – в своих книгах и молитвах, а украинцы – на своей земле.
Но, например, в июле (пусть это будет июль) улицы еще довоенного Тернополя с польскими названиями (в 1939-м их переименуют, а перед окончанием войны, в 1944 году, они попросту исчезнут) ведут меня по городу, наполненному людьми и магазинами. Но этот июль вот-вот закончится. Закончится и довоенный Тернополь – его сравняют с землей, и только некоторые стены домов и завалы из кирпича и камней будут напоминать о городе, который, потеряв память, как библейская Рахиль, будет оплакивать своих детей. Уцелевшими улицами весенний ветер развеет не только пепел сожженных еврейских книг, но и прах сыновей и дочерей еврейского народа, а в белых облаках будут плыть души замученных украинцев и расстрелянных поляков.
Но в июле 1939-го в такие пророчества еще не верилось – и именно потому, что зацвели липы, и их густой аромат шлейфом окутал всю улицу Мицкевича, заполнил улицу Третьего Мая, где проезжают брички, полетел по пассажу Адлера вместе с гимназистами, которые с мая на каникулах. Сфотографировался возле памятника Пилсудскому, напротив Доминиканского костела, заглянул в старую синагогу в субботу именно тогда, когда на вечернюю молитву тянутся иудеи, позакрывав свои лавки, пекарни, сапожные и пошивочные мастерские, а их сопровождают взгляды поляков и украинцев, читающих в своих газетах о погромах в Германии.
Старую синагогу сожгут вместе с несколькими сотнями евреев в 1941-м, разрушат полностью в 1944-м и разберут на мощение дорог и кладку домов.
Зачем синагоги, когда нет евреев?
В сентябре 1939 года Красная армия поразвешивает по городу свои призывы и под тем предлогом, что кто-то якобы стрелял из Костельной башни, сожжет Доминиканский костел (не без помощи некоторых местных евреев); маршала Пилсудского танком стянут с постамента, а украинцев призовут уничтожать польских панов и подпанков и выдавать польских офицеров и чиновников. Большинство здешних евреев встретили приход красных сдержанно, хоть среди них и были сторонники новой власти, особенно те, кто верил в коммунизм. Но борьба с буржуазией, национализация собственности, отнятия помещений и креденсов, ликвидация школы с обучением на идише не способствовали приверженности советам. Но евреев тревожили вести из Германии и уже захваченной немцами Польши. Началась украинизация и охота НКВД на украинских патриотов, которых арестовывали и кидали за решетку: польская полиция в спешке бросила на произвол судьбы списки членов ОУН, «Просвиты», Пласта, «Сокола», Союза украинок, а еще адвокатов, врачей, учителей – всех, кто представлял угрозу польской государственности. Советам оставалось только перевести эти списки с польского на русский – и начать охоту…
- Гленн Тарнер Заячья Губа - Мэлор Стуруа - Публицистика
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Вьюрэйские холмы (СИ) - Узун Юлия - Любовно-фантастические романы
- Нестор Махно. Мифы и реальность - Владимир Комин - Биографии и Мемуары
- Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин - История