Глоток зеленого шартреза - Николай Гумилев
- Дата:09.07.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Глоток зеленого шартреза
- Автор: Николай Гумилев
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зайди, дядя, что тебе по грязи шлепать, посушись.
– А для ча? – повернулся тот, и Мезенцов увидел чрезмерно <<?>> светлые глаза, как у полководца в решительный час генерального сражения. – Что я, баба, чтобы дождя бояться?
– На бабу ты действительно не похож, – критически оглядывая его, сказал Митя, – а так, зайдешь, расскажешь что.
– Некогда мне со всякой шушерой язык трепать, – последовал грубый ответ, и прохожий, увязнувший благодаря остановке почти по пояс, рванулся, словно лошадь от каленого железа, и действительно вырвался.
– Водки выпьешь, – крикнул ему вдогонку Митя, который не любил отказываться от своих прихотей.
– Ставишь?
– Ставлю.
– Четверть?
– Куда тебе, облопаешься.
– Не твоя печаль.
И прохожий, не обтерев ног, похожих от налипшей грязи на слоновьи, вошел в чайную.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ– Куда мы, собственно, идем? – спросил однажды утром Мезенцов.
Митя подмигнул:
– Куда мы идем, мы знаем, а вот куда ваша милость идет – сие есть тайна великая.
Мезенцов вспыхнул и закусил губу.
– Иду я туда же, куда и вы, а почему, это вы, Митя, отлично знаете, а не знаете, то я объясню еще раз.
– Не ссорьтесь, – вступился лениво Ваня без всякого подозрения, – право, не ссорьтесь, скучно.
Митя смирился:
– Ну, хорошо, расскажу на этот раз. Идем мы все трое в богатое и славное село Огуречное, вот что лежит промеж трех больших дорог и не одна-то в него не заходит. А ждут нас там два француза.
– Как два француза? – опешил Мезенцов.
– Они, правда, не французы, а дьячковы дети, Филострат и Евменид, сыновья Сладкопевцевы, но это все одно, потому что они по-французски мастаки и идут сейчас из самого большого французского города По.
– Париж самый большой у них, – заметил Мезенцов.
– Нет, не Париж, что Париж, а По. Это я знаю доподлинно, мне старые люди сказывали.
– А далеко ли до Огуречного?
– Да версты три.
Он остановился и прислушался. В воздухе сквозь пронзительный звон пичуг и шорох ветра послышался легкий свист.
– Что это? – спросил Мезенцов.
– Идем, идем, – заторопился Ваня. – Да говорите поменьше, а то такое станется!
– Да что станется?
– Время-то какое, к полудню.
– Ну и что?
– А про беса полуденного не знаешь, что ли? Эх ты… ученый.
– Нет, братцы, – сказал вдруг Митя, – я знаю, что это такое. Это наши французы. – И он зашагал в чащу орешника <<нрзб.>> над обмелевшей речонкой.
Мезенцов и Ваня последовали за ним и, пройдя десяток шагов, замерли в изумлении перед вытоптанной небольшой площадкой, полной объедками и тряпьем, как воронье гнездо. И посреди этой площадки, тоже напоминая чету ворон, сидели два долговязых человека в дырявых ботинках и лоснящихся от жира длиннополых сюртуках. Их прыщавые, угреватые и безбородые лица казались совсем молодыми, и лишь скорбные, кроткие глаза выдавали, что им обоим уже за тридцать. Большая недоеденная кость, подозрительно похожая на лошадиную, лежала между ними. Это и были Филострат и Евменид, братья Сладкопевцевы.
– Что это вы так запрятались? – весело закричал им Митя. – В Огуречном надо было ждать.
– В Огуречном и ждали, – дружно ответили братья, – только там притеснять нас стали, вот мы сюда и ушли.
– Да кто притеснял-то?
– Староста. Как мы, значит, работали с усердием, в нас и влюбилась дочка старосты, ну и мы в нее, конечно. Отец и пристает – женись. А как мы женимся оба сразу на одной? Так и ушли.
– Так что, она в вас обоих влюбилась, что ли?
– А как же иначе? Говорит, что ей Евменид нравится, только мы на это не согласны, мы двойня, у нас с детства все общее. – Так как же вы любите? Как устраиваетесь?
Братья сокрушенно вздохнули.
– Да никак! Всякая наша любовь бывала несчастная, по этому самому. Оно конечно, какая-нибудь и согласилась бы, только мы так не можем, мы только в законном браке. А иной раз, особенно после сна, так хоть в петлю.
– Вам бы в Тибет поехать, – вмешался Мезенцов, – там полиандрия, одна женщина за многих выходит сразу.
– Ну? – обрадовались братья. – Нам бы хоть какую-нибудь, хоть черную, только чтоб вдвоем. А как туда проехать?
– Через Индию можно или через Китай.
– И сколько стоит дорога?
Мезенцов прикинул в уме цену второго класса на пароходе – он не представлял себе, чтобы можно было ехать в третьем.
– Тысячи по две на каждого.
– А пешком нельзя?
– Куда же? Через пустыню придется идти, сквозь разбойничьи народы.
– Это ничего! За своим счастьем и через ад пройдешь.
– Нечего вам зря языки трепать, – нетерпеливо оборвал их Митя, – вот еще тибетцы какие выискались. Подставляй лучше карманы, я вам деньги принес, триста рублей, рады небось, теперь месяц не протрезвитесь.
– Это так, на радостях кто не выпьет, нечистый один, – довольные, ответили братья.
– И бумаги вот, с ними отправитесь в Казань, к профессору Филимонову, а что ему скажете, это сами прочтете, я разбирал, да что-то мудрено для меня.
– Дай, дай. – И Филострат торопливо принялся разворачивать объемистый сверток, который Митя достал из своей котомки.
Евменид склонился над его плечом, полный самого живого интереса.
– Ну да, как мы и думали, чукотская грамматика с фонетикой и примерами – ну и забавники же. – И оба покатились со смеху, не выпуская, однако, из рук свертка.
– Вы лучше о Франции расскажите, а то нам идти надо будет, – не вытерпев, попросил Ваня.
– Да, да, расскажите, – поддержал его Митя. – После начитаетесь, эка невидаль – писаная бумага.
Братья неохотно оторвались от работы.
– Да что Франция, – начал Филострат. – Стоит себе на месте, никто ее не унес. Народ там только очень дурашливый, своего языка не знают. Мы говорим им правильно, как в книжке написано, а они не понимают и такое лопочут, что не разберешь. Намаялись мы с ними.
– А вы хорошо говорите по-французски? – поинтересовался Мезенцов.
– Сертенемент ноус парлонс трес биен, – с обидой ответил Евменид.
Митя посмотрел на Мезенцова, видимо гордясь своими приятелями.
– Как же вы ехали? Ведь больших денег стоит дорога? – спросил Ваня.
– Деньги были нам дадены, только мы на билеты их не гораздо тратили, вино уж там очень хорошо, а ехали больше зайцами. Подойдешь к кондуктору, скажешь ему, что, мол, русский, союзник, да бутылку из-под полы покажешь, он и устроит либо в товарном, либо в служебном отделении, а потом и сам придет вина попить да о России потолковать, почему, дескать, у нас царь да как лошадь по-русски называется. Любят они это.
– Ну, а в Тарбе дело устроили? – перебил Митя.
– А зачем же мы и ехали? Прибыли мы это в Тарб, у французского мужика остановились, богатый мужик, ему велено было нас принять. А потом и братья подъехали, они в Пиренейских горах живут, на манер как наши на Урале.
– О французах ты рассказывай, а о наших ни-ни, – предупредил Митя, покосившись на Мезенцова. – Я что? Я ничего, – оробел Филострат, – я и совсем говорить не стану!
– Ну, ну! – крикнул Митя, и Филострат покорно открыл рот, ожидая вопросов.
– Какую же работу вы с ними делали? – спросил Мезенцов.
– Можно, – позволил Митя.
– Работу хорошую, – начал Филострат, – совсем хорошую работу. В давние времена за ихнего короля русская княгиня замуж вышла, Анна Ярославна. Так вот и понадобилось документики новые об ее царствовании составить, и что по-французски, так это они сами, а что по-русски – это мы.
– Вы что же, так хорошо историю знаете?
Филострат вздохнул.
– Где там. На медные деньги учены. Из головы больше. Язык тогдашний знаем да и письмо. Старой бумаги сколько угодно. Да только мало кто ее знает, историю-то. Все ученые больше по таким документикам работают, как наши.
– Неужто все? – усомнился Мезенцов.
– Все! Был в Париже один переплетчик, с веселыми братьями переписывался, так он один сто с лишком документов академии передал, деньги взял огромные, да попался потом. Или Чаттертон в Англии? Замечательный мальчик был. Да тоже не повезло ему, напутал-напутал, с нашими поссорился и отравился. А иные нарочно попадаются. Ганка-чех, что Краледворскую рукопись сочинил, сам приписал в конце по-латински «Ганка fecit [19]«, или Псалманазар.
– А это кто? – спросил с жадным интересом Митя.
– А это мне во Франции рассказали. Появился в Лондоне человек, немолодой уже, и говорит, что двадцать лет прожил посреди океана на острове Формозе среди тамошних диких племен. Говорит, что народ добрый и честный, только людоеды, потому что некрещеные. Миссионеров им надо. А это англичане любят. Сейчас деньги собрали, и начал этот самый, назвавшийся Псалманазаром, миссионеров формозскому языку учить. Учит-учит, все успехами их недоволен. Грамматику составил, словарь, трудный язык, ох трудный. Долго он это так забавлялся, а как умер, нашли у него завещание, что он и из Англии никуда не выезжал, а язык сам выдумал.
– Ловко, – захохотал Митя, – вот удружил.
- Конец и вновь начало - Лев Гумилев - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Сталь и песок - Юрий Вольнов - Боевая фантастика
- Метели ложаться у ног - Василий Ледков - Детская проза
- Золотые сны - Леонид Наумович Наумов - Газеты и журналы / Прочий юмор