Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы - Юрий Зобнин
- Дата:29.07.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы
- Автор: Юрий Зобнин
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обиду Поляковой понять было можно. Встречи Ахматовой с Гумилёвым, регулярно дежурившим в половине третьего на Леонтьевской в ожидании последнего звонка («Пойдёмте в парк, погуляем, поболтаем!»), уже привлекли заинтересованное внимание. Одноклассницы, насмешничая, судачили о «парочке». Ни признаний, ни клятв не было произнесено, и ничто в их бесконечных хождениях вдвоём не напоминало гимназических любовных свиданий. Сторонний взгляд принял бы их, скорее, за почтительного кузена с трогательной кузиной, «витающих», по словам Ахматовой, «в таинственных высях и имеющих некоторые смутные обязательства по отношению друг к другу». Она уже считала само собой разумеющимся, что Гумилёв постоянно находится где-то рядом на правах родственного существа и величала его «названным братцем». Он, действительно, стал своим в семействе Инны Эразмовны – с ним крепко подружился Андрей Горенко. Оба были «николаевскими» гимназистами, бывали друг у друга, и, навещая дом Шухардиной Гумилёв, естественно, запросто встречался там с Ахматовой:
Н<иколай> Г<умилёв>, – вспоминает Срезневская, – был дружен с Андр<еем> Андр<еевичем> Горенко, который был единственным тонким, чутким, культурным, превосходно образованным человеком на фоне царскосельской молодёжи – грубой, невежественной и снобической. Андрей Андр<еевич> Горенко прекрасно знал античную поэзию, латинский язык. Он понимал стихи модернистов и был одним из немногих слушателей стихов Н. Г. Н. Г. вступал с ним в обсуждение и своих стихов и всей современной поэзии.
Гумилёв познакомился и со Штейнами и даже был вместе с Ахматовой и всей их студенческой компанией на историческом представлении американской танцовщицы-босоножки Айседоры Дункан, выступавшей в зале петербургского Дворянского собрания (нынешней Филармонии) 13 декабря 1904 года. Посмотреть на новаторскую хореографическую трактовку музыки Шопена пришли тогда великие князья Владимир Александрович и Борис Владимирович, министерские политики, общественные деятели и представители творческой интеллигенции, в том числе – будущие создатели нового русского балета С. П. Дягилев и М. М. Фокин. Двадцатисемилетняя Дункан была в ударе, партер, по сообщениям газетных репортёров, «бурно реагировал», а студенческая и курсисткая толпа, заполнявшая хоры, неистовствовала. «Для Дункан общепринятое понятие “танец” абсолютно не подходит, – писал журнал «Театр и искусство» (1904. № 51). – Это полуобнаженная девушка, появляющаяся на освещённой сцене в полупрозрачной греческой тунике и дающая полную свободу движениям своего тела. Она босая, ничто не стесняет ее движений. Пропорционально сложенная фигура. Её внешность нельзя назвать выдающейся, но у неё очень привлекательное, спокойное лицо. Тем не менее, первое впечатление очень сильное из-за необычности увиденного».
Воскрешая в памяти эти последние месяцы рокового 1904 года, Ахматова обычно вспоминала их совместное с «названным братцем» участие в благотворительном спектакле в клубе на Широкой улице, катание на коньках, посещение литературного вечера, который устраивали Штейн и его университетские друзья в зале Артиллерийского собрания в Софии, а также – «несколько спиритических сеансов у Бор<иса> Мейера (к которым Гумилёв отнёсся весьма иронически)». Дело было, понятно, под Рождество, когда суровая к гадальщикам русская церковь, вспоминая святых царей-волхвов Каспара, Валтасара и Мельхиора, меняет гнев на милость[216]. Можно не сомневаться, что собравшаяся у Мейера молодежь ворожила, как полагается, «на суженого». К их услугам был богатейший арсенал традиционной народной магии: на воске, с башмачком, с зеркалом при свечах, с зеркалом на перекрёстке, с лодочкой и т. д. Впрочем, возможно, вместо этой вульгарной архаики, они действительно прибегали к благородному столоверчению, – но цель действа оставалась все той же:
Суженый-ряженый,Мне судьбой предсказанный,Ряженый-суженый!Приди со мной ужинать…
Как можно понять, на «магическом собрании» в доме Мейеров зеркала или духи нагадали Ахматовой что-то такое, что заставило её впервые по-иному взглянуть на своего «названного братца». Тот был по обыкновению наигранно невозмутим, но это «что-то», явившееся вдруг путем нехоженым, лугом некошеным, было настолько невероятным и значительным, что обычная светская маска показалась суеверной Ахматовой «весьма иронической». Гумилёв же только кривил улыбкой губы. А на следующий день неожиданно явился в Безымянный переулок с целым коробом рождественских подарков. «Я купил у Александра на Невском, – вспоминал он, – большую коробку, обтянутую материей в цветы, и наполнил её доверху, положил в неё шесть пар шёлковых чулок, флакон духов “Коти”, два фунта шоколада Крафта, черепаховый гребень с шишками – я знал, что она о нём давно мечтает – и томик Тристана Корбьера “Жёлтая любовь”. Как она обрадовалась! Она прыгала по комнате от радости. Ведь у неё в семье её не особенно-то баловали».
В коробку был положен листок с аккуратной записью нового гумилёвского стихотворения «Русалка»:
На русалке горит ожерельеИ рубины греховно-красны,Это странно-печальные сныМирового, больного похмелья.На русалке горит ожерельеИ рубины греховно-красны.………Я люблю её, деву-ундину,Озарённую тайной ночной,Я люблю её взгляд заревойИ горящие негой рубины…Потому что я сам из пучины,Из бездонной пучины морской.[217]
Как сокрушённо признавалась Ахматова, «с этого стихотворения всё и началось».
V
Падение Порт-Артура – Японская агентура и русские революционеры – Священник Георгий Гапон – «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» – Инцидент на Путиловском заводе – «Петиция» Гапона – 9 января 1905 года.
21 декабря 1904 года император Николай II, испугавший накануне своей ледяной флегмой придворных, записал в дневнике: «Получил ночью потрясающее известие от <генерала> Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов! Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит крепость. Защитники все герои и сделали более того, что можно было предполагать. На то, значит, воля Божья!».
Обстановка внутри страны накалилась до предела. Волна панических слухов, с лихвой восполняющих угрюмые недомолвки газет, обрушилась на россиян сразу после летней неудачи под Ляояном – и с этого момента, как по мановению насмешливого чародея, в публичных залах и домашних гостиных вместо велеречивых патриотических здравиц вдруг зазвучали злорадные шуточки невесть откуда повыскакивавших вольнодумцев. К концу года общественные настроения переменились целиком. Особенно свирепствовали столичные университетские либералы, стремительно доводя градус своих пророчеств до полного пораженчества. «В университете что-то не все ещё ладно, – свидетельствует современник трагических зимних событий 1904–1905 годов. – Уверяют, что среди студентов и курсисток отыскался кружок лиц, решивших выразить свое сочувствие микадо и японцам посылкой ему приветственной телеграммы и сбором денег в его пользу. Телеграмма эта – передают дальше – была подана на телеграф, но конечно доставлена совсем другому микадо: градоначальнику, а тот поскакал с нею к Государю. Всему этому, зная мудрых наших будущих людей, ещё можно поверить; несомненно, они знали, куда и кому попадет их телеграмма вместо Японии, и подали ее нарочно с этой целью. Но дальнейшее пахнет выдумкой; просмотрев смехотворный, в сущности, документ, Государь заявил: “ничего не имею против депеши и сбора денег со стороны этих гг., только пусть они то и другое отправятся лично вручить микадо”»[218].
Вдруг разом зашевелилось позабытое за два десятилетия покоя революционное подполье. В июле в имперской столице опять громыхнуло: на площади перед Варшавским вокзалом бомба метальщика (им был отставной студент-медик Егор Созонов) настигла одного из трёх главных «ястребов» японской авантюры – министра внутренних дел Плеве. На историческую сцену выходили наследники «Народной Воли» – социалисты-революционеры. За два года существования эсеровской «Боевой организации» террористы успели «поохотиться» в Петербурге, Харькове и Уфе, но только взрыв экипажа Плеве произвёл, наконец, в обществе искомое новоявленными революционными вождями Григорием Гершуни и Евно Азефом сокрушительное действие. Это был момент ужасного дежавю: вновь, как и в 1881-м, набережная канала (на этот раз – Обводного), пламенный столб взрыва, обезумевшие лошади, волочившие сквозь клубы дыма оторванный передок кареты, груда изуродованных трупов вперемешку с ранеными на кровавой мостовой… Однако – и это было самым мрачным – теперь шла война, превращающая в глазах вражеской агентуры любые революционные акции в мощный диверсионный инструмент. На «борцов за свободу» пролился золотой дождь. Хватило на всех: помимо эсеров, свою долю от щедрот посланников микадо получили и сепаратисты в Польше и Финляндии, и небольшая хищная группа «социал-демократов», ведущая пропаганду среди заводского пролетариата в промышленных центрах. Ставка делалась на то, что в результате всеобщего внутреннего разрушительного напора – где-нибудь, непременно, рванёт… Расчёт был мудрым, хотя спасительным для многомиллионной Российской империи могла, конечно, стать её традиционная массовая нечувствительность к исступленным призывам смутьянов-общественников.
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Памяти Н. Г. Бунина - Алексей Мошин - Биографии и Мемуары
- Анна Ахматова - Георгий Чулков - Русская классическая проза
- Капитан-лейтенант Баранов - Владимир Шигин - Биографии и Мемуары
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив