Прогулка под деревьями - Филипп Жакоте
- Дата:22.10.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Прогулка под деревьями
- Автор: Филипп Жакоте
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последние два года, особенно под воздействием книги Пьетро Читати[119], снова и снова перечитываю Гёте, позднего Гёте. Вышедший недавно сборник эссе моего соотечественника Адольфа Мушга[120] «Goethe als Emigrant»[121] показывает, что интерес к нему возрождается не у меня одного. Под пером пятидесятичетырехлетнего Мушга Гёте, которого для нас уже давно отодвинули в тень Гёльдерлин, Клейст, Рильке, выглядит теперь «зеленым юнцом», человеком, принимающим мир таким, каков он есть, привязанным к единству мира и открытым миру; в этом Мушг сближается со своим младшим собратом Петером Хандке, когда тот пишет о Сезанне, — Хандке «Долгого возвращения домой»[122]. Мушг видит в своих мыслях о Гёте что-то вроде последней и, может быть, запоздалой попытки уберечь мир от грозящего самоуничтожения.
* * *(Позже.) Все, что я открыл у Гёте в 1986 году и только что перечитал сейчас, два года спустя, бросает решительный вызов переводу, по крайней мере — моим переводческим способностям[123], и тем решительнее, чем оно прекрасней, как вот эта «Летняя ночь» из «Книги кравчего»:
Wenn sie sich einander loben,Jene Feuer in dem Blauen…
Прогулки, мысли, отзвуки старых стихов, печали и радости любви (темница кудрей, еще одна после «Lettera amorosa» и перед «Волосами», пылко воспетыми Бодлером[124]), летняя ночь, простор — всё для Гёте как бы покоится в Божьей деснице, и в лучших из тогдашних стихов всё это проходит у него через высшее просветление. Всё — благо, потому что всё в Боге. А поскольку всё — благо, слова становятся всего лишь легкой и вольной игрой, пляской эльфов в умиротворенном свете, равного которому нет.
ноябрь
Цитата из Анри Корбена на обложке одного журнала поэзии: «Может быть, единственный след невидимого — это колдовство звука, который слышат только сердцем».
1987февраль
Шеллинг написал «Клару» между 1810 и 1813 годом. (В 1810-м Гёльдерлин заперт в своей башне у столяра Циммера, ему сорок, Шеллинг был одним из немногих друзей его юности.) Вероятно, Шеллинг взялся за эту вещь, которая осталась незавершенной и тон которой напоминает платоновские диалоги, после смерти своей жены Каролины.
Собеседников четверо: пастух, врач, монах и Клара, она только что потеряла мужа. Книга открывается утром праздника Всех Святых: «В этой жизни нас могут отделять от друга пустыни, горы, дальние страны; расстояние между этой и иной жизнью не больше, нем между днем и ночью, или наоборот. Страстная мысль, целиком оторвавшись ото всего внешнего, переносит нас в иной мир, который тем надежнее скрыт от нас, чем он ближе».
В ответ на эту мечту о нетрудном переходе из одного мира в другой монах делает осторожную оговорку: «Я отдаю должное жару благородных сердец, однако не будем принимать воображение наших чувств и изобретения страстей за всеобщие истины, иначе границы и впрямь сотрутся…»
Так они ведут свою серьезную беседу в свете осеннего дня. Шеллинг не пишет трактат о смерти, он ткет вокруг траура Клары сеть размышлений, пытаясь мало-помалу примирить ее с миром и подталкивая задуматься над связью и переходом между природой и духом так же, как между живыми и мертвыми.
Врач объясняет, что человек — это «шарнир между миром природы и царством духа», и на свой лад толкует миф об Орфее: «Всё возвращается к тому, что он должен забыть оставшееся у него за спиной и обратиться к лежащему перед глазами». Вместо того чтобы привязываться исключительно к внешнему миру, человеку следует от него освободиться и углубиться в собственный внутренний мир (ход мысли, отзвук которого я слышу в девятой «Дуинской элегии» Рильке: «Не этого ли, земля, ты хочешь? Невидимой в нас // Воскреснуть? Не это ли было // Мечтой твоей давней? Невидимость!»[125]). То, что он не исполнил подобную задачу, привело к катастрофе: «Земля превратилась в одну гигантскую развалину», человек околдован, «и потому небо время от времени посылает нам высшие существа, которые должны чудесными песнями и магическими словами освободить человека от обрушившейся на него судьбы».
Праздник Рождества, по традиции снова связывающий горнее и дольнее, становится поводом для диалога о высших состояниях духа: «все ваше существо как будто соединяется в точке плавления…» Такие состояния мимолетны, а что делать в промежутках между ними? Действовать, придавать этим отрывочным мгновениям строй, хранить о них память «с помощью ясных понятий».
Дальше, вслед за определением смерти как «возведения человека (в математическом смысле) в высшую степень», идут вот такие слова Клары: «Не знаю, продолжала она, но шум и блеск дня кажутся мне чем-то внешним, только с закатом передо мной по-настоящему встает внутренний мир, но почему именно ночью? Потому, отвечал я, что ночь открывает нам: настоящий внутренний мир еще не достиг в нас полноты, он принадлежит для нас к царству сокровенного, будущего. Когда, продолжала она, в самой сердцевине ночи встанет день и один лишь этот ночной день, одна лишь эта ночь, сквозь которую забрезжит день, освободит нас ото всего, тогда наконец наступит последний предел всех наших желаний. Не потому ли, добавила она, ночь полнолуния трогает все наше душевное существо такой поразительной нежностью?..» Здесь уже, конечно, слышится Новалис, но еще и Музиль начальных страниц второго тома «Человека без свойств»; а дальше, там, где Шеллинг противопоставляет Entschlafene и Eingeschlafene («проснувшихся» и «уснувших») и эти проснувшиеся счастливо ускользают от земного сна, мне опять вспоминается Рильке «Дуинских элегий» с его «юными умершими».
В другой части Шеллинг осуждает философский жаргон и защищает простой, повседневный язык, который в высшей степени присущ его собственной философии: «Самое глубокое в моих чувствах именно то, что наиболее ясно; так же как самое ясное — например, кристалл — именно потому, что он прозрачен, кажется, не столько приближается ко мне, сколько отдаляется и меркнет, и в капле воды мне может открыться бездна. Не нужно путать глубокое и смутное…»
Четвертая часть, разворачивающаяся «на границе зимы и весны», еще теснее связывает ход размышлений и место, на которое с чувством смотрят собеседники, а именно озеро, «образ прошлого, вечной тишины и сосредоточенности». Вот что говорит о местах врач: «У каждого места есть своя тайна… […] Разве случайно оракулы древних были связаны с теми или иными областями, имели определенные места, и не стоит ли нам сделать из этого более общий вывод, что место вовсе не так безразлично к высшим предметам, как обычно думают? Разве, в конце концов, мы не чувствуем в каждом уголке земли присутствие духа, который нас в одном случае притягивает, а в другом отталкивает? То же самое относится и к разным мгновениям времени».
И несколькими строчками ниже: «Но почему, спросила Клара, это происходит так редко и человеку так трудно увидеть, как открывается его внутренний мир, через который он тем не менее постоянно связан с миром горним? Так, отвечал я, происходит со всеми незаслуженными дарами, которые дает нам в удел божественное благоволение и с помощью которых Бог часто возвышает низкое и презренное. Но секрет, который большинство людей не хотят понять, состоит здесь еще и в том, что подобный дар никогда не дается тому, кто его жаждет, и что нет другой возможности его снискать, чем ослабить и унять свое желание».
Я уверен, что эта книга привлекла меня одновременно и своей главной темой — связи и перехода между двумя мирами, — и своим тоном. Словно требовался именно такой тон, чтобы высказаться на эту тему, как подобает.
* * *«Книга Внутреннего Смысла» Руми[126], сборник бесед великого мистика XIII века с учениками.
Всё в этом мире — только личины и покровы:«Явись нам божественная Красота без покрова, мы бы не выдержали ее».
Он на свой лад развивает тему мотылька и свечи: «Если бабочка бросилась в пламя свечи и не сгорела, значит, это была не свеча». «Бог — это тот, кто сжигает человека дотла, и ничто Его не удержит». Вспоминаю одно из самых знаменитых стихотворений гётевского «Дивана», «Selige Sehnsucht»[127], навеянное Гёте стихами Саади:
Скрыть от всех! Поднимут травлю!Только мудрым тайну вверьте:Все живое я прославлю,Что стремится в пламень смерти.
И еще Руми: «Пробудившись, ты сидишь в ночной темноте и готов отправиться навстречу рассвету. Ты не знаешь к нему путей, но ожиданием дня ты уже приближаешь его. Так путник, темной и облачной ночью бредущий за караваном, не знает, куда направляется, где проследует и какое расстояние преодолеет. Но наступит день, он увидит итог пройденного и, так или иначе, куда-то придет».
- Когда гаснут звезды - Пола Маклейн - Мистика / Триллер
- Пока ты не спишь - Мишель Бюсси - Иностранный детектив
- Встретимся в полночь - Сонда Тальбот - Короткие любовные романы
- Русская весна. Антология поэзии - Коллектив авторов - Поэзия
- Ночная стража [Доктор] - Василий Павлович Щепетнёв - Детективная фантастика / Ужасы и Мистика