Стихотворения - Борис Пастернак
- Дата:04.08.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Стихотворения
- Автор: Борис Пастернак
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Аудиокнига "Стихотворения" от Бориса Пастернака
📚 "Стихотворения" - это сборник произведений выдающегося русского поэта Бориса Пастернака. В этой аудиокниге собраны его лучшие стихотворения, которые поражают своей глубиной и красотой. Каждое стихотворение словно картина, раскрывающая перед слушателем мир чувств и эмоций.
Главный герой книги - сам поэт, чьи строки наполнены философией, любовью к жизни и природе, размышлениями о бытии и смысле человеческого существования. Его стихи умеют трогать самые глубокие струны души, заставляя задуматься над вечными вопросами жизни.
Автор книги - Борис Пастернак
Борис Леонидович Пастернак - выдающийся русский поэт, прозаик, драматург, переводчик. Обладатель Нобелевской премии по литературе за роман "Доктор Живаго". Его творчество отличается глубоким лиризмом, философским подходом к жизни и умением передать красоту мира через слово.
На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги онлайн на русском языке. Здесь собраны бестселлеры и лучшие произведения, которые погрузят вас в мир литературы и искусства.
Погрузитесь в мир стихов и эмоций с аудиокнигой "Стихотворения" от Бориса Пастернака. Позвольте его словам зазвучать в вашей душе и откройте для себя новые грани поэзии и красоты!
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1915, 1928
НА ПАРОХОДЕ
Был утренник. Сводило челюсти,И шелест листьев был как бред.Синее оперенья селезняСверкал за Камою рассвет.
Гремели блюда у буфетчика.Лакей зевал, сочтя судки.В реке, на высоте подсвечника,Кишмя кишели светляки.
Они свисали ниткой искристойС прибрежных улиц. Било три.Лакей салфеткой тщился выскрестиНа бронзу всплывший стеарин.
Седой молвой, ползущей исстари,Ночной былиной камышаПод Пермь, на бризе, в быстром бисереФонарной ряби Кама шла.
Волной захлебываясь, на волосОт затопленья, за судаНыряла и светильней плавалаВ лампаде камских вод звезда.
На пароходе пахло кушаньемИ лаком цинковых белил.По Каме сумрак плыл с подслушанным,Не пророня ни всплеска, плыл.
Держа в руке бокал, вы суженнымЗрачком следили за игройОбмолвок, вившихся за ужином,Но вас не привлекал их рой.
Вы к былям звали собеседника,К волне до вас прошедших дней,Чтобы последнею отцединкойПоследней капли кануть в ней.
Был утренник. Сводило челюсти,И шелест листьев был как бред.Синее оперенья селезняСверкал за Камою рассвет.
И утро шло кровавой банею,Как нефть разлившейся зари,Гасить рожки в кают-компанииИ городские фонари.
1916
МАРБУРГ
Я вздрагивал. Я загорался и гас.Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, —Но поздно, я сдрейфил, и вот мне – отказ.Как жаль ее слез! Я святого блаженней.
Я вышел на площадь. Я мог быть сочтенВторично родившимся. Каждая малостьЖила и, не ставя меня ни во что,В прощальном значеньи своем подымалась.
Плитняк раскалялся, и улицы лобБыл смугл, и на небо глядел исподлобьяБулыжник, и ветер, как лодочник, гребПо лицам. И всё это были подобья.
Но как бы то ни было, я избегалИх взглядов. Я не замечал их приветствий.Я знать ничего не хотел из богатств.Я вон вырывался, чтоб не разреветься.
Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,Был невыносим мне. Он крался бок о бокИ думал: «Ребячья зазноба. За ним,К несчастью, придется присматривать в оба».
«Шагни, и еще раз», – твердил мне инстинкт,И вел меня мудро, как старый схоластик,Чрез девственный, непроходимый тростник,Нагретых деревьев, сирени и страсти.
«Научишься шагом, а после хоть в бег», —Твердил он, и новое солнце с зенитаСмотрело, как сызнова учат ходьбеТуземца планеты на новой планиде.
Одних это всё ослепляло. Другим —Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.Копались цыплята в кустах георгин,Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.
Плыла черепица, и полдень смотрел,Не смаргивая, на кровли. А в МарбургеКто, громко свища, мастерил самострел,Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.
Желтел, облака пожирая, песок.Предгрозье играло бровями кустарника,И небо спекалось, упав на кусокКровоостанавливающей арники.
В тот день всю тебя от гребенок до ног,Как трагик в провинции драму Шекспирову,Носил я с собою и знал назубок,Шатался по городу и репетировал.
Когда я упал пред тобой, охвативТуман этот, лед этот, эту поверхность(Как ты хороша!) – этот вихрь духоты —О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.
__________________Тут жил Мартин Лютер. Там – братья Гримм.Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.И всё это помнит и тянется к ним.Всё – живо. И всё это тоже – подобья.
О, нити любви! Улови, перейми.Но как ты громаден, обезьяний,Когда под надмирными жизни дверьми,Как равный, читаешь свое описанье!
Когда-то под рыцарским этим гнездомЧума полыхала. А нынешний жупел —Насупленный лязг и полет поездовИз жарко, как ульи, курящихся дупел.
Нет, я не пойду туда завтра. Отказ —Полнее прощанья. Всё ясно. Мы квиты.Да и оторвусь ли от газа, от касс, —Что будет со мною, старинные плиты?
Повсюду портпледы разложит туман,И в обе оконницы вставят по месяцу.Тоска пассажиркой скользнет по томамИ с книжкою на оттоманке поместится.
Чего же я трушу? Ведь я, как грамматику,Бессонницу знаю. Стрясется – спасут.Рассудок? Но он – как луна для лунатика.Мы в дружбе, но я не его сосуд.
Ведь ночи играть садятся в шахматыСо мной на лунном паркетном полу.Акацией пахнет, и окна распахнуты,И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь – король. Я играю с бессонницей.И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью.И ночь побеждает, фигуры сторонятся,Я белое утро в лицо узнаю.
1916, 1928
Из книги «СЕСТРА МОЯ ЖИЗНЬ»
Лето 1917 года
ПАМЯТИ ДЕМОНА
Приходил по ночамВ синеве ледника от Тамары.Парой крыл намечал,Где гудеть, где кончаться кошмару.
Не рыдал, не сплеталОголенных, исхлестанных, в шрамах.Уцелела плитаЗа оградой грузинского храма.
Как горбунья дурна,Под решеткою тень не кривлялась.У лампады зурна,Чуть дыша, о княжне не справлялась.
Но сверканье рвалосьВ волосах, и, как фосфор, трещали.И не слышал колосс,Как седеет Кавказ за печалью.
От окна на аршин,Пробирая шерстинки бурнуса,Клялся льдами вершин:Спи, подруга, – лавиной вернуся.
ПРО ЭТИ СТИХИ
На тротуарах истолкуС стеклом и солнцем пополам.Зимой открою потолкуИ дам читать сырым углам.
Задекламирует чердакС поклоном рамам и зиме,К карнизам прянет чехардаЧудачеств, бедствий и замет.
Буран не месяц будет месть,Концы, начала заметет.Внезапно вспомню: солнце есть;Увижу: свет давно не тот.
Галчонком глянет Рождество,И разгулявшийся денекОткроет много из того,Что мне и милой невдомек.
В кашне, ладонью заслонясь,Сквозь фортку крикну детворе:Какое, милые, у насТысячелетье на дворе?
Кто тропку к двери проторил,К дыре, засыпанной крупой,Пока я с Байроном курил,Пока я пил с Эдгаром По?
Пока в Дарьял, как к другу, вхож,Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,Я жизнь, как Лермонтова дрожь,Как губы в вермут окунал.
* * *Сестра моя – жизнь и сегодня в разливеРасшиблась весенним дождем обо всех,Но люди в брелоках высоко брюзгливыИ вежливо жалят, как змеи в овсе.
У старших на это свои есть резоны.Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,Что в гро́зу лиловы глаза и газоныИ пахнет сырой резедой горизонт.
Что в мае, когда поездов расписаньеКамышинской веткой читаешь в купе,Оно грандиозней святого писаньяИ черных от пыли и бурь канапе.
Что только нарвется, разлаявшись, тормозНа мирных сельчан в захолустном вине,С матрацев глядят, не моя ли платформа,И солнце, садясь, соболезнует мне.
И в третий плеснув, уплывает звоночекСплошным извиненьем: жалею, не здесь.Под шторку несет обгорающей ночьюИ рушится степь со ступенек к звезде.
Мигая, моргая, но спят где-то сладко,И фата-морганой любимая спитТем часом, как сердце, плеща по площадкам,Вагонными дверцами сыплет в степи.
ПЛАЧУЩИЙ САД
Ужасный! – Капнет и вслушается,Всё он ли один на свете,Мнет ветку в окне, как кружевце,Или есть свидетель.
Но давится внятно от тягостиОтеков – земля ноздревая,И слышно: далеко, как в августе,Полуночь в полях назревает.
Ни звука. И нет соглядатаев.В пустынности удостоверясь,Берется за старое – скатываетсяПо кровле, за желоб и через.
К губам поднесу и прислушаюсь,Всё я ли один на свете, —Готовый навзрыд при случае, —Или есть свидетель.
Но тишь. И листок не шелохнется.Ни признака зги, кроме жуткихГлотков и плескания в шлепанцахИ вздохов и слез в промежутке.
ЗЕРКАЛО
В трюмо испаряется чашка какао,Качается тюль, и – прямойДорожкою в сад, в бурелом и хаосК качелям бежит трюмо.
Там сосны враскачку воздух саднятСмолой; там по маетеОчки по траве растерял палисадник,Там книгу читает Тень.
И к заднему плану, во мрак, за калиткуВ степь, в запах сонных лекарствСтруится дорожкой, в сучках и в улиткахМерцающий жаркий кварц.
Огромный сад тормошится в залеВ трюмо – и не бьет стекла!Казалось бы, всё коллодий залил,С комода до шума в стволах.
Зеркальная всё б, казалось, на́хлыньНепотным льдом облила,Чтоб сук не горчил и сирень не пахла, —Гипноза залить не могла.
Несметный мир семенит в месмеризме,И только ветру связать,Что ломится в жизнь и ломается в призме,И радо играть в слезах.
Души не взорвать, как селитрой залежь,Не вырыть, как заступом клад.Огромный сад тормошится в залеВ трюмо – и не бьет стекла.
И вот, в гипнотической этой отчизнеНичем мне очей не задуть.Так после дождя проползают слизниГлазами статуй в саду.
Шуршит вода по ушам, и, чирикнув.На цыпочках скачет чиж.Ты можешь им выпачкать губы черникой,Их шалостью не опоишь.
Огромный сад тормошится в зале,Подносит к трюмо кулак,Бежит на качели, ловит, салит,Трясет – и не бьет стекла!
ДО ВСЕГО ЭТОГО БЫЛА ЗИМА
- Бояръ-Аниме. Одаренный: гранд (СИ) - Тим Волков - Альтернативная история / Попаданцы
- История с Живаго. Лара для господина Пастернака - Анатолий Бальчев - Биографии и Мемуары
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Охрана труда в здравоохранении - Игорь Наумов - Юриспруденция
- Залог (СИ) - Селезнева Виктория Николаевна - Современные любовные романы