Петербург. Стихотворения (Сборник) - Андрей Белый
- Дата:11.07.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Петербург. Стихотворения (Сборник)
- Автор: Андрей Белый
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Господин офицер, господин офицер!»
– «Извините, нет мелочи…»
– «Да я не за этим: что же это такое там теперь будет?.. Что будет-то?.. Беззащитные барышни там – курсистки…»
Офицер законфузился, покраснел, отчего-то отдал под козырек:
– «Не знаю, право… Ни при чем я тут… Я сам только что из Манджурии; видите – вот Георгий…»
А уж там что-то было.
Татам: там, там!Было уж поздно.
Софья Петровна домой возвращалась тихонько, пряча носик в пуховую муфточку; Троицкий Мост за спиною ее к островам бесконечно тянулся, убегал в те немые места; и тянулись по мосту тени; на большом чугунном мосту, над сырыми, сырыми перилами, над кишащей бациллами заленоватой водой проходили за ней в сквозняках приневского ветра – котелок, трость, пальто, уши, усы и нос.
Вдруг глаза ее остановились, расширились, заморгали, скосились: под сырыми, сырыми перилами, раскарячась, сидел темный тигровый зверь и, сопя, слюнявил зубами серебряный хлыстик; в сторону от нее завернул темный тигровый зверь курносую морду; а когда в сторону завернутой морды она бросила взгляд, то увидела: восковое все то же лицо, оттопыривши губы над сырыми перилами, над кишащей бациллами зеленоватой водой протянулось там из шинели; оттопыривши губы, казалось, он думал какую-то колдовскую все думу, отдававшуюся и в ней за эти последние дни, потому что за эти последние дни так мучительно пелись ей слова одного простого романса:
Глядя на луч пурпурного заката,Стояли вы на берегу Невы.
И вот: на берегу Невы он стоял, как-то тупо уставившись в зелень, или нет, – улетая взором туда, где принизились берега, где покорно присели островные здания и откуда над белыми крепостными стенами безнадежно и холодно протянулся под небо мучительно острый, немилосердный, холодный Петропавловский шпиц.
Вся она протянулась к нему – что слова и что размышления! Но он – он опять ее не заметил; оттопырив губы и стеклянно расширив глаза, он казался просто безруким уродцем; и опять вместо рук в сквозняк взлетели шинельные крылья над сырыми перилами моста.
Но когда она отошла, Николай Аполлонович медленно на нее обернулся и быстрехонько засеменил прочь, оступаясь и путаясь в длинных полах; на углу же моста его ждал лихач: и лихач полетел; а когда лихач обогнал Софью Петровну Лихутину, то Николай Аполлонович, наклонившись и сжимая руками ошейник бульдога, повернулся сутуло на темненькую фигурку, что засунула сиротливо так носик свой в муфточку; посмотрел, улыбнулся; но лихач пролетел.
Вдруг посыпался первый снег; и такими живыми алмазиками он, танцуя, посверкивал в световом кругу фонаря; светлый круг чуть-чуть озарял теперь и дворцовый бок, и каналик, и каменный мостик: в глубину убегала Канавка; было пусто: одинокий лихач посвистывал на углу, поджидая кого-то; на пролетке небрежно лежала серая николаевка.
Софья Петровна Лихутина стояла на выгибе мостика и мечтательно поглядела – в глубину, в заплескавший паром каналец; Софья Петровна Лихутина останавливалась в этом месте и прежде; останавливалась когда-то и с ним; и вздыхала о Лизе, рассуждала серьезно об ужасах «Пиковой Дамы», – о божественных, очаровательных, дивных созвучиях одной оперы, и потом напевала вполголоса, дирижируя пальчиком:
– «Татам: там, там!.. Тататам: там, там!»
Вот опять она здесь стояла; губки раскрылись, и маленький пальчик поднялся:
– «Татам: там, там!.. Тататам: там, там!»
Но она услышала звук бежавших шагов, поглядела – и даже не вскрикнула: вдруг просунулось как-то растерянно из-за края дворцового бока красное домино, пометалось туда и сюда, будто в поисках, и, увидев на выгибе мостика женскую тень, бросилось ей навстречу; и в порывистом беге оно спотыкалось о камни, протянувши вперед свою маску с узкою прорезью глаз; а под маской струя ледяного невского сквозняка заиграла густым веером кружев, разумеется черных же; и пока маска бежала по направлению к мостику, Софья Петровна Лихутина, не имея времени даже сообразить, что красное домино – домино шутовское, что какой-то безвкусный проказник (и мы знаем какой) захотел над ней просто-напросто подшутить, что под бархатной маской и черною кружевною бородой просто пряталось человеческое лицо; вот оно на нее теперь уставилось зорко в продолговатые прорези. Софья Петровна подумала (у нее ведь был такой крошечный лобик), что какая-то в мире сем образовалась пробоина, и оттуда, из пробоины, отнюдь не из этого мира, сам шут бросился на нее: кто такой этот шут, вероятно, она не сумела б ответить.
Но когда кружевная черная борода, спотыкаясь, взлетела на мостик, то в порыве невского сквозняка вверх взлетели с шуршанием атласные шутовские лопасти и, краснея, упали они туда за перила – в темноцветную ночь; обнаружились слишком знакомые светло-зеленые панталонные штрипки, и ужасный шут стал шутом просто жалким; в ту минуту калоша скользнула на каменной выпуклости: жалкий шут грохнулся со всего размаху о камень; а над ним теперь раздался безудержно вовсе даже не смех: просто хохот.
– «Лягушонок, урод – красный шут!..»
Быстрая женская ножка гневно так шута награждала пинками.
Какие-то вдоль канала теперь побежали бородатые люди; и раздался издали полицейский свисток; шут вскочил; шут бросился к лихачу, и издали было видно, как в пролетке бессильно барахталось что-то красное, на лету стараясь на плечи надеть николаевскую шинель. Софья Петровна заплакала и побежала от этого проклятого места.
Скоро, вдогонку за лихачом, из-за Зимней Канавки с лаем выбежал курносый бульдог: замелькали в воздухе его короткие ножки, а за ними, за короткими ножками, на резиновых шинах, вдогонку, развалясь, уже мчались два агента охранного отделения.
ТениГоворила тень тени:
– «Вы, милейший мой, упустили одно немаловажное обстоятельство, о котором узнал я при помощи своих собственных средств».
– «Какое?»
– «Вы ни звука про красное домино».
– «А вы уже знаете?»
– «Я не только знаю: я выследил до самой квартиры!»
– «Ну, и красное домино?»
– «Николай Аполлонович».
– «Гм! Да-да: но еще инцидент не созрел».
– «Не отвертывайтесь: просто вы упустили из виду».
– «Да-да: упустили… А еще упрекали меня фальшивомонетчиком, упрекали полтинником – помните? Я же молчал, что у вас фальшивые волосы».
– «Не фальшивые – крашеные…»
– «Это все равно».
– «Как ваш насморк?»
– «Благодарствуйте: лучше».
………………………
– «Не упустил я».
– «Доказательства?»
– «И с чего это вы: я за ними в карман не полезу».
– «Доказательства?!»
– «Вы и так мне поверите».
– «Доказательства!!!»
Но в ответ раздался сардонический смех.
– «Доказательства? Доказательств вам надо? Доказательства – «Петербургский дневник происшествий». Вы читали «Дневник» за последние дни?»
– «Признаюсь: не читал».
– «Но ведь ваша обязанность знать то, о чем говорит Петербург. Если бы вы заглянули в «Дневник», вы бы поняли, что известия о домино опередили его появление у Зимней Канавки».
– «Гм-гм».
– «Видите, видите, видите: а вы говорите. Вы спросите меня, кто все это в «Дневнике» написал».
– «Ну, кто же?»
– «Нейнтельпфайн, мой сотрудник».
………………………
– «Признаюсь, этого фортеля я не ожидал».
– «А еще кидаетесь на меня, осыпаете колкостями: я же сто раз говорил, что я – идейный сотрудник, что предприятие это поставлено, как часовой механизм. Еще вы – в блаженном неведении, как уж мой Нейнтельпфайн производит сенсацию».
– «Гм-гм-гм: говорите громче – не слышу».
………………………
– «Вы, надеюсь, дадите приказ, чтобы ваши агенты Николая Аполлоновича оставили в совершенном покое, иначе: иначе – за дальнейший успех ручаться не могу».
– «Я признаться, об этом последнем инциденте сообщил уж в газеты».
– «Бог мой, да ведь надо быть совершеннейшим…»
– «Что?»
– «Совершеннейшим… идеалистом: как всегда, вмешались и нынешний раз в мою компетенцию… Дай-то Бог, чтобы по крайней мере отец не узнал!»
Провизжала бешеная собакаМы оставили Софью Петровну Лихутину в затруднительном положении; мы оставили ее на петербургской панели в ту холодную ночь, когда откуда-то издали раздались свистки полицейских, а вокруг побежали какие-то темные очертания. Тогда и она обиженно побежала в обратную сторону; в свою мягкую муфточку обиженно проливала слезы она; с ужасным, ее навек позорящим происшествием не могла она никак примириться. Пусть бы лучше Николай Аполлонович ее иначе обидел, пусть бы лучше ударил ее, пусть бы даже он кинулся через мостик в красном своем домино, – всю бы прочую свою жизнь она его вспоминала бы с жутким трепетом, вспоминала бы до смерти. Софья Петровна Лихутина считала Канавку не каким-нибудь прозаическим местом, где бы можно было себе позволить то, что позволил себе он сейчас; ведь недаром она многократно вздыхала над звуками «Пиковой Дамы»: было что-то сходное с Лизой в этом ее положении (что было сходного, – этого точно она не могла бы сказать); и само собой разумеется, Николая Аполлоновича она мечтала видеть здесь Германом. А Герман?.. Повел себя Герман, как карманный воришка: он, во-первых, со смехотворной трусливостью выставил на нее свою маску из-за дворцового бока; во-вторых, со смехотворной поспешностью помахав перед ней своим домино, растянулся на мостике; и тогда из-под складок атласа прозаически показались панталонные штрипки (эти штрипки-то окончательно вывели ее тогда из себя); в завершение всех безобразий, не свойственных Герману, этот Герман сбежал от какой-то там петербургской полиции; не остался Герман на месте и маски с себя не сорвал, героическим, трагическим жестом; глухим, замирающим голосом не сказал дерзновенно при всех: «Я люблю вас»; и в себя Герман после не выстрелил. Нет, позорное поведение Германа навсегда угасило зарю в ней всех этих трагических дней! Нет, позорное поведение Германа превратило самую мысль о домино в претенциозную арлекинаду; главное самое, ее уронило позорное поведение это; ну, какой же может быть она Лизой, если Германа нет! Так месть ему, месть ему!
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Спецслужбы Белого движения. Контрразведка. 1918-1922 - Николай Кирмель - История
- Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей - Свечин Николай - Прочая документальная литература
- Завещание мужества - Семен Гудзенко - Биографии и Мемуары
- Рыцари с Черешневой улицы, или Замок девушки в белом - Константин Кирицэ - Детские приключения