Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
- Дата:12.11.2024
- Категория: Драматургия / О войне / Советская классическая проза / Шпионский детектив
- Название: Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу
- Автор: Юлиан Семенов
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да нет, там еще хотели бы вам очную ставочку дать с этим самым Тибором Самуэли.
– С кем-кем?!
– Да с венгром этим…
Задумался Савостьянов, спросил еще раз:
– Как, вы сказали, его величают?
– То ли Самуэли Тибор, то ли наоборот. Вы когда пожалуете на очную ставочку-с?
– Не пожалую вовсе, – ответил Иван Ильич.
– Так это не просьба, Иван Ильич, – сказал контрразведчик, – это приказание генерала будет, с вашего позволения…
Поднялся, откланялся и ушел.
Давешний поэт сказал:
– В последний свой час никого так не любишь, как палача, тебя истязавшего: он живой хоть, палач-то, а после все мертвое будет.
– Я тебя помню, – сказал Иван.
– Я тебя тоже, – ответил поэт.
– Ты продажная скотина, – сказал Иван.
– Ты тоже, – ответил поэт.
– Ты в дерьме подохнешь, – сказал Иван.
– Ты тоже, – ответил поэт.
– Ты молчи, – сказал Иван.
– Ты тоже, – ответил поэт.
– Иван Ильич, не надо, – попросила Лиза в тишине, – не надо, любимый.
– Ты отчего со мной так говоришь? – спросил Иван поэта.
– Ты знаешь, – ответил тот.
– Дурак – дурак, а дурак, – сказал Иван.
– Ты тоже, только ты – талантлив, – ответил поэт и плюнул Ивану под ноги.
В кабинете у генерала допрашивали Яноша. Анатолий Иванович Дайниченко, поправляя манжеты, чтобы не марать их во время составления опросного листка, настойчиво, но в то же время игриво спрашивал:
– Нет, вы уж все-таки ответьте, три часа воду в ступочке-с толчем: вы Самуэли Тибор или Тибор Самуэли? Я, знаете ли, по-вашему путаю: то ли у вас начало в конце, то ли конец в начале – ха-ха-ха…
– Как подданный иностранного государства, повторяю вам в сотый раз, – сказал Янош, – я буду говорить лишь в присутствии адвоката и только в том случае, если швейцарский консул будет присутствовать на этом допросе.
– Да какой тут консул, – радостно изумился полковник, – одних консулов большевики расшлепали, других, пардон, мы в суматохе… Они все, консулы-то, черные, поди народный гнев против них удержи. И в пенцнец – ни дать ни взять – сицилист.
– Не сицилист, но социалист, – поправил полковника Янош, – следите за фонетикой.
– Шутка-с, – ответил, полковник жестко, – нам не фонетика важна, а доходчивость до широких, так сказать, народных масс, среди коих вы свои сети разбрасывали.
Генерал, ходивший взад-вперед у окна, сказал, обернувшись:
– Ей-богу, Анатолий Иванович, эти словесные перепалки сейчас ни к чему. Послушайте, как вас там. Все имеет свои пределы: терпение тоже. У нас разворачивается победоносное наступление на Москву и Питер, в Будапеште тоже жарко, так что у нас нет нужды заниматься с вами слишком долго.
Дайниченко вышел в соседнюю комнату.
– Я хочу, – продолжал генерал, понизив голос, – чтобы вы не считали меня врагом, но, наоборот, видели во мне доброжелателя.
– Это как называется? – спросил Янош. – Это называется приглашением к танцу?
– Простите? – подался к нему генерал Дрыжанский. – Не понял?
– Вербуете?
– Ну зачем же, – ответил генерал, понизив голос еще больше, – я предлагаю вам английский вариант: «Кто кого»! Если вы окажетесь сильнее и дальновидней, то не я вас завербую, а вы меня.
В это время дверь отворилась и вошел Анатолий Иванович Дайниченко вместе с избитым человеком, которого поддерживали трое, а один, в белом, но местами сильно окровавленном халате, стоял возле маленького столика чуть поодаль и раскладывал на столике иголки разной величины и формы.
И был этим окровавленным человеком большевик-подпольщик Николай Марцыпанов – «Сашка-купчишка», что бензин подвозил для Тибора Самуэли, когда тот пролетал через белых.
– Ну, – сказал Анатолий Иванович, – давай, товарищ Коля, рассказывай: этот через тебя пролетал или другой? Раз? Два? Три? Мы начинаем, мой… господин генерал?
Генерал досадливо махнул рукой, обошел вокруг Яноша, близко заглядывая ему в глаза, и вышел из кабинета.
Загоняют иглы под ногти комиссару Коле, воет комиссар, а полковник суетливо кричит Яношу:
– Вот-вот, из-за вас сколько мук делают людям! Смотрите, смотрите внимательней!
А Янош со стула упал – потерял сознание от чужой боли. Ополоснули его водой, снова посадили на стул, а он как глянул на Николая, так снова сполз на пол. Снова его ополоснули водой, и тогда он сказал:
– Зря это. Я все равно этого видеть не смогу и слышатьтоже. Для своего удовольствия – можете продолжать.
– Чужой боли боитесь? Так, так… От своей, значит, завоете…
– Может быть. А что – приятно слушать человеческий вой?
– Вопль поверженного – это вроде немецкого анекдота: труп врага хорошо пахнет.
– Это антика, – сказал Янош, – вам бы интеллигентности поднабраться, господин жандарм. Без этого вы нас можете просто убить, а победить – никогда.
– Ну, это мы еще посмотрим, – ответил Дайниченко и приказал своим помощникам: – Давайте, давайте, продолжайте же, господа!
И когда комиссар Коля, сделавшись мучнисто-белым от невыносимой боли, зашелся в длинном вопле, Янош, по-звериному легко подпрыгнув, бросился «ласточкой» на Дайниченко и ударил его с лету головой в лицо.
Дайниченко грохнулся на пол, и лицо его сделалось мокрым и скользко-красным от крови. Контрразведчики бросились было на Яноша, но Анатолий Иванович остановил их и сказал:
– В камеру его… А вас, капитан, попрошу остаться.
И когда Яноша увели, капитан, тот, что таскал Яноша, словно корову, на веревке, сказал:
– Убить мало негодяя!
– Убить мало, – согласился Анатолий Иванович, утирая лицо большим сине-розовым носовым платком, – вы его сквозь строй проведите. Покажите солдатам и офицерам трусливого обморочного зайчишку в обличьи большевистского наркома. Это будет хорошая воспитательная профилактика для людей. А потом подберите ему в камеру хорошего агента – наркомы перед смертью обычно передают самое важное товарищам по партии.
– Кого, господин полковник? – вздохнув, спросил капитан. – Всю агентуру подрастеряли… Кого к нему в камеру подсадишь?
– Так никого и нет?
– Шаром покати. Тут человек семь завербовали – но все больше дамы. Не сажать же ему в камеру шансонетку?
Дайниченко потер надбровье мизинцем и предложил:
– Ну хорошо, поищите кого-нибудь среди офицерства…
– Не пойдут, – решительно ответил капитан. – Закон чести, открытый бой и всяческая прочая романтическая чепуха.
– Что ж, мне к нему в камеру садиться? – спросил Дайниченко. – Или вам?
– Тут я думал – если, конечно, вы одобрите, – сказал капитан, – поискать кого на гауптвахте, из арестованных офицеров. Насилие, мародерство, гомосексуализм.
Полковник досадливо покачал головой и сказал:
– Ну попробуйте, что ли… Хотя большого успеха я тут не предполагаю…
А в комнате у Лизаньки тем временем лежал в постели Иван Ильич, а Лизанька лежала у него на груди, и он гладил ее лицо, а она ласкалась как кошка, обхватив тонкими своими – словно хлысты – руками могучую Иванову грудь и не менее мускулистую, словно лепную, шею.
– Я и не думала, что вас встречу, – шептала она, – всех поразметало как ураганом, любимый
- "Аратта". Компиляция. Книги 1-7 (СИ) - Семёнова Мария Васильевна - Фэнтези
- Ольга, или семь мгновений весны - Макс Черепанов - Прочее
- Закрытые страницы истории - Юлиан Семенов - Историческая проза
- О себе - Георгий Семенов - Биографии и Мемуары
- Роман без названия. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский - Классическая проза