Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает - Яков Кедми
- Дата:29.10.2024
- Категория: Разная литература / Военное
- Название: Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает
- Автор: Яков Кедми
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Геула Коэн мобилизовала Звулуна Хаммера сделать парламентский запрос по поводу моего «исчезновения» с глаз широкой публики. В ответ на запрос было официально сообщено, что я прохожу срочную воинскую службу. Однако и это не прекратило слухи. Тогда Геула Коэн обратилась к начальнику Генштаба Хаиму Бар-Леву с просьбой разрешить мне принять участие в праздновании Симхат Тора в Тель-Авиве, чтобы я появился рядом с Главным раввином Тель-Авива Йедидьей Френкелем, и пресса отметила бы этот факт. Разрешение было получено, и командир части получил приказ от начальника Генштаба дать мне отпуск на 24 часа, несмотря на состояние всеобщей боевой готовности. После этого сплетни немного поутихли, однако время от времени возникали с новой силой до тех пор, пока мои родители не приехали в Израиль.
Моя служба шла своим чередом: курс молодого бойца, танковое училище. Командиром отделения танковых стрелков-наводчиков был молодой майор Авигдор Кахалани. Когда он закатывал рукава, были видны шрамы на обгоревших руках. Хрупкого вида паренек, великолепный танкист, прославленный герой Шестидневной войны. Из знаменитой книги Шабтая Тевета «На башнях танков» мне были знакомы имена Городиш, Кахалани и многие другие. Кахалани был полной противоположностью типичного офицера в Советской армии. Он никогда не повышал голоса, не грубил и вообще был скромным и интеллигентным человеком. Помню его заключительную речь в конце курса. Он посмотрел на нас и сказал: «Вы думаете, что вы уже танкисты? То, что вы отстреляли по нескольку снарядов, еще ничего не значит. Только попав в танковый батальон и почувствовав, что танк стал вашим домом, всей вашей жизнью, когда вы будете спать и есть в танке, будете чувствовать себя единым организмом с ним, только тогда вы станете танкистами. И вы ими станете». Я не раз вспоминал эти слова во время службы, и все получилось именно так. Танки и в самом деле стали частью нас. Я полюбил танк, полюбил его броню, полюбил его нежность и спокойную мощь. Я чувствовал танк, будто он был частью моего тела. Мы с танком стали единым организмом.
Во время учебы произошло одно примечательное событие. Это случилось на моих первых танковых стрельбах, в ту ночь, когда я впервые стрелял из танка. Впоследствии я стрелял из танка много раз, но ту ночь я не забуду никогда. Отстреляв первую серию снарядов, я соскочил с танка. Мы расположились за машинами, ожидая следующего подхода. Можно было включить транзисторы, и я слушал новости по радиостанции израильской армии. И вдруг сообщили, что в центре Москвы прошла демонстрация нескольких отказников, во время которой были арестованы две женщины, одна из них – моя мама, но через несколько часов их освободили. Трудно передать всю гамму моих чувств. Я в Израиле, танкист, только что впервые выпустил свой первый снаряд, а в это самое время моя мама продолжает бороться, выходит на демонстрацию, ее арестовывают. Я испытал необычайную гордость за нее.
И во время прохождения курса танкистов я умудрился вступить в конфликт с общепринятыми в армии понятиями. Мы получили увольнительную, и я поехал в Хайфу. По дороге я услышал, что у Стены плача проходит демонстрация в поддержку отказников. Я тут же развернулся и поехал в Иерусалим. У Стены плача я направился к демонстрантам, большинство из которых я знал лично. Беседуя с ними, я не обратил внимания, что меня кто-то фотографировал. По возвращении из отпуска меня сразу вызвали к командиру училища, полковнику Мотке Ципори. Я был знаком с ним еще до армии. Когда-то мы с Геулой Коэн и Довом Шперлингом выступали перед офицерами танкового училища, рассказывая о борьбе советских евреев. На этот раз Ципори сказал, что должен отдать меня под суд. Он показал мне газету с моей фотографией, где я в армейской форме стою рядом с демонстрантами у Стены плача. Он разъяснил мне, что военнослужащим строжайше запрещено давать интервью и фотографироваться для прессы и вообще участвовать в демонстрациях. Я ему объяснил, что не знал ни об этом запрете, ни о том, что нас сфотографировали. Ципори ограничился строгим предупреждением, но сказал мне, что, если это повторится, я предстану перед судом. Когда я сегодня читаю подробные выступления офицеров израильской армии перед журналистами и как они «сливают информацию», я вспоминаю полковника Мотке Ципори, одного из лучших израильских офицеров, и его слова, сказанные мне.
После училища нас распределили по батальонам. И снова судьба случайно или не случайно приготовила мне сюрприз, который сильно повлиял на мою жизнь. Я попал в 79-й батальон 14-й танковой бригады, рота Б. Ночью, в проливной дождь, мы приехали на Синай в расположение батальона, где нас ждал праздничный ужин. После ужина мы вышли наружу и построились в три шеренги. Сержант взвода обратился к нам: «Детский сад кончился, сейчас начинается армия». И в самом деле армия началась. Танки, расположенные вблизи от Суэцкого канала, учения, техобслуживание танков и сон по 6–7 часов в неделю. Это требовало огромных усилий, и мы чувствовали сильнейшую усталость, но и огромное удовлетворение. С каждым днем я все больше ощущал себя танкистом и понимал, что все больше и больше овладеваю машиной, все лучше контролирую ситуацию, все больше понимаю армию и поле боя. Я любил стрелять из танка, и служба проходила довольно гладко. Но больше всего повлиял на мою судьбу командир роты, молодой майор, невысокий, спокойный с юношеским лицом. Он представился: «Эхуд Бруг. Я ваш командир роты». Отношения между нами были обычными. Да и какими еще могут быть отношения между командиром роты и солдатом? Я общался с ним не больше, чем общается солдат с командиром роты. Между солдатами ходили слухи, что его планируют назначить командиром спецназа Генштаба, о котором ходили легенды.
Мы знали, что Эхуд прошел переподготовку в бронетанковых войсках, как и всякий офицер ЦАХАЛа, желающий продвинуться по службе. Раньше считалось, что для продвижения на командные должности в сухопутных войсках офицеры обязаны пройти переподготовку в бронетанковых войсках, чтобы познакомиться с основным атакующим родом войск, решающим исход войны. Эхуд, как и многие другие офицеры, которых я встречал в танковом училище и на курсах командиров танков, не был танкистом, но прошел переподготовку и изучил все специальности, связанные с командованием бронетанковыми подразделениями. Командир танковой роты – это была первая командная должность Эхуда в бронетанковых войсках. После этого он вернулся в свое подразделение и был назначен командиром спецназа Генштаба, где до сегодняшнего дня считается одним из самых успешных, результативных и изобретательных командиров этого подразделения. У нас, солдат, не было возможности оценить его способности в качестве танкиста. Я видел, что он хорошо разбирается в танке и умеет им управлять, но судить о нем как о командире на поле боя мы не могли – мы были еще слишком молодыми солдатами.
В один прекрасный день в разгар учений меня вызвали к командиру батальона и сообщили мне, что из штаба округа получен приказ немедленно отправить меня в отпуск на 24 часа. Мне было сказано, что я должен явиться к Нехемии Леванону в Тель-Авиве. В те дни на Суэцком канале была объявлена боевая готовность высшей степени «Г», предвоенная, и никто, кроме меня, не покидал Синай, а тем более зону Суэцкого канала. Я не знал, зачем меня вызвали, и поэтому волновался. В военной форме, с оружием, я явился в офис «Натива» в Тель-Авиве. В кабинете у Нехемии Леванона сидел незнакомый мне мужчина. По его одежде и внешнему виду было понятно, что он только недавно приехал из Советского Союза. «Это Вилля Свечинский», – представил его Леванон. Мне было знакомо это имя: бывший узник Сиона, один из серьезнейших активистов того времени. Леванон сказал, что у Вилли есть новости от моих родителей и мне следует отнестись со всей серьезностью к его словам. Свечинский сказал, что он знаком с моей семьей и хочет рассказать, что случилось с моим младшим братом, и попросил меня не волноваться. Играя в хоккей, мой брат получил травму, трещину шейного позвонка, он в гипсе. Свечинский и Леванон очень просили меня поверить в то, что это действительно несчастный случай, а не результат действий властей. На него не нападали, это произошло случайно, во время игры. Я верил Свечинскому и полагался на его слова. Я не уверен, что поверил бы в это, если бы мне сообщил об этом кто-то другой. Леванон рассказал мне об их опасениях, что я узнаю о происшествии с моим братом и, усмотрев в этом вину советских властей, предприму что-либо резкое и неожиданное. Я любил моих младших брата и сестру до безрассудства и очень беспокоился за них. Нехемия и другие посчитали, что я могу пойти на все, если решу, что в происшедшем виноваты советские власти. К счастью, мне не пришлось пройти через это испытание. Я поблагодарил Леванона и Виллю Свечинского, после чего вернулся в свою часть. Перед уходом я попросил Свечинского не сообщать моим родителям, что я приехал из армии. Родители не знали, что я призван, и я не хотел их лишний раз волновать.
- Миры Клиффорда Саймака. Книга 17 - Клиффорд Саймак - Научная Фантастика
- Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов - История
- Кто и как изобрел Страну Израиля - Шломо Занд - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Конец детства (сборник) - Джон Кристофер - Научная Фантастика