Форма входа
0/0
История и повествование - Геннадий Обатнин
- Дата:01.08.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Прочая научная литература
- Название: История и повествование
- Автор: Геннадий Обатнин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно История и повествование - Геннадий Обатнин. Жанр: Прочая научная литература. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги История и повествование - Геннадий Обатнин:
Сборник научных работ посвящен проблеме рассказывания, демонстрации и переживания исторического процесса. Авторы книги — известные филологи, историки общества и искусства из России, ближнего и дальнего зарубежья — подходят к этой теме с самых разных сторон и пользуются при ее анализе различными методами. Границы художественного и документального, литературные приемы при описании исторических событий, принципы нарратологии, (авто)биография как нарратив, идеи Ю. М. Лотмана в контексте истории философского и гуманитарного знания — это далеко не все проблемы, которые рассматриваются в статьях. Являясь очередным томом из серии совместных научных проектов Хельсинкского и Тартуского университетов, книга, при всей ее академической значимости, представляет собой еще и живой интеллектуальный диалог.
Читем онлайн История и повествование - Геннадий Обатнин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Со второй половины XIX столетия стремление к фактографии становится определяющей чертой русской прозы. Появление беллетризованных биографий, дискуссии вокруг натуральной школы, расцвет физиологического очерка, мемуарных и автобиографических жанров[678], а также цепь мелких скандалов, которые были связаны с изображением реальных лиц в художественных произведениях[679] и завершились в 1864 году большой полемикой вокруг прототипического романа Н. С. Лескова «Некуда», названного рецензентом «плохо подслушанными сплетнями, перенесенными в литературу»[680], — все это стало прологом новой волны документализма 70-х годов. В эту позднейшую эпоху весь круг идей «реального письма» в России так или иначе оказывается связанным с французскими натуралистами. Новые теории и терминология, как правило, ассоциирующиеся с именем главы школы — Эмилем Золя, применялись в том числе для описания знакомых литературных явлений, с которыми в той или иной мере уже сталкивался отечественный читатель. Поэтому реакция русской критики на эти веяния была отнюдь не однозначной. Часть ее признавала скандальную новизну идей «золаизма», а часть придерживалась иного мнения и считала, что все, о чем говорят французы, было бы новостью 20 лет назад, отсчитывая приблизительно от эпохи 50-х годов, поры расцвета очерка и фельетона в русской прозе[681]. Тем не менее интерес к новым французским писателям был достаточно велик. Появилось большое количество пересказов и переводов художественных текстов, журнальных статей и корреспонденций, популяризирующих новые идеи, а также специальные работы на эту тему[682]. Вариации невыделенных и неточных цитат из современных провозвестников натурализма, которыми пестрит критика того времени, в особенности из статей Золя о литературе, публикуемых в «Вестнике Европы» и частично изданных затем отдельным сборником под одноименным с журнальной рубрикой названием «Парижские письма», свидетельствовали о том, что они пользовались определенным вниманием и являлись основными источниками описаний поэтики «новой школы». Программная статья Золя «Экспериментальный роман» была буквально разнесена на крылатые выражения, авторство которых быстро выпало из памяти критиков и читателей. Хорошо известно, что в своих работах о литературе Золя использовал целый ряд тезисов из трудов знаменитого французского физиолога К. Бернара, в частности из его монографии «Экспериментальная медицина» (отсюда и название «экспериментальный роман»). На этот источник не раз ссылался и сам автор: «…я намерен по всем пунктам держаться Клода Бернара. Чаще всего мне будет достаточно заменить слово „экспериментатор“ или „медик“ словом — „романист“, чтобы придать своей мысли ясность и силу научной истины»[683]. «Теория Золя, — писал Виктор Бибиков, — совпала с теорией искусства людей шестидесятых годов по вопросу о подчинении поэзии науке»[684]. Это было лишним свидетельством того, что в литературе продолжал утверждаться реалист-ученый, провозгласивший смерть «человека метафизического»[685] и противопоставивший «точно наблюденные человеческие документы прежней идеализации высоких чувств»[686]. Таким образом, выражение «человеческий документ» появилось в контексте идей «экспериментального» романа, завоевав неожиданную популярность и связавшись у большинства современников с именем Золя. Метафора писателя как «собирателя человеческих документов» стояла в общем ряду с образами «аналитиков» и «признающих авторитет фактов» «ученых»[687]. В предисловии ко второму изданию романа «Тереза Ракен», ставшем одним из важных манифестов «натурализма», Золя писал:
В настоящий момент мы собираем и классифицируем документы, особенно в романе. <…> Надо предоставить науке формулировать законы, а мы, романисты и критики, только пишем протоколы.
Итак, заключаю: в наши дни и романист, и критик — оба отправляются от определенной среды и человеческих документов, взятых прямо из жизни и пользуются одними и теми же методами. <…> Отсюда ясно, что романист-натуралист является отличным критиком. Ему нужно только применить к изучению писателя орудие наблюдения и анализа, которым он пользовался, когда изучал своих героев, списанных с натуры[688].
Жаргон натурализма ввел в культурный обиход времени ряд слов и выражений, которые прежде всего являлись характеристиками нового стиля. Впоследствии, вместе с модой на «достоверность», «фактографию», некоторые из них будут вновь возвращаться в литературу. К числу таких спутников документализма принадлежат позднее стершиеся и превратившиеся в штампы метафоры «сырой материал» и «протокол» действительности[689]. Они были актуализированы поэтикой натурализма и для нас важно, что во второй половине XIX столетия вошли в комплекс представлений о «человеческом документе». В эпоху натурализма, насыщенную естественно-научными подтекстами, метафора «протокол» зачастую приобретала «полицейско-медицинские» коннотации и служила отсылкой к соответствующим формам документа. Писательство сравнивалось с «анатомированием», а сам писатель с «судебным приставом»[690] и «анатомом»[691], которые были вооружены приличествующими случаю аксессуарами — «скальпелями» и «ланцетами»[692]. «„Сырой материал“, — писал один из русских критиков, — это безобразная куча мяса, в которой роется настоящий анатом или судебный следователь, составляющий протокол на месте убийства. Если бы только в точности наблюдения и в правде судебно-медицинского протокола состояла задача реальной школы, то великих художников надо было бы искать не в литературе и не в искусстве, а в препаровочных и в полицейских участках»[693].
В литературно-художественной практике «новая школа» нашла самое разное выражение. Хорошо известно, например, что психические и физические расстройства в романах «натурализма» изображались с максимальной достоверностью. Об этом свидетельствовал и итальянский психиатр Ц. Ломброзо, который утверждал, что романы Достоевского и Золя развивают близкие ему идеи и что, благодаря правдивому изображению болезни в произведениях последнего, он мог ставить точные клинические диагнозы его литературным персонажам[694]. Именно апеллируя к такой «научной» правдивости, Ломброзо называет романы Золя «современной историей, опирающейся на живые документы точно так же, как настоящие историки дают ее на основании мертвых документов»[695]. О «фотографичности» и «документальности» стиля натуралистов упоминалось почти в каждом отзыве на их произведения. В отчете о постановке одной из драм Золя в Париже рецензент констатировал: «Знаменитая прачечная, кабак, кузница, мансарда Жервезы — переданы декораторами с фотографической верностью. <…> Игра отличалась таким же реализмом <…>»[696].
В том же контексте рассматривалось и жизнетворческое поведение самого Золя, с ведома которого во французской, а затем и в русской печати публикуются отрывки из «психо-физиологических» интервью писателя известным психиатрам, пытающимся открыть закон «гениальности». Эти «медицинские» заметки были восприняты читателями как «человеческие документы»: «Золя, который всю жизнь гонялся за „документами“, сам сделался предметом документа!»[697]. Характерно и то, что одно из своих интервью Золя назвал «исповедью», придавая тем самым специфическое значение этому слову: «Оканчивая свою исповедь, — писал он, — скажу, что я близорук и ношу очки № 9»[698]. Можно добавить, что и «предсмертные» слова Золя («Э, полно, пустяки… плохое пищеварение!»), якобы сказанные жене, пожаловавшейся на дурное самочувствие, и сама его смерть («от мелкой и случайной причины») были восприняты в том же ключе: «Разве это трагедия? Нет, это — эпизод из натурального романа, это, в полном смысле — человеческий документ»[699].
На концепцию Золя, как известно, оказали сильное влияние взгляды Ипполита Тэна, который схожим образом пытался обновить методы исторической науки, также сопоставляя ее с естественными науками, психологией и психиатрией. Историка он сравнивал с «натуралистом»[700], «физиком»[701], «анатомом», «минерологом», «физиологом»[702] и т. п. В. Бибиков в своих этюдах о Золя назвал писателя «ловким популяризатором „научных идей“», имея в виду его связанность с концепциями Тэна[703].
Не исключено, что выражение «человеческий документ» родилось именно под влиянием идей этого известного ученого. Один из ранних биографов Золя возводит его происхождение к статье «Бальзак». «Тэн, — пишет Г. Брандес, — заключил статью следующими словами: „вместе с Шекспиром и Сен-Симоном, Бальзак представляет величайший склад документов относительно человеческой природы“. Из этого Золя вывел новый пароль documents humains, отцом которого себя ложно назвал Эдмон Гонкур в предисловии к своей Фостен»[704]. Тэн действительно использовал понятие «документ», часто выстраивая вокруг него собственную историко-философскую рефлексию. В его описаниях документа важное значение получают мнемонические метафоры: «след»[705], «мертвый останок», «отпечаток» или «оттиск, выбитый печатью», свидетельство о «живом человеке», «дошедшее сквозь мрак отдаленного времени»[706]. В ряду таких символических интерпретаций «документа» немаловажную роль стал играть образ археологического обломка, смысл которого терялся или уводил в века:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу История и повествование - Геннадий Обатнин бесплатно.
Похожие на История и повествование - Геннадий Обатнин книги
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Записи и выписки - Михаил Гаспаров - Публицистика
- Религия и культура - Жак Маритен - Религиоведение
- Обозрение пророческих книг Ветхого Завета - Алексей Хергозерский - Религия
- Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918 - Эрих Людендорф - О войне
