История и повествование - Геннадий Обатнин
- Дата:01.08.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Прочая научная литература
- Название: История и повествование
- Автор: Геннадий Обатнин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уместно задаться вопросом: если это и в самом деле сатира, то за чей счет? Хотя это и не говорится напрямую, понятно из вышесказанного, что бывший «любимец Запада» морочил Западу голову с помощью эстетических и политических провокаций. Некролог Алексея Цветкова в ультраправой газете «Завтра» делает шаг еще дальше. С точки зрения автора некролога, отвернувшись от Запада, художник сделал великий патриотический жест. Этот вывод доводит понятие «менипповой сатиры» до логического завершения: цель сатиры — это не столько сатира как таковая, сколько правда. Согласно Цветкову, утонченность Новикова всегда была за пределами понимания пресыщенного истеблишмента, будь то советская номенклатура (для которой Новиков был «антисоветским» художником), постсоветские ельцинские «либералы» (которые видели в нем «империалиста») или даже бывший андеграунд (с его подбадривающим «хихикающим» анализом Новикова как постмодернистского «провокатора»). На самом деле, утверждает Цветков, противоречивые взгляды Новикова, как и его «настораживающий юмор», были лишь способом гения довести до простых смертных смертельно серьезную правду. В сущности, он делает Новикова циником в философском смысле — бесстрастным, бесстыжим поборником за правду в формах, противоречащих общественным приличиям его времени.
Оглядываясь на приведенные выше точки зрения, становится очевидным, что наиболее последовательные сторонники Новикова хотят извлечь максимум выгоды из всех этих противоречий. Им хотелось бы, чтобы в Новикове видели одновременно и великого насмешника, и серьезного классического художника, и интеллектуала-анархиста, и серьезного консервативного мыслителя, и великого художника под стать западным звездам, и подлинно русское дарование, и — наконец — легконогого денди и вместе с тем тяжеловеса, защищающего подлинные художественные ценности. Этот перечень в кратком виде заключает в себе парадоксальные идеалы поры денди русского постмодернизма.
Убери одну лишь опору из-под этой шаткой конструкции — смех — и появится куда более уязвимый, но мрачноватый субъект. Однако для либерально настроенных посвященных — авторов некрологов — это значило бы нечто большее, чем непонимание шутки: это значило бы провал новиковского проекта в реакционный mauvais foi, что создавало бы опасный прецедент для всего направления в прошлом прозападно настроенной культурной элиты (чего они намерены избежать). Для представителей же консервативных или реакционных взглядов, с другой стороны, провокативный юмор видится лишь как средство для достижения цели любой ценой, то есть прелюдией к куда более значительному проекту.
Эпоха «Нового русского классицизма»: реставрация империиВ своих попытках выстроить долговечное посмертное наследие те авторы некрологов, которые являются наиболее последовательными сторонниками Новикова, не скупятся на похвалы, сколь бы ни были они далекоидущими. Оттого-то и не удивительно, что в заключительном акте причисления к лику святых участвует Пушкин, российский национальный герой. В то время как он представляет для некоторых русских архетип денди, его имя регулярно используется как некая жизнерадостная синекдоха минувшего «классического» величия (несмотря на его романтическое первородство). Сравнение с Пушкиным является высшей наградой в русской культуре, и куратор Екатерина Андреева, несомненно, пишет, как усерднейший панегирист: «Солнце и любовь — слова-образы, которыми Россия проводила Пушкина, — Тимур возродил как эмблему на знамени и девиз на щите»[1132].
Этот рыцарский образ — вызывающий в памяти Дон Кихота (возможно, и в ироническом, дендистском прочтении) — предваряет некролог Новикову, помещенный в журнале «Новый мир искусства», где перечислены другие благородные черты художника и его героические достижения. Андреева пишет, что Новиков был представителем семейства, которое потеряло все, что было у них в 1917 году, намекая на его аристократическое происхождение (которое само по себе преувеличено, если не выдумано целиком)[1133]. И все же, как близкий друг Новикова и сотрудник Русского музея, равно как и член «Новой академии», «мастер» сам, вне сомнений, признал бы эту поэтическую вольность.
Подобный тип грандиозного, мифогенного, криптоиронического надгробного слова новиковской «классической» фазе не редок среди ближайших друзей и сподвижников Новикова. Ее непосредственная аудитория — это эклектичная группа независимо мыслящих и неблагонамеренных художников и интеллектуалов, которые — вовсе не жаждая архаичных форм реакционной политики — пытались сыскать альтернативу и противоядие современным западным течениям. Это был крепкий, пусть и опасный ответ «культурному империализму» (пользуясь штампом). Их понимание позднейших заговорщических трактатов Новикова не было ни скептическим, ни серьезным: они видели в них только «стеб» (нечто в духе циничной игры, восхваленной Цветковым из «Завтра», процитированного нами выше)[1134]. Разница между иронией и утверждением высмеиваемого размыта до неузнаваемости.
К худу ли, к добру ли, указанная двусмысленность переливается и в серьезно настроенные интерпретации. К моменту смерти Новикова в 2002 году многие интеллигентские элиты уже вступали в ряды того, что можно назвать путинским «новым русским классицизмом» (заимствуя формулировку Новикова). Это явление сказывалось в тоске по великодержавному идеалу, в поднимающей голову антизападной риторике, в возвращении к авторитарным мерам в политике и в растущей ностальгии по советскому или имперскому прошлому. Новиковская «запретная правда» — в интерпретации Цветкова — уже обернулась реальностью, по меньшей мере, в популярном видении эпохи квазиимперской реставрации. Как показывают некрологи, эстетическая версия Новикова этой тенденции обладала широкой аудиторией.
Как уже можно заметить, несвязанность групп, к которым она обращалась, иллюстрирует сложность, если не хаос, царящий в сегодняшней интеллектуальной жизни. Венчает все это такой пример (никого бы не удививший в сегодняшней России): газета «Правда» (бывший орган ЦК партии большевиков) перепечатывает манифест Новикова — боевой клич, призывающий к реставрации империи:
We must learn to paint fine pictures,We must learn to carve fine sculptures,We must learn to build beautiful palaces[1135].
Остальные средства массовой информации поступали похожим образом. Сознательно наделяя Новикова званием «патриарх», именуя его не иначе как «Тимур Петрович» (напр., «МК в Питере», 05.06.2002) и перепечатывая отрывки из его манифестов, они выказывают зачарованность традиционалистскими моделями и эстетикой «великих, прекрасных дел». Иные доходят до такой степени энтузиазма, что возводят Новикова в ранг человека, направляющего умы — некоего властителя дум с русской идеей[1136].
Отмеченный энтузиазм, когда он серьезнеет, делается несколько странен, если не подозрителен. Кто эти верные сторонники консервативного «академизма»? Сдается, что чем далее автор некролога от круга избранных или иронически настроенных посвященных, тем менее он бесстрастен. «Киевский обозреватель» (24.05.2002), например, называет Новикова величайшим художником России (и не просто «самым известным», как в «Lenta.ru») и перепечатывает его манифест целиком. Едва ли возможно представить себе, чтобы подлинный кондовый советский коммунист, националист или консерватор писал бы в столь позитивном духе, знай он, что Новиков был гомосексуалист и бывший антисоветский панк. Зная, что главные начинания Новикова финансировались фондом Сороса (который является нью-йоркским евреем), автор, подобный этому, был бы еще менее склонен к славословию. Почти полное отсутствие некрологов в центральной периодике, представляющей старую гвардию и исключительно «серьезных» коммунистов, консерваторов и официальную часть политического спектра, — в «Советской России», «Литературной газете», «Российской газете» — тому свидетельство.
Следует помнить, однако, что многие члены номенклатуры лишь сравнительно недавно, наряду с многими бывшими нонконформистами — такими, как Новиков, обратились в более или менее искренних евразийцев православного или великодержавного толка. Эти авторы некрологов тоже питают слабость к жизненному периоду, который Новиков, цитируя Ленина, называл «детской болезнью левизны»[1137]. Даже лидер евразийского движения Александр Дугин, имевший влияние на политическом Олимпе на момент кончины художника, был (как упоминалось выше) связан с анархическими тенденциями Эдуарда Лимонова, Сергея Курехина и Новикова в середине 1990-х годов.
Подобный тип диахронического анализа поля (которое, как и в разборе других «эпох», сделанном выше, описывает структурную эволюцию разнообразных взглядов на общественную личину Новикова) подводит нас к пониманию множественности позиций относительно этого последнего периода. Те, кому по душе новиковский призыв к «новому русскому классицизму», могут сыскать что угодно, что бы они ни искали (будь то ироническая тоска по красоте, защита против «культурного империализма», заговорщическая игра или обещание шовинистского великолепия), в одной из граней этой изменчивой личности, представлявшей себя и как русского артиста-пророка, и как спасителя европейской культуры. Те, кому требовался подобный лидер (счастливым образом двойственный во времена идеологических превратностей), смогли найти в Новикове воплощение своих многочисленных прошлых, нынешних и будущих чаяний и иллюзий.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Записи и выписки - Михаил Гаспаров - Публицистика
- Религия и культура - Жак Маритен - Религиоведение
- Обозрение пророческих книг Ветхого Завета - Алексей Хергозерский - Религия
- Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918 - Эрих Людендорф - О войне