Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою - Коллектив авторов
- Дата:05.12.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Прочая научная литература
- Название: Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою
- Автор: Коллектив авторов
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед выходом в разведку у нас было такое особое состояние, нервное напряжение такое, что лучше было лишний раз не подходить к нам и вопросов не задавать. Как-то раз шли мы уже к передовой на задание, а там сидел взвод пехотинцев и лейтенант молодой с ними. А я, когда ходила, шапку держала в руках, и было видно, что я девушка. Этот лейтенант мне и говорит: «Эрзац-солдат, а ты куда?» Меня это «эрзац» так взбесило, что я подошла к нему и два раза ему по лицу изо всех сил врезала прикладом автомата. И дальше пошла. А поиск сложился неудачно – бывает так, как запнешься в начале, так все идет не так. Обнаружили нас, и мы отошли. Пришла в штаб докладывать, что задание, мол, не выполнено. А меня спрашивают в штабе: «А что еще случилось, когда туда шли?» Я говорю: «Да ничего не случилось, все как обычно». Они говорят: «А это что?» – и выводят этого лейтенанта, а он весь забинтованный, не узнать. Я ему, оказывается, челюсть сломала. А я уже и забыла о нем. И вот он в дурацкой ситуации – что он будет говорить, что его ранило? Меня обещали посадить в яму – на передовой губа была в яме или большой воронке, но все обошлось.
Наградной лист А.А. Гантимуровой на орден Красной Звезды.
Еще один эпизод я хотела бы рассказать, который показывает, что при всем этом я оставалась женщиной. Это уже в Польше было, когда поляки выселяли немцев – причем всех, гражданских. Мы стояли около трапа парохода, на котором их должны были увезти, потому что мы должны были на этом пароходе уйти, но потом решили их пропустить вперед, этих немецких женщин. Идет немка молодая, и у нее на руках ребенок, девочка. Девочка держит куклу. Она проходит по трапу, а там стояли поляки – солдаты или офицеры, фиг их знает. Они стояли двумя шеренгами, и немецкие женщины проходили между них. Вырывает поляк эту куклу у девчонки и бросает за борт. И во мне что-то проснулось, или материнское что-то, или то, что я женщина. Я как поддала этому поляку! А там канат был просто натянут, он перевернулся и в воду! Кричит: «Матка боска, я тебя расстреляю, убью!» и так далее, но там со мной много было наших, так что мне не страшно было. Потом командир меня спрашивает: «На кой черт ты с ним связалась, с этим поляком?» – мы их называли поляки, с ударением на первый слог. Я говорю: «Неужели ему жалко, чтобы эта девочка несла куклу?» Потом они стали придумывать, что в кукле могло быть что-то зашито и так далее. Я говорю: «Да бросьте вы, вон она, эта кукла, плавает, достаньте ее и посмотрите, нет в ней ничего». Во мне проснулось что-то, какая-то жалость к немцам. В Германии уже, когда бригаду расформировали, я была в 90-й стрелковой дивизии, там я тоже была командиром отделения разведки. Командир бригады нашей, когда его поставили командиром 90-й дивизии, а бригаду расформировали, он всю разведку из бригады взял себе. У него в воспоминаниях есть описание этого, что он взял всю разведку во главе с разведчицей такой-то и такой-то, которую знали все. После того как 90-ю стрелковую дивизию сформировали, она сразу перешла на Карельский перешеек, против финнов. Там мы участвовали очень мало, нашу дивизию сразу перегнали на запад. Потому что Лященко, командир дивизии, был просто выдающийся военачальник. Я его навещала в больнице незадолго до его смерти. Я для них всех была каким-то ребенком. А у Лященко была женщина на фронте, Анечка, очень красивая девчонка. Дома у Лященко была, разумеется, жена и к тому же дочь. А здесь была вот эта Анечка. Она, очевидно, всегда стеснялась своего положения – мне так казалось, по крайней мере. Красивая очень была. Она меня всегда подкармливала – иной раз идешь мимо их блиндажа, а она кричит мне: «Альбинка, зайди ко мне, тут жена Лященко варенья прислала!» Вот в таком духе. И я, идиотка, год назад, когда он в госпитале лежал, спросила его: «А вы любили Аню?» Он говорит: «Да, Альбина, я так ее любил». А она погибла так: поругалась с ним – рассорились они, и она во весь рост пошла по нейтральной полосе. Немец ее тут же снял. Это было такое горе, особенно у нас, женщин. Достойна она была Лященко все-таки. Я даже не знаю, откуда она была, по-моему, она была связистка. Но я даже никогда и не спрашивала. Она всегда очень хорошо ко мне относилась. Когда стали призывать женщин на фронт, сразу получилось так: сколько прислали в войска, столько и услали через шесть месяцев. Меня это все как-то стороной обошло, потому что я всегда была с мужиками. Но сколько женщин приходило, столько и отсылали потом в тыл через шесть месяцев. Вы знаете, я их никого не осуждаю, была там, конечно, и любовь у многих, потому что и они были молодые, и солдаты, и офицеры – да все там тогда были молодые. Так что это не подлежит осуждению. Я тоже должна была каждый месяц проходить осмотр. Так я там была всего один раз. Врачи посмотрели меня один раз и рукой махнули – иди, мол, отсюда, и больше не приходи. Просто настолько все меня любили и хорошо относились. До такой степени, что, когда я приходила в медсанбат, девчонки не знали, что мне дать. Другая несет бинтик какой-то необыкновенный, другая еще что-то. Просто хорошо ко мне относились. Никто ни разу матом меня не послал. Но один раз у нас было большое несчастье, в дивизии Лященко. Заняли немецкий городок, а там стояли цистерны с этиловым спиртом. И у нас погибло сразу вместе с командиром роты шесть или семь человек. Это был такой траур. Дело в том, что мы, разведчики, первыми обнаружили эти цистерны и сами сделали такую вещь. Вообще ужасно было.
Наградной лист А.А. Гантимуровой на орден Славы III степени
Потом как-то раз нарвались мы на власовцев. Мы нарвались на них, заблудились, надо было влево идти, а мы пошли вправо, и слышим русскую речь. «Ребята, свои?» – «Свои!» И только мы встали, у нас сразу пять человек срезали. Но у нас был закон – всех раненых и убитых мы вытаскивали, никого не оставляли на земле. Всех убитых хоронили. И поэтому, когда говорят о Власове, какой он хороший и что он там хотел сделать, – это все ерунда. В основном там были у него украинцы. Я не знаю, что с ними там было дальше. Но когда сейчас начинают их оправдывать – это надо было видеть все, потому что так спонтанно сказать, что он был такой-то, нельзя. У меня даже есть снимок, когда мы хороним наших товарищей, погибших в той стычке с власовцами. Потом в Германии был такой случай: я выскочила на середину улицы, и навстречу мне выскочил мальчишка с автоматом – фольксштурм, уже самый конец войны. А у меня автомат наготове и рука на автомате. Он на меня посмотрел, заморгал и заплакал. Я на него посмотрела и заплакала вместе с ним – мне так его жалко стало, стоит пацан с этим автоматом дурацким. И я его пихаю к разрушенному зданию, в подворотню. А он испугался, что я его расстреляю сейчас, – у меня шапка на голове, не видно, девчонка я или парень. За руку меня схватил, а у него шапка слетела, я его по голове погладила. Еще пальцем погрозила, чтобы он не выходил оттуда. Я его лицо даже помню, этого испуганного мальчишки. Война все-таки. Другие отношения, все другое. Вы знаете, когда была подготовка к прорыву блокады, наша рота охраняла место, где заседало все командование Ленинградского фронта, и Говоров там был, и Ворошилов туда приезжал. Все командование там было. Изба в деревне Арбузово, и нас поставили охранять. Но был такой мороз, такая холодрыга – я замерзла страшно. Из избы вышел офицер, и ребята говорят ему: «Пустите девчонку, она же замерзла». Завел меня в эту избу и на краешек посадил. А там мат-перемат стоит, они все матерились – каждый командующий доказывал свое. И что ни слово, то… Адъютант подошел к крайнему из них – а это был Ворошилов как раз – и что-то ему сказал тихо. Тот: «Да-да, конечно. Ясно, не будем». Но только начал говорить, и снова его понесло. Это был второй раз, когда я видела Ворошилова, а первый был раньше. Идет эта команда, которая здесь заседала, и в ней Ворошилов, а тут едут повозочные казахи, везут снаряды. Какой-то хмырь подбежал к казаху, а мы шли за этими санями, потому что они хоть немного снег приминали и нам не по пояс в снегу идти. А казах-ездовой, что видит, то и поет, как всегда. Адъютант подбегает, говорит, что надо посадить Ворошилова, так как он устал идти по снегу – все же в шубах, зима. Мне понравилось, что этот казах так медленно-медленно повернулся к нему, осмотрел его с ног до головы и говорит ему по-русски: «Иди-ка ты туда-то! Я сегодня пятую или шестую ездку делаю, лошади устали. Какой там Ворошилов, мне лошадь дороже, чем этот Ворошилов. Мне еще снаряды возить сегодня». Запел песню и поехал. Мы все так расхохотались, а этот офицер от него отстал. В то время мы никогда не спрашивали, кто какой национальности. У нас были в разведке казахи, был грузин один – кстати, вот его не любили, он все время свои проблемы решал. Потом были узбеки еще.
Похороны разведчиков, погибших в стычке с власовцами. В центре А.А. Гантимурова. (Из архива А.А. Гантимуровой)
- Итоги № 36 (2012) - Итоги Итоги - Публицистика
- Сборник трудов участников городской научной конференции «Дух и культура Ленинграда в тылу Советского Союза в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов» - Сборник статей - История
- Итоги № 12 (2012) - Итоги Итоги - Публицистика
- Секс-каталог «Жаркие каникулы». Как провести отпуск или каникулы, не теряя даром времени. 50 лучших поз для секса вне дома - Андрей Райдер - Самосовершенствование
- Итоги № 49 (2013) - Итоги Итоги - Публицистика