Постмодерн. Игры разума - Жан-Франсуа Лиотар
- Дата:10.08.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Науки: разное
- Название: Постмодерн. Игры разума
- Автор: Жан-Франсуа Лиотар
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Постмодерн. Игры разума"
📚 "Постмодерн. Игры разума" - это увлекательное путешествие в мир постмодернизма, представленное в формате аудиокниги. Вас ждет захватывающее погружение в философию и культурные течения, которые определяют современное общество.
Главный герой книги, исследователь и мыслитель, проведет вас через лабиринты мыслей и идей, помогая понять суть постмодернизма и его влияние на современный мир. Вы окунетесь в мир философии, искусства и литературы, раскрывая новые грани понимания современной культуры.
Об авторе:
Жан-Франсуа Лиотар - известный французский философ, литературный критик и социолог. Его работы в области постструктурализма и постмодернизма оказали значительное влияние на развитие современной философии и культурологии.
На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги на русском языке. Здесь собраны бестселлеры и лучшие произведения различных жанров, чтобы каждый мог найти что-то по душе.
Погрузитесь в мир знаний и философии с аудиокнигой "Постмодерн. Игры разума" и расширьте свой кругозор, понимая современное общество через призму постмодернизма. Узнайте, как игры разума влияют на наш взгляд на мир и себя самих.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
244. Как относятся слова к ощущениям? Кажется, что в этом нет никакой проблемы. Разве мы не говорим каждый день об ощущениях и не называем их? Но как устанавливается связь имени с тем, что именуется? Этот вопрос равнозначен другому: как человек усваивает значение наименований ощущений? Например, слова «боль». Вот одна из возможностей: слова связываются с изначальным, естественным выражением ощущения и подставляются вместо него. Ребенок ушибся, он кричит; а взрослые при этом уговаривают его и учат восклицаниям, а затем и предложениям. Они учат ребенка новому, болевому поведению.
«То есть ты говоришь, что слово «боль», по сути, означает крик». Да нет же; словесное выражение боли замещает крик, а не описывает его.
245. Как же тогда я могу стремиться к тому, чтобы втиснуть язык между болью и ее выражением?
246. Ну, а насколько мои ощущения индивидуальны? Да ведь только я могу знать, действительно ли у меня что-то болит, другой может об этом лишь догадываться. Это, с одной стороны, неверно, с другой бессмысленно. Если слово «знать» употребляется как обычно (а как еще мы должны его употреблять!), то другие люди очень часто знают, когда я испытываю боль. Да, но не столь достоверно, как я знаю это сам! О себе вообще нельзя сказать (разве что в шутку): я знаю, что мне больно. Что бы это должно было означать помимо того, что я испытываю боль?
Нельзя сказать, что другие узнают о моих ощущениях только по моему поведению, так как и обо мне нельзя сказать, что я знаю свои ощущения. Они просто у меня есть.
Верно вот что: о других людях имеет смысл говорить, что они сомневаются, ощущаю ли я боль, говорить же это о себе бессмысленно.
247. «Только ты можешь знать, было ли у тебя такое намерение». Это можно сказать кому-то, объясняя ему значение слова «намерение». В таком случае это означает: мы употребляем данное слово таким образом.
(А слово «знать» означает здесь, что выражение неуверенности лишено смысла.)
248. Предложение «Ощущения индивидуальны» сопоставимо с предложением «В пасьянс человек играет сам с собой».
249. Может быть, мы слишком поспешно заключаем, что улыбка грудного младенца не притворство? А на каком опыте основывается наше предположение?
(Ложь это языковая игра, которой нужно обучаться, как и всякой другой.)
250. Почему собака не может симулировать боль? Что, она слишком честна? Мог бы человек приучить собаку симулировать боль? Пожалуй, ее можно было бы научить выть при определенных обстоятельствах так, словно у нее что-то болит, тогда как на самом деле никакой боли нет. Но чтобы быть подлинной симуляцией, этому поведению всякий раз не хватало бы подходящего сопровождения.
251. Что подразумевают, говоря: «Я не могу себе представить противоположное этому» или же «Что происходило бы, если бы дело обстояло иначе?». Например, если бы кто-то заявил, что мои представления индивидуальны; или что только я сам могу знать, действительно ли я испытываю боль; и тому подобное.
«Я не могу представить себе противоположного», конечно, не означает здесь, что мне недостает силы воображения. Этими словами мы защищаемся от чего-то такого, что по форме принимает вид эмпирического предложения, хотя в действительности является грамматическим предложением.
Но почему я говорю: «Я не могу представить себе противоположное?» Почему не говорю: «Я не могу представить себе того, что ты сказал?»
Например: «Каждый стержень имеет длину». Это примерно означает: мы называем нечто (или это) «длиной стержня» но ничего не называем «длиной шара». Ну, а могу ли я представить себе, что «каждый стержень имеет длину»? Нет, я просто представляю себе какой-то стержень, и это все. Только эта картина, возникшая в связи с вышеназванным предложением, играет совсем иную роль, чем какая-то картина, связанная с предложением «У этого стола такая же длина, что и у того». Ибо в данном случае я понимаю, что значит сформировать картину чего-то противоположного (и ей не обязательно быть образным представлением).
Картина же к грамматическому предложению могла бы только показать, например, что называется «длиною стержня». А какой же тогда должна быть противоположная этому картина?
(Замечание об отрицании предложения a priori.)
252. На предложение «Это тело протяженно» мы могли бы отреагировать: «Бессмыслица!» Однако склонны отвечать: «Конечно!» Почему?
253. «У другого не может быть моих болей?» Каковы же они, мои боли? Что используется здесь в качестве критерия тождества? Поразмысли, что позволяет применительно к физическим предметам говорить о «двух абсолютно одинаковых». Например, говорить: «Это не тот стул, что ты видел вчера, но он точно такой же, как тот».
Поскольку высказывание о том, что у меня такая же боль, как у него, имеет смысл, то и возможно, что мы оба испытываем одинаковую боль. (Можно представить себе и то, что два человека испытывают боль в одном и том же а не только в соответствующем месте. Это мог бы быть, например, случай с сиамскими близнецами.)
Я видел, как один из участников дискуссии по этому вопросу, ударяя себя в грудь, говорил: «Но ведь другой не может испытывать вот ЭТОЙ боли!» Ответ на это состоит в том, что критерий тождества определяется не путем выразительного акцентирования слова «этой». Более того, этим акцентированием мы лишь затемняем то, что такой критерий нам известен, но о нем нужно напоминать.
254. Типичной уловкой в философии является и подстановка слова «тождественный» вместо «одинаковый». Под видом того, будто речь шла об оттенках значения и от нас требовалось лишь найти слово для передачи нужного нюанса. Но в процессе философствования это нужно лишь тогда, когда возникает задача психологически точного изображения нашей склонности использовать определенную форму выражения. То, что мы в таком-то случае «склонны говорить», это, конечно, не философия, а лишь материал для нее. Так, например, то, что склонен говорить математик об объективности и реальности математических фактов, не философия математики, а нечто, к чему должна обращаться философия.
255. Философ лечит вопрос: как болезнь.
256. Ну, а как обстоит дело с языком, описывающим мои внутренние переживания и понятным лишь мне одному? Как я обозначаю свои ощущения словами? Так, как это делается обычно? То есть связывая слова, передающие мои ощущения, с естественными проявлениями этих ощущений? В таком случае мой язык не является «приватным». Другой может понять его так же, как я. А допустим, у
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Папочка-длинные-ноги - Джин Вебстер - Проза
- В садах Медичи - Жан-Клод Дюниак - Разная фантастика
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- Талисманы успеха. 34 волшебных предмета - Рушель Блаво - Эзотерика