Опасная бритва Оккама - Сергей Переслегин
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Науки: разное
- Название: Опасная бритва Оккама
- Автор: Сергей Переслегин
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Практически любая экзистенция может быть расписана через глобальные скрипты. Осознав это обстоятельство, Ж. — П. Сартр впал в неоправданное отчаяние: очень тяжело принимать, что любая человеческая жизнь представляет собой конечный набор стереотипных скриптов, но, право же, расстраиваться из–за этого столь же полезно, как огорчаться тем, что любой текст состоит из одинаковых букв, которых всего тридцать две, а любое химическое соединение — из сотни с небольшим сравнительно стабильных элементов; да и выйти из прописанной сюжетной смысловой и скриптовой Вселенной человек может — буддисты называют подобное освобождение нирваной, экзистенциалисты — выходом на нейрогенетический уровень сознания.
Обыденная жизнь «простого» человека содержит два–три элементарных скрипта (десять–двенадцать устоявшихся убеждений «как должно» и «как не должно») и к ним, может быть, пару деятельных позиций. Все остальное — тождественные и квазитождественные преобразования одних житейских ситуаций в другие, неотличимые от первых. Этакая экзистенциальная «жвачка»:
«— В чем смысл жизни?
— Чьей?
Моей.
— Отсутствует. Следующий!»[54].
В книгах, документальных и биографических — в том числе, не живут люди, но действуют герои, если только автору хватило ума и таланта не заселить текст одними проходными персонажами, поэтому и темп событий там выше, и пространство мифа, определяемое четырьмя основными сюжетами, ближе, и насыщенность скриптами — больше. Если мир есть текст, восприятие мира — сюжет, а представление его — книга, то почему подавляющее большинство граждан предпочитают читать о себе скучные книги — вопрос отдельный и интересный, мы рассмотрим его ниже[55]. А пока — крибле–крабле–бумс! — сделаем следующий шаг.
Как справедливо указывал В. Ленин, при общей неграмотности населения «из всех искусств для нас важнейшим является кино». Базовая грамотность с тех пор заметно возросла, но мысль вождя мирового пролетариата не утратила своего значения. С текстовой точки зрения пространство фильма почти пусто: формальное изложение событий крутого голливудского блокбастера — 15–20 страничек на машинке через два интервала — рассказ, а не роман, — но зато скриптовое поле заполнено полностью. В кино нет тождественных жизненных преобразований. Кино — это чудо непрерывной жизни в сюжете, пазл, составленный из императивных скриптов. Киногерой абсолютно условен, сколь угодно «не жизнен», безоговорочно подчинен логике мифа и последовательности скриптов, но зато он совершенно свободен от «нельзя», «не получится», «а оно тебе надо?»
К. Еськов предлагает нам три фильма[56], созданных по одному мифу, хорошо известному мифу о благородном разбойнике Робин Гуде, грабящем богатых, защищающем бедных и сражающемся плечом к плечу с бежавшим из плена королем Англии.
Три версии. Как рассказали бы этот миф сегодня в американском, европейском (германском или польском) и русско–советском кино. Понятно, что американская подача — самая яркая и разбитная, не озабоченная правдоподобием, да и смысл рассматривающая как острую приправу, которой не должно быть много. Русская «лента» — самая длинная, она даже тяготеет к некоторой сериальности, причем речь идет, конечно, не о «Рабыне Изауре», а об интеллигентнейшем штандартенфюрере СС фон Штирлице — нет–нет, да сорвется со страниц–кадров «Паладинов и сарацинов» сакраментальное: «Информация к размышлению. Маркус Вольф» или голосом Вячеслава Тихонова: «Эта линия защищена от прослушки… да, с гарантией….Всё верно, именно так и обстоит дело: последний резерв Ставки, джокер из рукава….Да, я берег ЭТО именно на такой случай, как сегодня», и, конечно же, противоборство добра и зла обретает вселенские масштабы, а хэппи–энд напоминает по вкусу смесь абсента с хлористым кальцием. Между ними чинная благородная, в меру трагическая, в меру исполненная смысла и сопереживания европейская «история». К. Еськов, наверное, настаивал бы на «Профессионале», но мне как–то ближе Вольфганг Петерсон, хотя его и завербовал Голливуд.
Три источника. Три составные части. Чего?
Возникает еще один интереснейший вопрос. Чего ради К. Еськов, писатель с устоявшейся репутацией криптоисторика, аналитика, разведчика (в высшем, то есть литературном, значении этого термина) тратит столько сил и времени — цикл писался с 2001 по конец 2003 года — на сотворение современной формы «Баллады о Робин Гуде». Шутка? Но растянутая на три года работы и четыре сотни страниц, она производит впечатление.
Но, может быть, странная шутка — лучшая форма, чтобы поговорить о том, о чем нельзя говорить серьезно?
1. Робин Гудами не рождаются
Постольку поскольку в Текущей Реальности Третья (толкинская) Эпоха подходит к концу, информационное пространство насыщено сюжетами до отказа. Случайный телефонный звонок, неожиданная встреча… или напри мер, поездка на Антильские острова может оказаться приглашением в кино. С вами в одной из главных ролей
Иногда приглашение приходит в форме «предложения, от которого невозможно отказаться», как это случилось с Елкой и Чипом. Обычно же выбор оставлен за Вами. Дорога налево — в Шервудский лес. Направо — в канцелярию шерифа Ноттингемского. А еще можно остаться на месте — среди тех бедных хлебопашцев, ради которых Робин Гуд грабил богатых. По Владимиру Высоцкому:
А рядом случаи летают, словно пули.Шальные, запоздалые, лихие, на излетеОдни под них подставиться рискнули,И сразу — кто в могиле, кто в почете.Другие не заметили, а мы — так увернулись,Нарочно не приметили, на правую споткнулись.
Человек рождается и умирает абсолютно свободным. Живет он в том или ином чужом сюжете, за исключением столь немногих, что они даже и появляются не каждое поколение. Но этот чужой сюжет человек выбирает своим умом, мостит дорогу к нему своими руками и ногами. Кто–то когда–то назвал проклятьем доброе пожелание «чтоб вам жить в эпоху перемен», и, восприняв это «исправление имен» как восточную мудрость, «умеренные люди середины» пожелали жить/существовать в самых скучных из возможных сюжетов. Выбирают быть «бедными и больными», слабыми и зависимыми, выбирают не прыгать выше головы и вообще «быть как все», выбирают: «А оно тебе надо?». Слой сюжетов, которые я условно называю «тождественным преобразованием»: всякая ситуация развивается в следующую точно такую же.
«…В двадцатом веке куда ни плюнь — обязательно попадешь в нытика. То они озабочены поисками настоящей любови, то хнычут и жалуются на дороговизну. У них есть целая куча слов для выражения недовольства жизнью: angst, ennui, тоска и так далее. Они глотают пилюли, чтобы вылечиться от так называемой депрессии. Они ходят на занятия, чтобы научиться быть довольными собой. Они избавляются, делая аборты, от каждого четвертого ребенка.
<…> Неудивительно, что именно они изобрели понятие экзистенциальной безысходности.
<…> А до чего же странные у них политические идеи! Они настаивают на своих «правах», они как заведенные требуют объяснений, которых, по их мнению, «заслуживают», они считают, что мы «обязаны» обращаться с ними как положено. До меня это не доходит. Я лично под дулом пистолета сделала бы все, что мне велит его владелец, да еще «спасибо» сказала бы и «пожалуйста». И убила бы его, не колеблясь, при первой же возможности»[57].
Следующий, якобы альтернативный, слой сюжетов — нигилизм, отрицание, наркотики, преступные сообществу — любые формы формального и бессмысленного протеста. Формального, потому что он целиком и полностью сводится к отрицанию обыденно–социального и, значит, порождается этим обыденно–социальным и не может без него существовать. Бессмысленного, потому что за подобным протестом не стоит ничего созидающего, никакой контркультуры. В рамках «сюжетного» подхода — пазл из «тождественного сюжета» и разных версий личного, а иногда и коллективного апокалипсиса.
А если за протестом стоит не разрушающая, а созидающая основа?
Тогда мы имеем дело с жизненно необходимым обществу очень узким слоем out–law — контрэлитами. Людьми, способными, по крайней мере, задавать вопросы жирным карасям, пожирающим придонный планктон[58]. Этот слой находится в непрерывной борьбе с правящим Порядком. Борьба порождает социальное движение в понимании Маркса. смену государственной власти, переход от одной социальной страты к другой, формационные преобразования — онтологический сюжет рождения нового мира или хотя бы мирка на руинах старого. Контрэлиты криминальны, и поэтому лозунг/брэнд «правового государства» — это приглашение к обществу, лишенному развития, а вместе с тем — и смысла существования, возвращение от онтологического сюжета к «тождественному» как на личном, так и на социальном уровне.
- HR-брендинг. Как стать лучшим работодателем в России - Нина Осовицкая - Маркетинг, PR, реклама
- Великое княжество Литовское - Геннадий Левицкий - История
- Классическая школа политической экономии - Рамаз Логуа - Детская образовательная литература
- Боевое применение Германских истребителей Albatros в Первой Мировой войне - С. Иванов - Военная техника, оружие
- Псковская земля. История. Монастыри. Усадьбы. Люди - Вера Глушкова - Гиды, путеводители