Эволюция, движение, деятельность - Алексей Леонтьев
- Дата:20.10.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Психология
- Название: Эволюция, движение, деятельность
- Автор: Алексей Леонтьев
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обратимся прежде к основному теоретическому положению Кёлера. Впечатление разумности, интеллектуальности поведения мы получаем вследствие его осмысленности; но осмысленность поведения есть не что иное, как его структурность, т. е. его соответствие структуре объективной ситуации. Таким образом, для Кёлера самая общая характеристика интеллектуального поведения обезьян заключается в структурном его характере. Структурность остается вместе с тем и единственным теоретическим объяснением особенностей поведения антропоидов [160] . Однако, как об этом писал в свое время Л.С. Выготский [161] , против объяснения поведения его структурностью говорит целый ряд соображений. Важнейшее из них заключается в том, что этот принцип сделался универсальным для гештальтпсихологии и с одинаковыми основаниями привлекается ею как для объяснения интеллектуальной деятельности, так и для объяснения навыков и даже врожденного видового поведения животных. Очевидно, что тем самым принцип этот оказывается решительно негодным для раскрытия того особенного, что характеризует данную ступень развития [162] . Отсюда непосредственно вытекает также неудовлетворительность определения переноса (транспозиции), как «осмысленного применения структурного принципа», ибо при этом остается нераскрытым главное: что же именно лежит в основе этой осмысленности применения и как возникает соответствующее восприятие вещи, определяющее возможность переноса. Этот процесс в опытах с употреблением палки для доставания плода описывается Кёлером следующим образом. В результате напряжения происходит изменение в поле зрения животного; продолговатые предметы «начинают обладать вектором», причем это становление предмета орудием является функций «геометрической констелляции». Таким образом, Кёлер, с одной стороны, энергично подчеркивает первичность воспринимаемого «организованного единства» (объективной структуры ситуации) по отношению к усматриваемому животным функциональному значению предмета, а с другой стороны, отвечая на вопрос о механизме самого интеллектуального «усмотрения», он прямо указывает на его автохтонность, и этим завершает логический круг, возвращаясь к исходному для него понятию структурности, выступающему теперь уже как имманентный закон самой психики.
Итак, если в основе «интеллектуальности» лежит «структурность», присущая всякому поведению, то весь вопрос заключается лишь в степени структурности; но когда полностью стирается всякая принципиальная граница между стадией дрессуры и стадией интеллекта, тогда становится невозможным никакое действительное развитие и весь процесс эволюции сводится к чисто количественным изменениям. Поэтому работы Кёлера хоть и имеют огромное значение для генетической психологии, но таково лишь их объективное значение. Его теоретическая полемика с Торндайком, которую многие восприняли как утверждение качественного своеобразия поведения высших животных, как защиту идеи его несводимости к поведению животных, более низкоорганизованных, в действительности имела совершенно другой смысл. Это был спор об общих подходах, о принципах, равно претендовавших на универсальное значение. И если Торндайк пытался представить поведение на всех ступенях его развития подчиненным одним и тем же законам, двигаясь снизу, то после кёлеровские исследования сделали то же самое, двигаясь сверху. Различие заключалось лишь в самих провозглашаемых законах: у Торндайка это были законы «коннекции», у Кёлера – «структурирования».
Не иначе обстоит дело и с оценкой значения работ Кёлера в связи с проблемой перехода от животного к человеку, проблемой, которая, собственно, и сообщает настоящий интерес зоопсихологическому исследованию антропоидов. Работы Кёлера, посвященные интеллекту обезьян, казались перебрасывающими мост через пропасть, отделяющую психику человека от психики животного и позволяющими понять переход между ними. Но это также оказалось иллюзией. В действительности переход через эту пропасть найден не был; скорее, была сделана попытка сомкнуть ее края и снять самую проблему, – так же точно, как это было сделано Торндайком, хотя и с совершенно других, разумеется, позиций. И в этой проблеме спор шел в действительности только об объяснительном принципе.
Таким образом, основывающееся на концепции Кёлера генетическое противопоставление интеллектуальных процессов процессам коннекциональным является теоретическим nonsens’ом. Этот теоретический nonsens мы и находим в генетической схеме Бюлера, несмотря на то что к кёлеровским интерпретациям фактов поведения человекоподобных обезьян он пытается внести некоторые существенные поправки.
То, что с полной ясностью выступает в анализе теоретической стороны вопроса, легко показать и с чисто фактической его стороны.
При описании интеллектуального поведения обезьян Кёлером выдвигался на первый план факт внезапности появления правильного решения задачи; дальнейший же процесс переноса найденного решения в сходные условия рассматривался им, без всяких на то оснований, как факт производный, вытекающий из первого факта. Однако последующий анализ и, главное, дальнейшее развитие исследований, приводят нас к прямо противоположной мысли: как указывает уже Бюлер, сама возможность внезапного решения животным задачи есть не что иное, как результат переноса в условия данной экспериментальной ситуации соответственно модифицирующегося поведения, которое сформировалось в естественных условиях жизни обезьян. «Вряд ли нам покажется удивительным, что животное умеет целесообразно употреблять ветки, что оно их наклоняет, чтобы достать до висящего на конце плода, или обламывает их, дерется ими и т. п., так как все это объясняется инстинктом и дрессировкой. Во всяком случае, жителю на деревьях должна быть хорошо знакома связь ветки с плодом. Когда же животное сидит в помещении, за решеткой, где снаружи лежит плод без ветки, а внутри ветка без плода, то с психологической точки зрения главным фактором является то, что оно, так сказать, связывает их вместе в своем представлении, – все остальное понятно само собой. То же можно сказать и о ящике. Когда в лесу обезьяна замечает плод высоко на дереве, то совершенно естественно, что она высматривает тот ствол, по которому ей надо влезть, чтобы достать до плода; в помещении дерева нет, но в поле зрения есть ящик и ее психическая деятельность состоит в том, что она в своем представлении ставит ящик на соответствующее место» [163] .
С еще большей определенностью эта мысль выражена Бойтендейком. Сравнивая возможности интеллектуального поведения у низших приматов и у антропоидов, он обращает внимание на то, что различие в их поведении обнаруживается в разной степени, в зависимости от предлагаемой задачи. Так, например, Сим, мартышка (Cercopithecus callirichus), с которой экспериментировал сам Бойтендейк, решала трудную задачу развертывания цепи, образующей несколько оборотов вокруг вертикально укрепленной опоры (bound chain situation – по Йерксу), но не справлялась, как и резус Хобхауза, с решением отнюдь не более трудной для высших обезьян задачи привлечения плода при помощи палки [164] . Вывод Бойтендейка звучит несколько парадоксально: объяснение этого факта следует искать в различии веса животных. Дело в том, что в то время как низшие обезьяны, обладающие небольшим весом, обычно захватывают плод прямо рукой, большие и тяжелые антропоиды не могут достичь оконечностей ветвей, на которых располагаются плоды; они должны поэтому срывать ветви вместе с плодами. При этом легко может случиться и так, что срываемая ветка заденет соседний плод и заставит его упасть. Для антропоидов экспериментальная задача на доставание плода палкой воспроизводит, следовательно, то, что в естественных условиях для них создает случай [165] .
Итак, факт внезапности решения, которому не только сам Кёлер, но также и Бюлер (выдвинувший в связи с этим понятие «ага-переживания») придавал центральное значение все более, раскрывал себя в дальнейших исследованиях как факт вторичный, производный. Зато второй капитальный факт, описанный Кёлером, – факт воспроизведения ранее найденного решения в новой ситуации, – выступил, наоборот, на первый план. С этой точки зрения, интеллектуальное «открытие», т. е. первое решение экспериментальной проблемной ситуации, отличается от последующих модификаций его только тем, что оно есть результат гораздо более широкого и обычно скрытого от наблюдателя переноса поведения, сформировавшегося в прежнем опыте животного, – безразлично, индивидуальном или видовом – в новые условия, требующие весьма значительного его изменения и поэтому могущего произойти лишь при максимально благоприятном сочетании внешних и внутренних условий. Противопоставление интеллектуального поведения поведению, основанному на опыте и научении, таким образом, постепенно утратило свой первоначальный смысл.
- Понятие, теория и проблемы формирования общей концепции эффективности законодательства - В. Горбань - Детская образовательная литература
- Банковское дело: конспект лекций - Денис Шевчук - Деловая литература
- Эволюция - Сергей Сергеевич Казанцев - Космоопера / Периодические издания / Ужасы и Мистика
- Педагогика. Книга 2: Теория и технологии обучения: Учебник для вузов - Иван Подласый - Прочая научная литература
- Деятельный ум - Алексей Леонтьев - Психология