Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе - Александр Смулянский
- Дата:29.09.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Психология
- Название: Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе
- Автор: Александр Смулянский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сопровождаемая неумолчной пропагандой чтения как практики, сочетающей невинное удовольствие с общей пользой, книга при этом остается объектом довольно смутным. Все адресуемые ей формы почитания и фетишизации, наряду с систематическими ограничениями ее обращения со стороны властей, что интеллектуалы воспринимают как проявление крайнего обскурантизма, в равной степени доказывают, что книга служит для частичного объекта контейнером, упаковкой. Будучи не чем иным, как коробкой с крышкой в виде обложки, книга полностью соответствует объекту, сыгравшему важную роль в случае Доры, – шкатулке, предположительно наполненной драгоценностями. Из анализа Доры известно, что эта шкатулка обречена оставаться заполненной не до конца, на что недвусмысленно указывает особо отмеченный анализанткой эпизод ссоры между ее родителями из-за подаренного отцом украшения, которому мать отказывалась дать место не только на собственном теле, но и в своей шкатулке. В этот момент Дора испытывает желание – она считает, что отвергнутое матерью вполне подошло бы ей самой:
– Раньше я тоже очень любила украшения. Но после болезни я больше не выношу ни одного из них. Тогда, четыре года назад… была большая ссора между папой и мамой из-за какого-то украшения. Мама хотела носить в ушах каплевидные жемчужины, но папа это не любил и вместо этих жемчужин принес ей браслет. Она была в ярости и сказала ему, что если он уже растратил столь много денег, чтобы подарить то, что она не любит, то ему остается только подарить это другой.
– И тогда Вы подумали, что охотно бы это приняли?[56]
Механизм этой передачи объекта, на пути которого Дора испытала искушение оказаться, чрезвычайно характерен для чтения: читающий книгу, особенно на самом начальном уровне освоения практики чтения в раннем детстве, не столько следует за прочитанным, сколько изыскивает в нем эпизоды, совпадающие с явным содержанием своего фантазма. За эквивалентом именно этого фантазма Фрейд застает Человека-крысу, вынужденного сознаться в своей маленькой жестокой мечте о крысе, проникающей в задний проход дамы. Откровенно садистский характер этой мечты не имеет здесь решающего значения – трансгрессивной и отвечающей запросу наслаждения ее делает вовсе не он. Садистический оттенок здесь является плодом смещения, указывающим на те границы, которые субъект готов в своем наслаждении переступить и которые, как выясняется из данного невротического случая, проводятся им в согласии с отцовскими воззрениями на допустимые пределы удовлетворения при помощи языка. Читая, ребенок также поначалу учится выхватывать из текста то, что с точки зрения носителя отцовского достоинства было бы расценено как выходящее за эти пределы и носящее нелепый, чрезмерный характер. Факт этот в психологии чтения оценен не в полной мере, однако для анализа он обладает некоторым значением, проливая дополнительный свет на формирование влечения к книге.
Так, сновидение, в котором Дора непринужденно читает «большую книгу», названную Фрейдом «энциклопедией», – для чего ей понадобилось устроить отцу пышные похороны с участием всех членов семьи – указывает на меру того первоначального наслаждения, которое читающий может от книги ожидать. Вместе с тем фрейдовская догадка, что девушка услаждала себя чтением медицинского справочника, для ее пола и возраста считавшегося неподходящим из-за определенных физиологических деталей, осталась логически незавершенной. Судя по кругу чтения, субъект неизменно выбирает запретные сюжеты, которым, впрочем, нет никакой нужды быть чересчур откровенными или скабрезными. Их запретность – следствие не общеизвестного содержания, а намерения субъекта найти в тексте совпадение сколь угодно крошечного эпизода с собственным маленьким, ревниво оберегаемым секретом, который он опрометчиво, но упорно полагает для себя основополагающим. Вот почему в сновидении фигурирует самая заповедная книга, из которой преждевременно созревший (созревание это обычно называют «половым», хотя к разделению полов в сексуации оно не только не имеет отношения, но даже временно его приостанавливает) субъект надеется вычитать то предельное знание, которое от него предположительно скрывали. Озарение, посетившее Фрейда в ходе анализа Доры и не оцененное впоследствии должным образом, состояло в том, что субъект ищет в чтении не услаждения новизной, а повторения, желая, чтобы книга воспроизводила уже известную ему постыдность. Неслучайно сходный урок можно извлечь из сочинений де Сада, которые искушенному читателю ничего нового не сообщают.
О том же говорил и Фрейд, когда намекал на неспособность Доры почерпнуть что-то новое из приставаний господина К., – все необходимое, равно как то, от чего она в этих посягательствах отказывалась, по мнению Фрейда, ей уже было известно. Его упорство в этом вопросе вызывает сегодня настоящее возмущение, поскольку интерпретируется как виктимблейминг, приписывающий юной жертве осведомленность о мужских сладострастных намерениях и тем самым (при отсутствии сопротивления им) заведомое на них согласие. Чего подобная критика не замечает, так это уточнения Фрейдом одного из самых принципиальных своих открытий, связанных с принципом повторения. Если субъект не может почерпнуть из книги ничего принципиально нового, то убежденность в обратном и попытки поставить чтение на службу просветительскому прогрессу – не более чем утопия. Книга предназначена не для сообщения знания, а для потенциального оформления некоего ценного для субъекта момента, которого в ней на деле может и не оказаться. Само функционирование литературы как культурного института, все время подсовывающего субъекту очередную и случайную книгу, не предполагает извлечения читающим из текста в точности того, что могло бы вызвать в нем ответную реакцию стыда и сладострастия. Подобные совпадения крайне редки, хотя сама их вероятность и подогревает интерес к чтению. Его широкое распространение при этом обеспечивается тенденцией делиться даже не принесшими удовлетворения текстами, в которых читающий тем не менее распознает потенциал возможного совпадения, что побуждает его передавать эстафету дальше.
Описанная модель существенно противоречит культурологическим воззрениям на литературное творчество, усвоившим юнгианскую версию, в которой пристрастие к литературе питается универсальной и ограниченной номенклатурой повторяющихся сюжетов, с которыми субъект может идентифицироваться, прозревая в них очертания собственной судьбы. Вопреки этому мнению, читающий, даже приобретя немалый опыт, так или иначе продолжает искать в тексте отголосок набора означающих, которые некогда обеспечили ему первичный доступ к наслаждению. Посредством этого отзвука субъект и взаимодействует с текстом на уровне влечения, что опровергает также другой подхваченный неофрейдизмом миф о плодах искусства, якобы востребованных потому, что они способны, простимулировав желание, бесповоротно изменить субъекта, а
- Объявление - Кирилл Бенедиктов - Ужасы и Мистика
- Религия и культура - Жак Маритен - Религиоведение
- Возвращение Аналитика. Часть вторая - Александр Крик - Героическая фантастика / Ужасы и Мистика
- IT-рекрутмент. Как найти лучших специалистов, когда все вокруг горит - Егор Яценко - Маркетинг, PR, реклама
- Практический курс коррекции зрения для взрослых и детей - Светлана Троицкая - Медицина