Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству - Мэтт Ридли
- Дата:02.10.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Психология
- Название: Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству
- Автор: Мэтт Ридли
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этой особенностью шимпанзе воспользовался Франс де Ваал[37], изучавший их в Центре исследования приматов Йеркса в Атланте. Он поместил в вольеры связки свежих веток ликвидамбара (амбровое дерево), тюльпанного дерева, бука и ежевики (каждая была прочно скреплена жимолостью) и, убедившись, что некоторые из них достались особям низшего ранга, стал наблюдать за происходящим. На листву выбор пал не случайно: высококалорийная пища (бананы) часто провоцирует насилие среди человекообразных обезьян, тогда как листва, хоть и пользуется популярностью, не является столь желанным лакомством, и ею часто делятся. Предполагалось, что каждая особь, которой достанется связка, либо позволит другим брать из нее ветки, либо будет раздавать их сама.
Первой реакцией на появление связок стало знакомое исследователям всеобщее ликование (так живущие в дикой природе шимпанзе радуются хорошему источнику пищи). Обезьяны целовались, обнимались и кричали. (Отыскав увешанное плодами дерево, бонобо — карликовые шимпанзе-, близкие родственники шимпанзе из Центральной Африки — заходят еще дальше: чтобы отпраздновать находку, они устраивают настоящую оргию, в ходе которой совокупляются друг с другом). Затем настал черед процедуры «подтверждения статуса», необходимой перед тем, как иерархия подчинения будет на время забыта. Во время пиршества, кстати, наблюдалось повышение уровня агрессии и количества общих перебранок.
Тем не менее дележ пищи характеризовался потрясающим равноправием. Доминирующие особи, как выяснилось, больше склонны давать, чем получать. Ранг значил меньше, чем реципрокность. Если А дает ветку Б, тогда Б часто будет делиться с А.
Налицо модель смены ролей: А скорее даст пищу Б, если Б недавно чистил шерсть А — но не в тех случаях, когда А чистил шерсть Б. Шимпанзе, проявившего скупость, наказывали.
Де Ваалу все это говорило о том, что обезьянам известно понятие обмена. Они делятся пищей не только потому, что не могут помешать другим заполучить ее силой — иначе зачем доминирующим особям отдавать ее тем, кто ниже их рангом? Они делятся пищей, чтобы оказать услугу, получить ответную выгоду в будущем и, в целом, отстоять свою добрую репутацию. Фактически, шимпанзе очень похожи на разумных теоретиков игр. «Практика делиться пищей, существующая у шимпанзе, — пишет де Ваал, — внедрена в многогранную матрицу взаимоотношений, социального давления, отсроченных наград и взаимных обязательств».
Но шимпанзе почти никогда не отдают еду по собственной инициативе. Они делятся ею лишь в ответ на требование. Соответственно, полагает де Ваал, хотя шимпанзе и сделали шаг вперед, отойдя от эгоизма прочих обезьян и, таким образом, получив возможность использовать преимущества реципрокного альтруизма, они «не перешли эволюционный Рубикон» реципрокности, что удалось сделать нам, людям90.
Распределение риска
Над рабочим столом Кима Хилла в Университете Нью-Мексико висит огромная фотография мужчины из племени Гуаяков (Парагвай). Через его плечо перекинута отсеченная голова крупного тапира. Кровь струится по голым ягодицам охотника и каплями стекает по тыльной стороне ног. Хилл и трое его коллег произвели настоящую революцию, исследовав практику делиться пищей у людей — при этом они обнажили самые корни экономики.
Все началось в Колумбийском университете в Нью-Йорке в 1980 году. Несмотря на биохимическое образование, последние два лета Хилл проработал в Парагвае в Американском корпусе мира, а затем поступил в университет, чтобы получить степень по антропологии. Как-то между ним и его сокурсником Хиллардом Капланом разгорелась жаркая дискуссия: первый старался убедить второго в том, что антропология зашла в тупик вследствие собственной одержимости обществами. Последние, говорил Хилл, не имеют потребностей — те бывают только у индивидов. Общества же — это совокупности индивидов, а не единства сами по себе. А значит, дальнейшее развитие антропологии всецело зависит от понимания того, что важно для индивида.
Практика делиться пищей, например, в то время объяснялась антропологами в основном с точки зрения блага общества или группы, а не индивидов, их составляющих. Ученые утверждали: люди в племенах делятся пищей друг с другом сознательно, с конкретной целью добиться максимально возможного равноправия. Такой обычай способствует устранению статусных различий, что, в свою очередь, помогает обществу оставаться в экологическом балансе с окружающей средой, не давая его членам чересчур увлекаться собирательством. Находить больше определенного количества пищи просто бессмысленно, ибо излишек все равно придется отдать. Как и большинство специалистов по социальным наукам, антропологи не испытывали характерной для экономистов навязчивой потребности объяснить благожелательность.
Не удовлетворившись такими рассуждениями, в 1981 году Хилл уговорил Каплана вместе отправиться в Парагвай изучать племя гуаяков. По признанию Хилларда, он мало что знал о теории, лежащей в основе антропологии, зато не находился под влиянием грандиозного гарвардского исследования охотников-собирателей племени кунг. Это сыграло решающую роль, ибо идеи Хилла и Каплана должны были придать их исследованию иное направление. Вот тут-то и появились две талантливые женщины — Магдалена Хуртадо из Венесуэлы, тоже студентка Колумбийского университета, и Кристен Хоукс, впервые познакомившаяся с представителями племени гуаяков в 1970-х. Последняя имела экономическое и антропологическое образования, но задалась целью с помощью ряда теорий, в то время выдвигаемых в биологии, понять механизм принятия решений. 15 лет и множество исследований спустя Хоукс разойдется во мнениях с Хиллом, Капланом и Хуртадо. Спор о том, почему все-таки охотники делятся своей добычей, будет жарким, но дружеским: ему посвящена следующая глава.
Гуаяки — небольшое племя кочевников, живущее в тропическом лесу и до недавнего времени почти полностью зависевшее от охоты и собирательства. Только в 1970-х годах, когда правительство Парагвая загнало его в резервацию, оно установило постоянный контакт с современным обществом. В 1980-х, однако, гуаяки по-прежнему тратили четверть своего времени на длительные путешествия по лесу. На рассвете все вместе, длинной вереницей, они отправляются в путь. Спустя примерно полчаса мужчины рассыпаются по лесу, а женщины и дети продолжают медленное движение по заранее согласованному маршруту. Мужчины ищут животных и мед. Когда мед найден, зовут женщин, и те вытаскивают его из углубления в дереве. Вскоре после полудня женщины разбивают лагерь и приступают к собирательству — обычно это личинки насекомых или сердцевина пальм. Вечером племя воссоединяется. Мужчины возвращаются с мелкой добычей — обезьянами, броненосцами и пака. Иногда попадаются звери покрупнее — пекари или олени. Чаще всего их ловят сообща: заметивший животное мужчина, как правило, зовет на помощь.
Никто не говорит, что так жили все наши предки. Одна из характерных черт человека — его способность приспосабливаться к местным условиям. А парагвайский тропический лес отличается от африканской саванны или австралийской пустыни так же, как от европейских степей ледникового периода. Впрочем, Хилла, Каплана, Хуртадо и Хоукс интересовало другое: как эти не занимавшиеся сельским хозяйством люди решали общечеловеческую проблему разделения охотничьих трофеев? Исследователи не утверждали, что решение окажется универсальным — оно должно было объяснить поведение только конкретного племени.
Как ни странно, гуаяки — убежденные эгалитаристы. Хотя, вернувшись в поселение, они обычно оставляют пищу исключительно для членов своих семей, в двухдневных охотничьих путешествиях по лесу они делятся добычей не только с родственниками. Мужчина, раздающий куски мяса, как правило, не сам убил животное. Охотник, вернувшийся из леса с пустыми руками, тоже принимает участие в пиршестве. Три четверти того, что съедает любой человек, добыто соплеменником, не входящим в его семью. Впрочем, такая щедрость обычно ограничивается мясом. Растительной пищей и личинками насекомых вне нуклеарной семьи не делятся.
Похожая щедрость наблюдается и в племени йора (Перу). На рыбалке все делятся со всеми, в лагере — только внутри семьи. И почти всегда мяса дают больше, чем овощей. Так, если рыбой, обезьянами, аллигаторами и черепахами делятся, то бананы прячут в лесу, пока они не созреют, иначе их живо умыкнут соседи91.
Откуда такое различие? Что такого особенного в мясе, почему им должны делиться больше, чем фруктами?
По мнению Каплан, существует два правдоподобных объяснения. Согласно первому, мясо добывают сообща. Обезьян, оленей и пекари гуаяки ловят в ходе группового преследования. Даже броненосцев — и тех добывают отнюдь не в одиночку: как правило, один мужчина помогает другому вытаскивать их из норы. Аналогичным образом обстоят дела у йора: человек, ведущий каноэ по реке, для рыбалки необходим, но сам ничего не ловит, а значит, совершенно логично, что другие отдадут ему часть улова. Как львы, волки, дикие собаки или гиены, люди охотятся коллективно. Успех каждого охотника в данном случае зависит от действий других. Следовательно, он просто не может позволить себе не поделиться с ними добычей. В отличие от львов, люди более гибкие, что обусловлено особым разделением труда. Допустим, один отлично умеет закалывать рыбу копьем или выкапывать броненосцев — на этом он и специализируется. Параллельно прочим его соплеменникам отведены иные роли.
- Приоритетные национальные проекты: идеология прорыва в будущее - Александр Иванов - Политика
- Развитие личностных качеств обучающихся в учебной и спортивной деятельности - Коллектив авторов - Психология, личное
- Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается - Джейн Фонда - Эротика, Секс
- Интерфейс: новые направления в проектировании компьютерных систем - Джефф Раскин - Техническая литература
- Новые молодежные движения и солидарности России - Коллектив авторов - Политика