Кровавый век - Мирослав Попович
- Дата:27.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Культурология
- Название: Кровавый век
- Автор: Мирослав Попович
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в данном случае важна фигура самого Муравьева и, главное, отношение к нему большевистского руководства.
В состав Чрезвычайной комиссии Народного секретариата входили также Юрий Коцюбинский и Николай Скрыпник. (Коцюбинский, сын великого украинского писателя, был зятем Евгении Бош, а Примаков – зятем Михаила Коцюбинского и зятем Юрия. Тогдашний муж Евгении Бош, Юрий Пятаков, был в отряде Примакова пулеметчиком, редактором газеты, разведчиком и палачом – «чинил суд и расправу» как он пишет в автобиографии.[173]) И Муравьев, и Антонов были в постоянном конфликте с «Цекукою», как пренебрежительно называл Антонов украинское советское правительство.
Вот как описывает революционного командующего В. Антонов-Овсеенко: «Его сухая фигура – с коротко стриженными седеющими волосами, с быстрым взглядом, – мне вспоминается всегда в движении, сопровождаемом звоном шпор. Его горячий взволнованный голос звучал высокими нотами. Высказывался он всегда высоким штилем, и это не было в нем напускным. Муравьев жил всегда, как в чаду, и действовал всегда самозабвенно».[174] «Конечно, он был слишком самолюбив и отличался большим хвастовством. Особенно любил он кичиться своей жестокостью. «Сколько крови, сколько крови, сколько крови!» – повторял он, рассказывая, как осуществлял какое-либо усмирение, и говорил совсем без страха перед этой кровью, а с оттенком фатализма и фатовства».[175] Перед взятием Киева Муравьев дал приказ: «Войскам обеих армий предписываю беспощадно уничтожить в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и всех врагов революции».[176] Из-под Полтавы Муравьев телеграфировал Антонову-Овсеенко, что всех «защитников буржуазии» он приказал «беспощадно вырезать». Антонов-Овсеенко, сам будучи офицером, оценивал Муравьева в целом высоко: «Работник он был неутомимый, военное дело хорошо знал со специальной стороны, а еще понимал нутром его авторитарный характер».[177]
Совсем иначе оценил Муравьева как военного лейб-гвардии подпоручик Тухачевский, двадцятипятилетний командующий армии, присланный к Муравьеву на Восточный фронт и едва им там не расстрелянный. Одаренный и образованный офицер увидел полную ничтожность «неутомимого работника»: «Муравьев отмечался бешеным честолюбием, удивительной личной храбростью и умением наэлектризовать солдатские массы. Теоретически Муравьев был очень слаб в военном деле, почти необразован. Однако знал историю войн Наполеона и наивно пытался копировать их, когда нужно и когда не нужно… Обстановку он не умел оценить. Его задания были абсолютно нежизненны. Руководить он не умел. Вмешивался в пустяки, командовал даже ротами. Красноармейцам он льстил. Чтобы завоевать их любовь, он им безнаказанно позволял грабить, применял самую бесстыдную демагогию. Был чрезвычайно жесток».[178]
С самого начала красный террор основывается на расстрелах заложников. Аресты заложников были таким же спутником «триумфального шествия советской власти», как бесконечная реквизиция, «уплотнение» – превращение просторных профессорских и адвокатских квартир в клетушки-«коммуналки», мобилизация «нетрудового населения» на примитивные и тяжелые работы, наконец, просто лишение всех людей умственного труда средств к существованию – продовольственных пайков.
А вот Ленин до последней минуты был высокого мнения о военных способностях Муравьева: «Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте пристальный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам полностью удастся использовать его прекрасные боевые качества».[179] Собственно, в военных делах большевики не разбирались, зато они хорошо видели «боевые качества» – то самое «авторитарное нутро», которое позволяло остервенелому безграмотному батальонному командиру переступать через горы трупов, потирая руки: «Сколько крови, сколько крови, сколько крови!»
Весной в 1918 г., когда начались первые восстания в казачьих станицах на Дону, Свердлов и Троцкий – безусловно, под руководством Ленина – разрабатывают продуманную систему истребления казаков, расстрелов поголовно всего мужского населения.[180] Особенная жестокость разгорается на всей контролируемой коммунистами территории России осенью 1918 г., после убийства Урицкого и покушения на Ленина. Кстати, убийство главы Петроградской ЧК Урицкого было актом личной мести студента Леонида Канегиссера чекистам за расстрел его друга и арест ни в чем не повинных офицеров. После убийства Урицкого (по официальным большевистским данным) в Петрограде расстреляно 500 заложников! В действительности убитых было больше – по свидетельствам очевидцев, только в Кронштадте во дворе были вырыты четыре большие ямы и на протяжении ночи расстреляно около них 400 человек. Что творилось после выстрела Фанни Каплан – не стоит и говорить.
Широко известна цитата из статьи одного из руководителей ВЧК М. Я. Лациса (партийный псевдоним Яна Судрабса, латышского коммуниста, учителя по специальности). «Не ищите в деле обвинительных доказательств; восстал ли он против Советов с оружием или на словах. В первую очередь вы должны спросить его: к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какая его профессия. Вот эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого».[181] Оригинал – ноябрьский номер казанского журнала «Красный террор» за 1918 год – читателю недоступен. А между тем, здесь опущено начало фразы, в которой сама суть дела: «Мы не ведем войну против отдельных личностей. Мы истребляем буржуазию как класс».[182]
Расхождение между позициями Лациса, «одного из лучших, испытаннейших коммунистов», по словам Ленина, и ленинской карательной политикой заключалось в том, что Ленин не стремился к истреблению людей – социальной прослойки буржуазии. «Ликвидация класса» для марксиста в то время означала ликвидацию социальной структуры – люди значили мало, да и вообще историю делали социальные фантомы, абстрактные сущности. Вождь не был кровожадным человеком, цель которого – в горах трупов представителей эксплуататорских классов. Ленин и коммунисты целились в «класс». Показательно расстреливая «две – три сотни представителей буржуазии», коммунисты рассчитывали, что буржуазия, перепуганная, замолчит и притихнет. Троцкий вел по этому поводу ученую полемику с Каутским и поучал социал-демократического патриарха: «Запугивание является мощным средством политики, и нужно быть лицемерным святошей, чтобы этого не понимать».[183]
М. Я. Лацис
В 1918 году для того, чтобы морально и политически устрашить «буржуазию» или «буржуазные классы населения», беспощадно расстреливали заложников и дали волю «вооруженному народу», используя «прекрасные боевые качества» разных авантюристов и «испытаннейших коммунистов» с их ошалевшей «классовой ненавистью» на почве комплексов социальной неполноценности. В результате уже осенью 1918 г. «советская власть» потеряла огромные территории империи и держалась на пятачке коренной российской этнической земли, откуда когда-то начиналось «собирание русских земель» московскими князьями.
С. П. Мельгунов – выдающийся российский правозащитник времен Гражданской войны, мужеству которого мы обязаны уникальными материалами, позволяющими понять трагедию российской демократии. Он отметил очень важное изменение в большевистской политике террора, цитируя докладную записку Дзержинского в Совет Народных Комиссаров от 17 февраля 1922 г.: «В предположении, что извечная давняя ненависть революционного пролетариата к поработителям поневоле выльется в целый ряд бессистемных кровавых эпизодов, причем возбужденные элементы народного гнева сметут не только врагов, но и друзей, не только враждебные и вредные элементы, но и сильные и полезные, я пытался провести систематизацию карательного аппарата революционной власти… Чрезвычайная комиссия была не чем иным, как разумным направлением карающей руки революционного пролетариата».[184] Ссылку на стихию народной ненависти С. П. Мельгунов расценил как попытку чекистов снять с себя ответственность за террор, инициируемый коммунистическими вождями.
В действительности же Дзержинский здесь, невзирая на всю революционную риторику, искренен и говорит правду. В этом и заключался переход от террора «без компаса» к террору «с компасом», от «некультурного террора» к «культуре террора». ВЧК добивалась управляемого «разумного» террора, коммунисты стремились упорядочить стихию ненависти и массовых убийств, оставив от нее только то, что им было нужно. А нужен был им паралич воли к сопротивлению «эксплуататорских классов» и «мелкой буржуазии» через ужасы массовых расстрелов и концентрационных лагерей.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Своенравная Луна - Софи Вирго - Любовно-фантастические романы
- Бурный XVI век. Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи - Фрэнсис Вейнс - Исторические приключения
- Переводы - Бенедикт Лившиц - Поэзия
- Русский коммунизм. Теория, практика, задачи. - Сергей Кара-Мурза - Политика