Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей - Коллектив авторов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Культурология
- Название: Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
- Автор: Коллектив авторов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Достаточно учесть тот факт, что евреи, родившиеся на территории Царства Польского, входившего, как известно, в состав Российской империи до 1917 года, также были гражданами России и в случае выезда за границу, легального или нет, сохраняли российское гражданство. Эта «российскость» не была абстрактной. Место рождения как критерий культурной принадлежности не всегда имеет доминирующее значение. Родившись, скажем, в Лодзи или в Варшаве, будущий художник мог еще в детстве переехать в какой-то город центральной части России – ведь это была одна страна – и адаптироваться уже в русском окружении. Кроме того, даже в случае проживания на территории Царства Польского (с 1905 года эта территория называлась Привислянским краем) знание русского языка было почти неизбежно для любого минимально образованного человека, так как преподавание в большинстве польских учебных заведений велось на русском языке[344]. Правда, евреи не обязательно посещали польскую школу, в начальных классах они могли учиться в хедере, а далее получить зачатки художественного образования в частной школе или мастерской – в этом случае они могли и не знать русского языка. Но в порубежных областях Российской империи евреи, кроме идиш, нередко говорили на нескольких славянских языках (русский, украинский, белорусский) или на их смеси[345]. В Париже евреи могли общаться между собой и на идиш (что, несомненно, укрепляло внутренние связи этой группы), и на французском языке, разговорной версией которого они быстро овладевали. Хотя русская и польская эмиграция образовывали, как правило, отдельные объединения, художники обычно вращались в своей среде, общаясь чаще всего в монпарнасских кафе и мастерских (речь идет о начале XX века). Вполне понятно, что даже более явные национальные границы в этой богемной среде стирались и отходили на дальний план.
Дополнительной сложностью при определении объекта изучения для современных исследователей является тот факт, что в Париже, кроме поляков и польских евреев из российских губерний, жили поляки из регионов, аннексированных Австрией (Краков и Галиция) и Пруссией. Примером может служить Моисей (Моше) Кислинг (Kisling) из Кракова, часто бывавший в кругу русских эмигрантов и имевший среди них близких друзей. Или, например, Леопольд Готтлиб (Gottlieb), уроженец Дрогобыча (ныне Украина, в прошлом территория Польши, вошедшая в состав Австрии), закончивший Академию Художеств в Кракове, затем учившийся в Мюнхене. С 1906 года он преподавал живопись в школе «Бецалель» (Иерусалим), в 1908 году приехал в Париж. Там он стал членом «Союза польских художников» и вошел в круг компании, собиравшейся в кафе «Клозери де Лиля». Готтлиб был польским патриотом. В 1914 году он вступил в польские легионы и участвовал в боях легендарной I бригады, где также делал зарисовки боев и портреты товарищей по оружию. Впоследствии жил и выставлялся в Париже, в Кракове, во Львове, в Женеве. Умер в Париже в 1934 г. Кислинг и Готтлиб были очень видными фигурами довоенного Монпарнаса. Именно они в присутствии многих свидетелей дрались на дуэли (причиной было неясное до сих пор «дело чести») 12 июня 1914 года. В данном случае мы не ошибемся, если отнесем обоих художников к польским эмигрантам. Вообще, многие польские евреи, приехавшие в Париж в начале века, происходили из ассимилированных семей (некоторые были католиками), и они чувствовали себя близко связанными именно с польской культурой. Есть случаи гораздо более сложные.
Ярким примером может служить биография Мане-Каца. Он родился в Кременчуге (1894), учился в Вильно (где вне государственных учреждений большинство населения в то время говорило по-польски), приехал в Париж в 1913 году. С началом войны он отправился в Петроград, где в 1916 году участвовал в выставке «Мира искусства». В 1917 году вернулся в Кременчуг, затем преподавал в Харькове (1918–1919), после чего через Минск и Варшаву добрался до Берлина и в 1922 году снова оказался в Париже. В 1927 году он получил французское гражданство. В Париже нередко выставлялся вместе с русскими художниками и был одной из заметных фигур русской эмиграции, что не мешало ему быть членом «Союза еврейских художников» в Кракове и ездить туда на выставки. Во время Второй мировой войны он был призван во французскую армию, попал в плен, бежал и в 1940–1945 годах жил в США. Затем вернулся в Париж, однако регулярно ездил в Израиль, где с 1928 года в Хайфе у него была мастерская (после его смерти там был открыт музей). Это один из случаев, когда включение в еврейскую, русскую, польскую и французскую культуру находилось в гармоничном равновесии. Преобладание в личности художника какой-то одной культуры, осознававшейся «своей» (или, скажем, двух-трех культур), определялось индивидуальными склонностями и кругом общения. Знакомство с конкретными биографиями художников помогает понять характер их дружеских и творческих связей и источники культурных влияний.
В начале XX в. поток художников из России (как и из других стран) в Париж резко усилился. В то время слава французской столицы – центра новых художественных открытий – сделала ее культовым городом. Кроме возможности совершенствоваться в мастерстве, жизнь в Париже давала захватывающее чувство новизны, вызывала желание прокладывать новые пути, экспериментировать и дерзать. Привлекала атмосфера мастерских, галерей, кафе, где собиралось много молодежи. Этот стиль богемной жизни способствовал новым и разнообразным знакомствам, приятельствам, дружбам.
Из группы русско-еврейских художников впоследствии вышло немало мастеров первого ряда (М. Шагал, X. Сутин, В. Баранов-Россине, А. Альтман, С. Грановский, И. Добринский, М. Кикоин, П. Кремень, Ж. Липшиц, О. Мещанинов, X. Орлова, О. Цадкин, С. Делоне). То же самое можно сказать о поляках и польских евреях (М. Кислинг, Л. Готтлиб, М. Мутер, Я. Адлер, Э. Зак, А. Эпштейн, А. Хайден, А. Галицкая, Р. Канельба, Р. Крамштык, З. Менкес, С. Мондзэн, З. Шретер, Й. Вейнгарт, М. Липси).
Многих художников этой группы трудно однозначно отнести к полякам или русским. Например, Морис Блонд (Blond), настоящая фамилия Блюменкранц, родился в 1899 году в Лодзи, учился там же в русской гимназии, потом изучал естественные науки в Варшавском университете, в 1923 году записался в Варшавскую Академию изобразительных искусств, но вскоре выехал в Берлин, где познакомился с З. Рыбаком, А. Минчиным и К. Терешковичем. В 1924 году приехал в Париж, где дружил с И. Пуни, П. Кремнем и М. Ларионовым. В 1930 году сотрудничал с журналом «Числа». Во время войны скрывался в Гренобле и именно тогда изменил прежний псевдоним Блюм на Блонд. Умер в 1974 году в Париже.
Часто трудно однозначно отнести художника к польской или русской эмиграции просто потому, что о нем слишком мало известно. Мирон (Майер) Кодкин (Kodkine) родился в Вильно, погиб во время Второй мировой войны (в 1944?). Есть сведения, что, кроме Вильно, он учился также в Москве. С 1924 года жил в Париже. Поскольку известны только французские выставки, где экспонировались его работы, трудно сказать наверняка, каков был круг его знакомых и друзей.
Суммируя сведения о биографиях художников рассматриваемой группы, можно заметить определенные закономерности. Биографии многих художников из России, при несомненном индивидуальном «наполнении», настолько схожи по нескольким ключевым позициям, что эта неслучайность очевидна. Они происходили, как правило, из многодетных, малообеспеченных или даже совершенно нищих семей[346], но и те, чье финансовое положение было неплохим, чаще всего уходили из семьи из-за несогласия родителей с их выбором профессии. Таким образом, почти все в будущем признанные творцы этой группы прошли через бедность на грани голода. Детство они провели в местечках или городах черты оседлости[347]. Стремление к занятиям живописью (или скульптурой) вело их поначалу в губернские центры (Минск, Вильно, Одессу)[348], где можно было получить художественное образование, а потом – в Париж. В знаменитом «Улье» («Га Ruche») тогда можно было прожить без гроша в кармане, подрабатывая то натурщиком, то грузчиком. Они зацепились за Монпарнас потому, что здесь была возможность творить, осваивать новые течения в искусстве, общаться с друзьями и коллегами, сидя всю ночь в «Ротонде» за одной-единственной чашкой кофе. Здесь можно было рассчитывать на понимание и помощь, а в «Ля Рюш» в довоенное время они даже жили коммуной.
Жизненные обстоятельства определили различные поведенческие образцы. Если окраинным евреям нередко просто некуда было возвращаться, то столичные жители чаще всего рассматривали свое пребывание в Мекке модернизма как временное – для них это был лишь период обучения и приобщения к мировому искусству. Они жили в Париже от нескольких месяцев до нескольких лет, а потом возвращались в Россию, уже там начиная или продолжая художественную карьеру. У них не было необходимости голодать и ночевать под мостами (относительное благополучие обеспечивала финансовая помощь родителей, знакомых или какая-нибудь стипендия) – им было куда вернуться, причем по возвращении они бы оказались в привычной среде, где художественная жизнь к тому времени тоже была достаточно бурной.
- Корпоративная культура современной компании. Генезис и тенденции развития - Анжела Рычкова - Культурология
- Религия и культура - Жак Маритен - Религиоведение
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив