Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро - С. Панов
- Дата:06.08.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Культурология
- Название: Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро
- Автор: С. Панов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересна предыстория рецензии Уилсона и ответа на нее, написанного Набоковым в таком же ядовитом и беспощадном стиле. В 1963 году появился перевод «Евгения Онегина», сделанный Вальтером Арндтом[807]. На это удачное переложение романа, выполненное с сохранением онегинской строфы, Набоков напал в жестокой и издевательской рецензии, которую он назвал «Удары в клавикорды» («Pounding the Clavichord»)[808]. (Название взято из самого перевода: Ленский накануне дуэли «садился за клавикорды / И брал на них одни аккорды» (6:19) — в переводе Арндта «The clavichord he would be pounding / With random chord set it resounding».) Набоков ополчился на Арндта, собирая примеры неточности и нелепости перевода, непонимания самого текста «Онегина» переводчиком. Эту попытку создать поэтическое переложение «Онегина» на английский для студентов и широкого круга читателей, незнакомых с русским языком, Набоков оценивает как полный провал, считая, во-первых, что перевод начисто лишен поэзии, и во-вторых, что в нем Пушкин исковеркан: например, встречаются произвольные замены разных названий, добавлено много ненужных, непушкинских слов, и что хуже всего — английский язык перевода кажется Набокову то пошлым, то смешным, то просто неправильным. Именно критика качества английского языка задела Уилсона и усилила ярость его рецензии, в которой он энергично защищает Арндта и сам нападает на английский язык Набокова. Например, в ответ на замеченные Набоковым германизмы в переводе Арндта Уилсон указывает на русизмы в переводе Набокова.
В мае 1965 года вышло наконец дорогое красивое четырехтомное издание перевода «Евгения Онегина», над которым Набоков работал больше пятнадцати лет[809]. Сам перевод в стихах (четырехстопный ямб, но не рифмованный в отличие от перевода Арндта) занимает первый том. Второй и третий тома составляют обширные комментарии, четвертый том представляет собой стереотипное воспроизведение издания «Онегина» 1837 года. В комментариях детально рассматриваются проблемы перевода, т. е. мотивировки выбора английских лексических эквивалентов, приводятся исторические справки — иногда на десятках страниц — о бытовых деталях романа; в меньшей степени представлены текстологические сведения. (Что в издании остается особенно ценным для изучения Пушкина по-английски — это определенное число обстоятельных комментариев: о дуэлях, о карточных играх, и т. д.) На первый взгляд книга, в которой справочный аппарат занимает в два или три раза больше места, чем основной текст, кажется пародией на научное издание. На это намекнул один из первых рецензентов, Антони Бёрджесс, английский романист, который сам не только знал русский язык, но и составил на его основе своеобразный подпольный жаргон молодых рокеров — героев романа «Заводной апельсин»[810]. Бёрджесс писал, что «если „Лолита“ представляла собой любовную историю Набокова с английским языком, то новый перевод является крупным совокуплением переводчика с наукой»[811].
На перевод появилось много откликов, среди которых преобладали рецензии, написанные американскими и английскими славистами — в том числе Боура, Шоу, Симмонсом, Розеном[812]. Но отзывом, привлекшим наибольшее внимание, была статья, появившаяся в июльском номере «Нью-Йорк Ревью», написанная одним из самых старших и значительных представителей американской критики — Эдмундом Уилсоном.
Репутацию ведущего литературного критика Уилсон приобрел уже в двадцатые годы благодаря своей книге «Замок Акселя»[813], где рассматривались проблемы символизма и модернизма в американской и западноевропейской культуре. В тридцатые годы, после поездки в Советский Союз, Уилсон начал заниматься русской литературой. В России он встречался с Дмитрием Сергеевичем Мирским, недавно приехавшим из Оксфорда, пробудившим его интерес к Пушкину, для изучения которого Уилсон в конце 1935 года принялся за русский язык[814]. В юбилейном 1937 году Уилсон написал статью о Пушкине и «Онегине», в которой он объяснял их значение для русской литературы и пытался с помощью сопоставления с американскими и европейскими писателями определить для американского читателя характерные отличительные черты пушкинской поэзии[815].
Именно Пушкин сблизил Набокова и Уилсона: через год после приезда Набокова в Америку, в 1941-м, Уилсон опубликовал его перевод «Моцарта и Сальери» вместе со своим предисловием[816]. В 1943 году Уилсон напечатал еще одну статью о Пушкине; в ней нашли свое отражение мысли, впервые высказанные в беседах автора с Набоковым и письмах к нему[817]. В течение сороковых и до середины 50-х годов Уилсон и Набоков были весьма близки, дружили семьями и даже предполагали (этот план не был осуществлен) написать совместно книгу о русской литературе[818].
Заметное охлаждение в их отношениях началось со второй половины 50-х годов, главным образом из-за неприятия Уилсоном новых произведений Набокова, и в частности «Лолиты»[819]. Почти полностью их переписка прекратилась тогда, когда Набоков уже серьезно работал над переводом «Онегина». Может быть, если бы их отношения в этот период продолжались с прежней интенсивностью и если бы они по-прежнему обменивались мнениями, продолжая свои взаимные попытки открыть друг другу глаза на очевидные литературные истины, то не было бы такого острого, скандального, публичного разрыва между этими двумя колоссами[820].
Рецензия Уилсона, под названием «Странное дело Пушкина и Набокова» («The Strange Case of Pushkin and Nabokov»), начиналась прямо с заявления о глубоком разочаровании рецензента в новом произведении Набокова[821]. Он так и назвал его: не переводом, a production, произведением. Уверяя читателя в своей личной дружбе с Набоковым, в уважении (правда, небезусловном) к его творчеству, Уилсон в то же время описал в густо отрицательных красках огромный эгоистический размах Набокова, его безусловную уверенность в собственной правоте, в правильности своих мыслей и в своих исключительных способностях. Уилсон отметил полное отсутствие у Набокова уважения к предшествующим переводам и переводчикам — не только к переводу Арндта. Больше всего возмутила Уилсона «плохая литературная воспитанность» Набокова.
Напомнив читателю об убийственной рецензии на перевод Арндта, недавно опубликованной Набоковым, Уилсон заявил, что попытка Арндта создать поэтический перевод «Онегина», несмотря на невероятную сложность задачи, оказалась гораздо менее катастрофической, чем попытка Набокова создать то, что он назвал «буквальным переводом», т. е. максимально точной передачей смысла текста на лексическом уровне. По мнению Уилсона, результат методики Набокова — «голый, неуклюжий язык, который не имеет ничего общего ни с языком Пушкина, ни даже с английским языком самого Набокова».
Уилсон обвиняет Набокова в настойчивом стремлении удивить читателя и более того — больно его уколоть, задеть. Подобную извращенность он называет садо-мазохизмом в духе Достоевского (которого Набоков, как известно, терпеть не мог), так как Набоков охотно причиняет боль себе и своему читателю полным уничтожением Пушкина. По мнению Уилсона, английский язык здесь является настолько своеобразным, неестественным, построенным на диалектизмах, архаизмах и редких вариантах знакомых слов, что читателю или студенту легче искать в русско-английском словаре значение русского оригинала, чем в многотомном оксфордском словаре английского языка отыскивать значение слов перевода. Уилсон считает, что это собственно и не перевод, потому что он выполнен языком, чрезвычайно далеким от идиоматичного, узнаваемого, понятного английского. И с этим в общем трудно не согласиться. Уилсон приводит ряд конкретных примеров — но здесь его критика становится более спорной, хотя бы потому, что о значении слов всегда можно спорить (что очень эффективно и сделал сам Набоков в ответной статье). Комментарии в двух томах, по мнению Уилсона, страдают от того же отсутствия здравого смысла, что и перевод. Наверное, в «фантастической прозе» Набокова это не является дефектом, но в научной работе не должно иметь места. Жестокой критике подвергаются и система фонетической транскрипции у Набокова и его длинное — в 92 страницы — изложение собственной системы версификации[822].
Набоков в своих ответах на рецензию Уилсона — сразу же в августовском номере того же журнала и потом детально в большой статье в журнале «Энкаунтер» в феврале 1966 г. — опровергает каждый пример, приведенный рецензентом[823]. Достоинство своего перевода в целом и выбранную им методику Набоков также энергично защищает: здесь особенно ярко выступают его своеобразные соображения о нуждах читателя. Он не только отстаивает преимущество «буквального» перевода, но считает, что перевод еще далеко не идеален: он обещает сделать его еще более жестким, превратить прозу перевода в чисто утилитарную, создать еще более неровный английский, еще более трудный, чтобы в переводе «ликвидировать последние остатки поэзии и уступки ритму»[824]. На замечание, что в переводе преобладают редкие и незнакомые слова, Набоков отвечает просто, что они нужны, чтобы выразить редкие и необычные мысли.
- Избранные труды - Вадим Вацуро - Критика
- Дорогие гости Пятигорска. Пушкин, Лермонтов, Толстой - Вадим Хачиков - Историческая проза
- Абсолютный хрум - Дмитрий Тарабанов - Научная Фантастика
- ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ - Михаил Меньшиков - Публицистика
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив