Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934
- Автор: Олег Кен
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По всей вероятности, первый заместитель наркома Н.Н. Крестинский (в чьем ведении находилось курирование отношений с Чехословакией) доложил Политбюро об угрозе разрыва отношений между ЧСР и СССР и, вероятно, выдвинул предложения о компромиссном урегулировании конфликта (компромисс был возможен либо в виде обязательства Праги пресечь деятельность Гайды в обмен на смягчение советской позиции по делу Ванека, либо в виде предложения о создании специальной согласительной комиссии для разбора выдвинутых обвинений).
С точки зрения интересов СССР решение Политбюро о сохранении в силе прежней позиции поначалу выглядело оправданным. Уже через несколько дней чехословацкие представители начали «высказывать надежду, что все как-нибудь наладится»[970]. Одновременно (27 января) чехословацкая полиция попыталась арестовать Р. Гайду, четырьмя днями позже он сам сдался властям и был приговорен к двухмесячному тюремному заключению[971]. Таким образом, акция по оказанию нажима на руководство Чехословакии для предотвращения предполагаемых осложнений на Дальнем Востоке привела к видимому успеху.
Не возобновляя угрозы разрыва существующих де-факто отношений, правительство ЧСР продолжало, однако, настаивать на том, что поведение Москвы нарушило принятые международные нормы и потому должна компенсировать причиненный Чехословакии ущерб путем арбитражного разбирательства этого инцидента.
По утверждению чехословацких представителей «дело Ванека» сорвало возобновление переговоров между ЧСР и СССР о взаимном признании де-юре[972]. Убедительные свидетельства о готовности чехословацкого правительства выступить в конце 1931 г. с такой инициативой отсутствуют. (Напротив, вслед за визитом в Москву одного из деятелей правящей коалиции Й. Шебы, на который Бенеш ссылался как на доказательство намерения Града приступить к нормализации политических отношений с СССР, в интервью «Народни листы» министр иностранных дел указал, что сообщения о возможности признания СССР не соответствуют действительности. «Такое категорическое заявление Бенеша за все время наших отношений с ЧСР произнесено впервые, ибо всегда и всюду он высказывался за признание», – указывал тогда полпред, предлагая Крестинскому или Литвинову выступить с аналогичным заявлением в адрес Чехословакии[973]).
1 февраля 1932 г.
Опросом членов Политбюро
43/6. – О Латвии.
Предложить т. Стомонякову подписать договор с латышами на основе предложений т. Крестинского и выехать в Москву, отложив переговоры с эстонцами.
Выписки посланы: т. Крестинскому.
Протокол № 87 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 8.2.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 174.
Во исполнение предыдущего решения Политбюро и.о. наркома Н.Н. Крестинский направил находящемуся в Женеве М.М. Литвинову запрос относительно тактики обсуждения проблемы нейтралитета на переговорах с Латвией о пакте ненападения[974], одновременно сообщив Стомонякову о предложениях на этот счет, внесенных НКИД в Политбюро.
Стомоняков выступил категорически против уступки в тексте ст. 1 пакта о ненападении и 29 января обратился к Крестинскому за разрешением уехать из Риги. По его мнению, это вынудит латвийское правительство в самом ближайшем будущем обратиться в Москву с предложением продолжить переговоры, отказавшись от внесения абзаца о праве досрочной денонсации пакта в ст. 1 и других своих требований. Позиция Стомонякова не нашла поддержки у Крестинского, который 31 января обратился к высшему арбитру. В записке Сталину и.о. наркома указывал, что первоначальная директива о завершении переговоров с Латвией в возможно более краткий срок должна остаться в силе: «Мне кажется, что тов. Стомоняков не прав, рассчитывая на то, что латыши уступят нам по первому пункту, если мы прекратим сейчас переговоры в Риге. Я думаю, что наоборот, латыши будут выжидать развития наших переговоров с другими… и не торопиться с инициативой возобновления переговоров»[975].
В Москве учитывали, что выработанный в Риге Б.С. Стомоняковым текст договора и в таком виде имел значительные преимущества по сравнению с подписанным 21 января пактом с Финляндией. Позднее сам Стомоняков не раз отмечал, например, большое политическое значение одной из формулировок советско-латвийского договора, на которую особенно нападала польская пресса[976]. В нем предусматривалось запрещение договаривающимся сторонам участвовать в соглашениях, которые явно враждебны или противоречат формально или по существу данному договору. Следовательно, для определения того или иного соглашения как противоречащего данному пакту было достаточно одного из вышеуказанных условий, а не всех одновременно[977]. (Близкая по содержанию более краткая формула имелась в Договоре о ненападении и о мирном улажении конфликтов, подписанном 4 мая 1932 г. с Эстонией, тогда как согласно пакту с Финляндией: стороны обязывались не участвовать «в соглашениях или конвенциях, явно враждебных и противоречащих формально или по существу» этому договору[978]. Тем самым, такие действия третьей стороны или сторон, как блокада или экономический бойкот СССР, хотя и могли быть в принципе истолкованы как явно враждебные, однако не могли быть определены как акции, в которых было запрещено участвовать другой договаривающейся стороне, ибо они формально или по существу не противоречили договору, не содержавшему понятия экономической агрессии).
Руководители ЦК солидаризировались с позицией Крестинского, изложенной в его письме от 31 января. Однако немедленно вслед за принятием рассматриваемого постановления в НКИД было получено сообщение Стомонякова о появлении новых пунктов разногласий с латышами на переговорах, что побудило Крестинского 1 февраля направить Генеральному секретарю новое обращение. В нем перечислялись все оставшиеся пункты разногласий на переговорах и предлагались рекомендации по их преодолению:
– формулировка во Введении о сохранении в силе Мирного договора (согласиться с предложениями Латвии);
– упоминание во 2 абзаце ст. 1 и в Протоколе о пакте Келлога (уступить, но в последнюю очередь);
– формулировка о сохранении в силе заключенных ранее договоров (оснований для возражений Крестинский не находил);
– 30-дневный срок обмена ратификационными грамотами (это требование исходило от Польши, принципиального значения не имеет, «но будет выглядеть внешне неприятно» и потому его следует отклонить, предложив указать не срок обмена грамотами, а срок ратификации. Поскольку в Риге на это не пойдут, то будут вынуждены отказаться и от фиксации срока обмена ратификационными грамотами);
– абзац о досрочной денонсации пакта (Стомоняков продолжает считать, что следует предложить зафиксировать в дополнительном протоколе право Латвии досрочно денонсировать пакт в случае советско-эстонской войны. По мнению Крестинского, такой шаг лишь ухудшил бы ситуацию).
Крестинский полагал, что дальнейшее пребывание Стомонякова в Риге «политически неудобно» для СССР и просил разрешить Стомонякову, если в течение ближайших 2 дней не будет достигнуто соглашения «на предлагаемой мною в этом письме основе», вернуться в Москву, предложив латышам продолжить переговоры в советской столице[979].
Уже отправив письмо Сталину, Крестинский получил выписку с текстом постановления Политбюро от 1 февраля. Не дожидаясь получения письма адресатом, он «дополнительно устно запросил», как быть с вопросом, не предусмотренным в решении – о сроке обмена ратификационными грамотами. Ответ гласил, что вопрос принципиального значения не имеет и переговоры тянуть не следует[980]. В тот же день Крестинский направил Стомонякову новые инструкции.
Упомянутые в постановлении Политбюро переговоры с Эстонией о заключении пакта о ненападении формально начались 8 декабря 1931 г. 1 января
1932 г. М.М. Литвинов принял, эстонского посланника Ю. Сельямаа, который вручил ему проект пакта, оказавшийся копией польского документа[981]. Через день после начала советско-латвийских переговоров в Риге эстонская сторона предложила Литвинову поручить Стомонякову ведение переговоров в Риге и о советско-эстонском пакте. Нарком отклонил это предложение, заявив, что СССР намерено вести переговоры с каждым государством в отдельности[982]. До 23 января переговоры о пакте с Эстонией велись Литвиновым (с 20 января в них стал принимать участие Крестинский); после отъезда Литвинова в Женеву переговоры продолжил Крестинский.
В ходе переговоров с Латвией Стомонякову пришлось столкнуться с серьезным противодействием эстонской дипломатии. В ряде случаев, как сообщал заведующий 1 Западным отделом Ф.Ф. Раскольникову, латыши были готовы пойти на уступки, но «их тянули за фалды эстонцы»[983]. Давление, оказанное МИД Эстонии на Ригу через своего поверенного в делах Мелдера, превзошло все ожидания. Когда была определена дата подписания советско-латвийского пакта (28 января), Мелдер добился приема у министра иностранных дел Зариныша, а затем и у президента Квесиса и убедил их повременить, поскольку в текстах пакта и протоколов имелись предложения, не устраивавшие союзницу Латвии Эстонию. Полпредству СССР пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться скорейшего созыва заседания Иностранной комиссии сейма Латвии, которая высказалась за скорейшее подписание пакта. Б.С. Стомоняков был склонен объяснять действия эстонской дипломатии влиянием Польши, стремившейся затягиванием переговоров избежать изолированного положения Румынии и приобрести тем самым дополнительный козырь в советско-румынских переговорах[984].
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Исторические кладбища Санкт-Петербурга - Александр Кобак - История
- В защиту науки (Бюллетень 1) - Комиссия по борьбе с фальсификацией научных исследований РАН - Прочая документальная литература
- Язык программирования C++. Пятое издание - Стенли Липпман - Программирование
- Великий князь Николай Николаевич - Юрий Данилов - Биографии и Мемуары