Заколдованная рубашка - Н Кальма
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Заколдованная рубашка
- Автор: Н Кальма
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там, где Крюков канал
Со Фонтанкой-рекой,Словно братец с сестрой,Обнимаются,Где Никола святойС золотою главой,Сверху глядя на них,Улыбается,От зари до зари,Лишь зажгут фонари,Вереницей студентыТам шляются.
— Ишь, до чего же лихо скубенты гуляют! — завистливо пробормотал над самым плечом Александра какой-то прохожий.
Александр тихонько стукнул в окно. Его не услышали — уж больно шумели внутри. Он снова стукнул, сильнее. В форточку просунулась растрепанная голова:
— Кто стучит? Чего нужно?
— Да это Есипов! — закричал изнутри чей-то радостный и пьяный голос. — Скорей, Сашка, вали сюда! Да что ж ты так поздно, черт тебя дери!
Низенькая входная дверь распахнулась, и Александр со своим баульчиком вступил в прокуренную полутемную прихожую, где его сразу схватили в теплые, дружеские и пьяные объятия.
4. Друзья-студенты
— Наша задача — обновить мир, проложить новые пути, создавать новые формы жизни…
— А ты у мужика спроси про эти формы, братец. Пускай он тебе сам скажет.
— Зачем вы эту брошь носите, Нина Александровна? Цепляетесь за украшения? А я вот считаю: необходимо уничтожить все, что служит прихотям бар, и оставить только то, что может пригодиться народу.
— Господа, господа, что это вы все о высокой материи! Давайте лучше выпьем. Новый год ведь…
— Водка вся. Выпить-то нечего.
— Как — вся? Быть не может! Ведь Липин татарину-старьевщику брюки продал за два рубля двадцать копеек и принес на все водки.
— Брюки? Ха-ха-ха! А сам-то как же теперь?
— Господа, вы с ума сошли, здесь же дамы! Что вы это, право, о брюках…
— Вы только послушайте этого комильфотного! Как он брюк испугался! Все по старинке норовит!
— Господа, господа, да уймитесь же! Меркурьев стихи будет читать.
— Стихи? Ура-а! Валяй, Меркурьев, читай стихи!
Что ни год — уменьшаются силы,Ум ленивее, кровь холодней…Мать отчизна! Дойду до могилы,Не дождавшись свободы твоей!Но желал бы я знать, умирая,Что стоишь ты на верном пути,Что твой пахарь, поля засевая,Видит ведренный день впереди.Чтобы ветер родного селеньяЗвук единый до слуха донес,Под которым не слышно кипеньяЧеловеческой крови и слез…
— Ах, Некрасов, что за поэт! Выпьем, братцы, за Некрасова!
— Братцы, ребятушки, споемте, ради бога! Эх,
Сердца жаркого не залить вином,
Душу черную не запотчевать…
— Коллеги, да кончайте вы с этой красивой чепухой, давайте лучше споем!
— Вася, Вася, споем нашу, вольную!
Загремел хор:
Уж опять не быватьПрежней рабской доли,Ночью, днем жадно ждемМы желанной воли.Облегчить, освободитьНас давно сулили,А пока лишь бокаНаши колотили.Коль путем и добромНе дадут нам воли,Топором заберемМы свое приволье.Обещать и не датьУж теперь не могут,Не то нам, мужикам,Рученьки помогут…
— Тсс!.. Тсс!.. Разошлись, дьяволы! Забыли про Третье отделение!..
— Пропадем мы, братцы! Ей-богу, пропадем!
Аплодисменты, песни, споры, стихи…
Александр, растерянный, оглушенный всем этим гамом, оглядывался. Ему хотелось найти хозяев квартиры, но это было нелегко. Старый деревянный дом, казалось, плавал по бурному морю, как корабль, набитый шумными и беспокойными пассажирами.
Три комнаты, которые занимали у вдовы-чиновницы братья Дремины и два их товарища — студент четвертого курса Военно-медицинской академии Алпатов и ученик Академии художеств Тривратский, — ходуном ходили. В одном углу самозабвенно играли на гребешках, в другом — решали мировые вопросы, в третьем — пели «Гаудеамус игитур». Сейчас же за прихожей открылась комната, где был стол, покрытый несвежей скатертью. На столе стояли уже опорожненные штофы и полуштофы и тарелки с остатками селедки, огурцов, колбасы. Угощение было, как видно, самое скромное, все делалось в складчину, и Александр, вспомнив об этом обычае, покраснел: он не захватил с собой даже бутылки вина. Не до того ему было, чтобы помнить о неписаных правилах студенческой «коммуны», как называли свое жилье Дремины. Впрочем, злые университетские насмешники, когда заходил разговор о системе этого житья в складчину, ехидно замечали: «Знаем, знаем вашу „коммуну“ нанимаете на общие деньги одну кухарку, вот и вся ваша „коммуна“!» Для братьев Дреминых это было самой невыносимой обидой. Старший однажды даже наговорил дерзостей ядовитому насмешнику.
Сегодня, как, впрочем, почти всегда, беспорядок в «коммуне» был страшенный. Доски, положенные на чурбаки, превратились в скамьи. По углам были свалены кое-как вороха книг. С полки над столом скалился желтый череп, а на окне рядом с огрызками французской булки валялся старый сапог. По всем скамьям и кроватям горой были навалены шинели и шубы гостей.
Александр кое-как протиснулся во вторую комнату. Там танцевали под разбитое фортепьяно, на котором лихо играл польку знакомый Есипову студент-филолог. «Танцзал» освещался десятком свечей, воткнутых в медные шандалы или просто прилепленных куда попало: на подоконник, на книжную полку, даже на пол.
В этом зале у танцующих не было ни пышных туалетов, ни белых перчаток, ни лаковых башмаков. Почти все дамы были в черных суконных платьях, закрытых до самого горла, с длинными рукавами и единственным украшением в виде белых рукавчиков или воротничков. Александр успел заметить удивительно красивую блондинку с модной прической. Блондинка отплясывала польку с длинным и тощим Алпатовым так азартно, что из прически выбилась широкая золотая прядь и била ее по разгоревшемуся лицу.
— Александр, дружище, приглашай дам! — заорал, увидев его, Алпатов.
Александр кивнул, все еще глядя на его даму, и тут наконец столкнулся с младшим Дреминым, своим закадычным другом. Павел был на два года старше Александра, но казался моложе, до того детское и румяное было у него лицо, с круглыми светлыми глазами удивительной чистоты и открытости. Завидев Александра, он так и просиял:
— А я уж думал, не придешь. Думал, отец не пустил тебя, увез к своим комильфотным! Уж я тебя ждал, ждал…
— Паша, я порвал с отцом. Ушел из дома. Окончательно. Навсегда, сквозь зубы сказал Александр.
— Ну и отлично! И замечательно! Давно пора! — воскликнул Павел, обнимая друга и с сочувствием заглядывая ему в лицо. — Останешься, конечно, у нас? Я сам скажу обо всем Михаилу и остальным, можешь ни о чем не беспокоиться.
И он потянул из-под руки Александра баульчик, который тот продолжал прижимать к себе. Видно было, что Павел ужасно рад: друг будет теперь с ним неразлучно. Александр почувствовал это, и его обдало теплом.
— Коли бы ты знал, какой гость у нас нынче! — торопливо заговорил Павел, кивая на закрытую дверь третьей комнаты, которая принадлежала Тривратскому и гордо именовалась «студией». — Вот это сюрприз так сюрприз! Настоящий новогодний!
— Что за сюрприз? — рассеянно спросил Александр.
Павел хотел объяснить, но в этот миг дверь «студии» приотворилась, из нее показались крупная голова и широкие плечи старшего Дремина.
— А, это вы тут галдите? — нелюбезно сказал Михаил. — Или входите к нам, или я дверь запру. А то от этой проклятущей польки в ушах звенит. Ни черта не слыхать, что люди говорят.
Оба друга поторопились войти в «студию», и Михаил крепко-накрепко затворил за ними дверь. Венская полька вмиг погасла, будто задунутый кем-то огонь.
«Студия» в этот вечер была гола и неприглядна. Из нее вынесли все стулья и этюды Тривратского. Оставались только приставленные к стенам подрамники да стол, на котором горела лампа под зеленым абажуром. Александр, едва войдя, тотчас заметил незнакомую пару — очень красивого юношу, сухощавого и стройного, с живыми блестящими глазами на смугло-румяном лице южанина, и девушку, тоненькую, стриженую и темноволосую, в черном, перетянутом кожаным пояском платьице, удивительно напоминающем подрясник послушника.
Выражение лица юноши было немножко насмешливое и самоуверенное, как будто этот молодой человек многое повидал на белом свете, многое понял и уже знает себе настоящую цену. Одет он был в поношенный сюртук, сильно выгоревший под неведомым солнцем, и грубые сапоги. Александр заметил, что и руки у нового гостя не холеные, а загорелые и обветренные, видимо привыкшие что-то работать. Вместе с тем молодой Есипов сразу почувствовал, что гость вполне светский человек и привык вращаться в хорошем обществе.
Глаза девушки, синевато-серые, как река в студеный день, были прикованы к юноше и выражали такую всепоглощающую преданность, такой восторг, что у Александра мгновенный холодок побежал по спине и где-то глубоко метнулась мысль: «Ах, кабы мне такую любовь!»
- Во имя Ишмаэля - Джузеппе Дженна - Политический детектив
- Джим-лифтёр - Анна Иосифовна Кальма - Детская проза
- Неизвестная революция 1917-1921 - Всеволод Волин - История
- Английский с Г. К. Честертоном. Рассказы об отце Брауне / Gilbert Keith Chesterton. The Innocence of Father Brown - Гилберт Честертон - Иностранные языки
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза