Зов пахарей - Хачик Даштенц
- Дата:19.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Зов пахарей
- Автор: Хачик Даштенц
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бедный, бедный дядюшка Еранос. Много лет назад я вылечил его от боли в пояснице, но сейчас помочь ему было выше моих сил. И никто из нас не мог помочь – ни Франк-Мосо, ни мушец Тигран, ни Чоло.
Чоло предложил отнести его как можно скорее к брнашенским пастухам. Отнести, но как?
Град Тадэ вызвался нести Ераноса на закорках. У него был опыт в подобных делах. Раненым, больным, усталым – всем он подставлял плечо.
Мы с осторожностью приладили ему на спину погонщика мулов. Тадэ тут же двинулся в путь, стараясь ступать как можно осторожнее. Я придерживал погонщика за правую ногу, а мушец-Тигран – за левую. Чоло шел рядом, отгоняя налетавших птиц. Ну а Франк-Мосо, как всегда, заметал следы. Иногда он забегал вперед и придерживал ветки, чтоб они Ераноса не задели.
По дороге дядюшка Еранос обронил несколько слов шепотом, и мы поняли, что случилось.
Начальник жандармерии Хюсны-эфенди, заметив, что Еранос то и дело сопровождает на дорогах Багеша подозрительных людей, запретил ему появляться в этих краях. В последний раз Ераноса видели в деревнях Манаскерта. Он вез с Хутских гор орехи, выменяв их на зерно. Происходило это после знаменитого путешествия Мосе Имо в Англию.
В конце концов Еранос был вынужден поступить на службу к архимандриту Ованесу. Он возил из лесу хворост, но тут возникло новое препятствие в лице Аджи Феро – тот запретил ему рубить лес в этих краях. Ераносу пришлось ходить за хворостом в Брнашенские леса. Он сорвался с дерева, когда обрубал ветки, и ему распороло живот снизу доверху. Остальное мы уже видели.
Довольно быстро дошли мы до выгона. Там мы увидели рослого пастуха, который, озабоченно поглядывая на отару, мерно перебирал четки.
– Ходедан это, – сказал Чоло, узнав пастуха. Чоло сказал, что жена этого пастуха, по имени Баяз, уроженка Мушской долины. Что свадьбу они сыграли такую, что звуки зурны до самой Марута-горы доходили.
Хутские пастухи вели счет своей скотине либо на пальцах, либо на четках. То ли от наших шагов, то ли еще от чего, пастух, которого звали Ходедан, сбился со счета и начал считать снова, захватывая на этот раз по две костяшки и произнося вслух: два по двадцать, три по двадцать. Под кустом он заметил трех отбившихся коз. «Одна коршуну, одна с обрыва и третья долой», – тихо пробурчал он себе под нос, загибая три пальца, но счет все равно не получался, коз не хватало.
На выгоне был еще один пастух – помоложе, Тонэ, так звали молодого пастуха, сидел у костра и зашивал трехи толстой ниткой из крученой козьей шерсти. Увидев нас, он не растерялся, отложил трехи, с достоинством поднялся, вымыл руки, уложил погонщика мулов Ераноса на войлок и осторожно стал заправлять ему кишки на место. Потом он потер края раны какими-то растениями, раскалил на огне большую иглу и прямо на наших глазах той же черной ниткой стал зашивать человеку живот. Много всякого я видел на свете, но чтобы сапожной иглой зашивали живьем рану, да еще и ниткой, скрученной из козьей шерсти, – такого я и вообразить себе не мог.
– Помрет, – покачал головой Франк-Мосо.
– Выживет, – сказал Чоло.
Честно говоря, я тоже не рассчитывал, что дядюшка Еранос выкарабкается из этой скверной истории. Пастух снова подержал иглу над огнем.
– Будьте спокойны, – заметив наше беспокойство, усмехнулся брнашенец Тонэ. – Не впервой мне. Ведь что у человека живот, что у козы – все одно. – Он сделал последние стежки над пупком. Потом нагнулся, зубами перекусил нитку и, взяв нож, сделал маленькую зарубочку на своем пастушьем посохе, пониже тех зарубочек, которые обозначали забитых коз. Что ж, этот человек вел свой счет таким образом.
Непослушные козы то и дело разбегались. Пастухам не столько приходилось обороняться от волков, сколько бегать и собирать коз. Ночью козы могли вдруг выбежать одна за другой и разбрестись по горам. Поди ищи их потом в потемках.
Из лесу вышли еще два пастуха, гоня перед собой отбившихся коз. Один из них волоком протащил мимо нас страшного бородатого козла и швырнул его у костра. Один рог у козла-вожака был совсем раздроблен, а ноги перебиты.
Этот яростный козлище уже целый год убегал от стада и уводил за собой сотни непокорных коз. За этим черным бородатым идолом, словно заговоренные, почему-то обычно бежали только белые козы, толкаясь и скатываясь с обрыва, словно пенящиеся воды водопада. Этой ночью он увел их к самому ущелью Красного Дерева, на этот раз он и сам разбился. Пастухи, пригнавшие коз, валились с ног от усталости.
Волкодавы, обступив раненого козла-вожака, яростно лаяли на него. Словно чувствовали, что черный этот бородач самый лютый их враг, почище всяких волков.
Погонщик мулов тихо застонал возле костра. Собаки, оставив козла, набросились на него.
Пришел Ходедан, он в третий раз запутался со счета и был сильно не в духе. Он отогнал собак, внимательно обследовал рану, остался доволен, кивнул и велел дать больному теплой воды с мятой.
– Давал уже, – сказал Тонэ.
– Еще дай. Нашего леса мята – спасение в таком деле.
Этот пастуший бог с сожалением посмотрел на поверженного козла, потом перевел взгляд на нас. Мы все поняли и не дали ему зарезать козла.
И тогда пастух Тонэ побежал к тополиной аллее. Он угостил нас тем самым шашлыком, который он собственноручно подвесил на самый высокий сук.
И такая кругом царила прохлада, такой ветер реял в сказочных Брнашенских горах!..
Погонщик мулов Еранос не умер. Через пять дней пастухи вытащили из шва нитки, и он живой-невредимый вернулся в монастырь, а мы спустились с горы Хачух и через ущелье Красного Дерева все направились к Бердакским лесам.
Один из пастушьих волкодавов спустился с нами в ущелье. Это был тот самый пес, который в этой теснине слизывал кровь Халила с земли, я узнал его.
Мы оглянулись в соко-высоко на макушке тополя раскачивался кошель хутского пастуха. Как только мы дошли до места, Франк-Мосо первым делом отдал колозы Молнии Андреасу, чтобы тот спрятал их в своей пещере. На всякий случай.
У архимандрита Хесу В этот год выпало так много снега, что, как сказал бы сасунец Фадэ, «если бы воробушек лег на спину и вытянул вверх лапки, он достал бы до самого бога».
На горе Сурб Ахберик мы вырыли в снегу просторную пещеру и некоторое время жили в ней. Когда же мороз усилился, я отправил Гале, Фетара Манука, Чоло и Асо в Сасун к Спаханацу Макару, а сам направился к монастырю св. Карапета, решив переждать там самые лютые один-два месяца.
Я знал, что в монастыре есть вооруженная стража, но мне необходимо было попасть туда, потому что там, я знал, находился Геворг Чауш, от которого долгое время не было никаких вестей.
Дорога к монастырю св. Карапета красивая-красивая, извилистые крученые тропинки ведут к нему. Но сейчас все покрыто снегом. Заснежено все – все пригорки, все холмы и райские леса. Луны не видать. Не видать и гор – Глака и Аватамка. Только белый снег слабо высвечивает в темноте мой путь.
Придерживая под абой обрез, я медленно продвигался вперед.
Я прошел церковь св. Ована, миновал гору Хомзо и двинулся к Дзиарету. На другой день я приметил купола церкви, которые возвышались над заснеженной оградой. На мое счастье, разыгралась страшная буря. И это помогло мне смело продвигаться вперед, не боясь быть замеченным. Так стихия, сама того не ведая, подчас приходит на помощь человеку.
Я подошел к монастырю со стороны горы Аватамк, обойдя ворота с той стороны горы, где были замучены семь отшельников. У меня был знакомый пастух здесь, однажды мы с Чоло зарезали его теленка для отряда. И сейчас, когда я, усталый и продрогший, стоял на улице, единственным моим желанием было очутиться в теплом хлеву пастуха Саака.
В келье настоятеля зажегся огонек, а вьюга между тем забирала все круче, и часовой-аскяр еле удерживался на кровле. Я улучил минуту, бросился к монастырской ограде, и, прижавшись к каменной стене, смотрел, как снег заметает мои следы. Потом передохнул немного и, слепив снежок, кинул его в освещенное окно.
Геворг давно еще договорился с отцом Хесу, что это условный знак. На всякий случай я бросил еще один снежок. Окно бесшумно приоткрылось, и на землю медленно опустился конец веревки. Я обвязался веревкой и стал быстро подниматься. Двое мужчин тянули веревку наверх. Один был сам архимандрит Хесу, облаченный в рясу, другой – отец Степанос.
Ветер в последний раз обдал меня снегом и отступил, ударившись об ограду. Еще несколько секунд – и святой отец заключил меня в свои объятия, прижав меня, продрогшего, к своей теплой бороде. Это был тот же крепкий старик с ласковой отеческой улыбкой на лице, таким я его и запомнил со времен битвы в монастыре.
Геворг Чауш учился в этом монастыре, а я здесь был уже дважды, причем в первый раз мы с Геворгом зашла сюда по пути в Фархин. Я запомнил широкий монастырский двор, где каждый год в дни праздника – Вардавара* и на пасху собиралось множество народу поглазеть на канатоходцев. Я тогда не знал даже, где живет настоятель, и, поди же ты, в такую тяжелую для меня минуту он сам, своими руками, втащил меня в свою келью.
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Армянские предания - Народное творчество (Фольклор) - Культурология
- Килиманджаро. С женщиной в горы. В горы после пятидесяти… - Валерий Лаврусь - Русская современная проза
- Сражение года: оборона Саур-Могилы - Евгений Норин - Публицистика
- Исторический материализм - Герман Гортер - Политика