Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце - Пантелеймон Кулиш
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце
- Автор: Пантелеймон Кулиш
- Просмотров:7
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Общая дивовижа была, однакож, возмущена внезапною бурею, которая поднялась во время шествия между Никитскою и Кремлевскими воротами. Москвичи вспомнили въезд Дмитрия и назвали это новым предзнаменованием ужасных бедствий. Умы были настроены к ожиданию смут уже одним необычайным множеством свадебных гостей. Все поляки были вооружены с головы до ног, смотрели на москвичей гордо, обходились с ними не как гости с хозяевами, но как повелители со слугами. Дмитрий отвел панам в городе лучшие дома боярские, купеческие, монастырские, и они заняли свои квартиры с такою наглостью, как будто взяли Москву приступом [116]. Хозяева с стесненным сердцем покорствовали царским гостям и с ужасом разглашали везде, что гости вынимают из повозок по пяти и по шести ружей. Тогда-то стали жалеть о Борисе, как о царе благочестивом и мудром, и везде пошел говор, что поляки с немцами намерены перебить всех горожан.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Заговор Шуйского. — Польские послы. — Сопротивление браку со стороны духовенства. — Новые причины к неудовольствиям народа. — Свадьба и коронация Марины. — Столкновение национальностей. — Наглость поляков. — Действия заговорщиков. — Дерзкие речи на площади. — Доносы. — Явные признаки мятежа. — Беспечность Дмитрия. — Ночь с 16 на 17 мая. — Мятеж. — Смерть Басманова. — Бессильный гнев, отчаяние, бегство Дмитрия. — Марина пощажена. — Стрельцы сражаются за царя. — Речь Шуйского. — Убийство Дмитрия. — Поругание тела Дмитриева. — Избиение поляков. — Бояре заглушают мятеж. — Судьба Марины. — Избрание Шуйского в цари. — Рассказы о Дмитриевом теле. — Сожжение его останков. — Слухи о его спасении.
Шуйский, между тем, не дремал с своим замыслом; в общей суматохе ему было безопаснее вести переговоры с избранными ненавистниками Дмитрия и иноземцев. Он созвал в свой дом многих бояр, купцов, сотников, пятидесятников и объявил им, что Москва, наполненная иноземцами, находится в крайней опасности, что сам Дмитрий поляк и предал столицу в руки своих земляков, что бояре признали его царевичем только для свержения Бориса, но горько ошиблись в надежде на перемену к лучшему, что, для спасения веры и отечества, остается теперь одна решительная мера — истребить его внезапно вместе с его любимцами. «Я снова», говорил он, «готов на все за веру православную; помогите только вы мне с усердием и неизменною верностью. Пускай каждый сотник объявит подчиненным, что царь самозванец и замышляет злое с своими поляками; пускай условятся с горожанами, как отклонить беду. Стоит только назначить ночь, чтоб избить их сонных, вместе с обманщиком.» Заговорщики поклялись хранить тайну и начали работать в толпах народа, подбирая себе соучастников. Но большинство было на стороне царя; ненавидели только иноземцев и желали им гибели. Поэтому решено было, в кругу отъявленных заговорщиков, по первому набату броситься во дворец и кричать: «Поляки губят царя!» тут окружить Дмитрия, под предлогом защиты, и предать смерти; потом ворваться в польские жилища, означенные заблаговременно русскими буквами, и истребить всех, кроме немцев, которые всегда служили России верно.
Такой обширный круг заговорщиков не мог утаиться; кое-что было узнано. Но Дмитрий, под влиянием оживлявшей его радости, был еще самонадеяннее прежнего: он полагался и на большинство своих приверженцев в простонародье, и на помощь стрельцов и иноземцев. Поздо узнал он, что безоружное простонародье бессильно против ратных людей и что поляки, размещенные по городу отдельными толпами, не в состоянии помочь ему.
За час до въезда Марины, прибыли в Москву послы короля Сигизмунда, Олесницкий и Гонсевский, из которых последний был в Москве в то время, когда происходило в Кракове обручение, и спорил уже раз с Дмитрием за царский титул. Король, воспользовавшись оказанным ему недавно покровительством, хотел поставить его ниже себя и в поздравительной грамоте называл его просто великим князем. А Дмитрий, с своей стороны, желая возвысить честь русского престола в глазах народа, перетолковал слово царь римским титулом цезарь и прибавил к нему непобедимый. Польские паны рады и король вознегодовали на такое высокомерие, однакож, сознавая важность союза с Дмитрием, решились не разрывать с ним связей за пустые титулы и отправили Олесницкого и Гонсевского присутствовать у него на свадьбе вместо короля. 3 мая было торжественное их представление, и как грамота королевская была опять не только без императорского, но и без царского титула, то Дмитрий не принял ее и, на жалобы послов, отвечал: «Необыкновенное и неслыханное дело, чтоб монархи, восседая на троне, спорили с послами; но король польский, опуская наши титулы, принуждает нас к сему. От послов наших и от старосты Велижского, бывшего здесь недавно и подобно вам спорившего о наших титулах, королю польскому уже известно, что мы не только князь, не только господарь, не только царь, но также император в своих обширных владениях. Сам Бог даровал нам сей титул, и мы носим его не одними словами, подобно другим, но самым делом, по всей справедливости, когда ни ассирийские, ни мидийские монархи, ни самые цесари римские не имели на оный более нас права и преимущества. Мы не можем довольствоваться титулом княжеским, господарским; ибо не только князья и господари, но, Божию милостью, и короли состоят под скипетром нашим и нам служат. Нам нет равного в краях полночных: никто нами не управляет, кроме Бога и нас самих. К тому же все государи признают нас императором; один король польский на сие не соглашается.»
В ответ на эту речь, посол Олесницкий, сказав, что он поляк, человек народа вольного, и потому привык говорить свободно; резко упрекал Дмитрия в несправедливом присвоении императорского титула и в неблагодарности за покровительство, оказанное ему польским королем. Дмитрий не оскорблялся, отложил доказательства прав своих до особенного заседания думных бояр и звал Олесницкого к руке не как посла, но как старого приятеля. Но гордый пан отказался от чести поцеловать царскую руку и настоял, чтоб его приняли, как посла. Потом, когда Дмитрий спросил о здоровье Сигизмунда сидя, он напомнил ему неприличие такого поведения, и царь должен был привстать с престола и снять корону.
Свадьба не могла совершиться немедленно, потому что встретилось затруднение со стороны духовенства: казанский митрополит Гермоген и коломенский епископ Иоасаф объявили, что Марину должно сперва крестить, и тогда только она может быть обвенчана с «христианским государем». При содействии патриарха Игнатия, Гермогена заточили в дальний монастырь, а Иоасафа оставили еще, до некоторого времени, в Москве. Решено было венчать Марину без перемены веры.
Пока происходили эти события и делались приготовления к свадьбе, невеста царская жила в монастыре у мнимой матери Дмитрия. Монастырская пища не нравилась изнеженной польке, и жених прислал к ней поваров её отца, велев отдать им ключи от погребов и кладовых [117]. Москвичи с ужасом узнали, что монастырские кухни оскверняются мясною пищею, что будущая царица по средам и пятницам ест скоромное и во всем ведет себя, как «некрещенная латинка». Соблазн еще увеличился, когда Дмитрий, навещая невесту вместе с её родственниками и друзьями, стал привозить с собою музыку и легкомысленно предаваться в обители молитв светским удовольствиям. Слова Шуйского, что Дмитрий поляк, более и более переходили в народное убеждение. Все тогда стало истолковываться еретичеством и желанием уничтожить в России православие. Так переезд Марины перед свадьбою в царский дворец, во втором часу ночи, при свете двух сот факелов показался народу делом, угодным мрачному духу тьмы. Желание Марины венчаться в польском костюме также возбудило негодование москвичей, и бояре, действовавшие уже смело, настояли, чтоб на царице был убор русский. Дмитрий с досадою уступил им, сказав, что один день ничего не значит, и позволил одеть невесту в тяжкий наряд до того богатый, что за золотом, за жемчугом и драгоценными камнями почти совсем не видно было ни материи на платье из красного бархату с широкими рукавами, ни сяфьяну на сапогах с высокими кованными каблуками. Но всего больше возбудило негодования в народе пренебрежение Дмитрия к церковным уставам, выказанное избранием дня для свадьбы: свадьба была совершена 9 мая, с четверга на пятницу, на Николин день. Теперь-то Дмитрий расточил весь блеск великолепия, который уменьшил во время своей коронации. Везде разостланы были красные бархаты, золотая парча, везде наряды не только бояр, дворян, но и простых горожан сияли шёлком, сребром и золотом. Царь хотел изумить гостей роскошью; но и гости, с своей стороны, не думали уступить москвичам: бархат и шёлк расточались не только на пышные их кунтуши, не только на чепраки и попоны гордых коней панских, но и на одежду простых слуг.
- АПОКАЛИПСИС МЕЛКОГО ГРЕХА - Иоанн Шаховской - Религия
- Последний пророк и первый апостол. Что мы знаем об Иоанне Крестителе? - Митрополит Иларион - Прочая религиозная литература
- Творения, том 4 - Иоанн Златоуст - Религия
- Царь Соломон. Мудрейший из мудрых - Фридрих Тибергер - Биографии и Мемуары
- Я — «Калибр-10». Штурм Грозного. Январь 95 - Константин Яук - Военное