Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - Алексей Юрчак
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
- Автор: Алексей Юрчак
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Также воспринимались и речи членов и кандидатов в члены политбюро, которые передавались по телевидению и печатались в газетах, — в них важна была, в первую очередь, единая, ритуально вопроизведенная форма авторитетного дискурса и в гораздо меньшей степени констатирующий смысл. Именно поэтому выступления, которые произносились не вполне внятно, — а к тому времени речь стареющего Брежнева, страдающего тяжелым атеросклерозом мозговых сосудов, становилась все менее разоборчивой, — имели такой же эффект, как и выступления, которые проговаривались четко и разборчиво. Наиболее важной частью таких выступлений был сам факт их произнесения и повсеместного повторения.
Ирония этой ситуации заключалась в том, что парадокс авторитетного дискурса — парадокс Лефора, о котором речь шла выше (см. главы 1 и 2), — теперь стал проявляться на биополитическом уровне, как парадокс между ощущением неизменности советского символического режима и явным биологическим старением его живых авторитетных символов. Средний возраст членов и кандидатов в члены политбюро увеличился в период позднего социализма с 55 лет в 1966 году до 70 лет в начале 1980-х, причем возраст руководящей группы — той самой группы, которую советские люди знали лучше и с высказываниями которой сталкивались чаще, — стал приближаться к восьмидесяти. Недаром это время впоследствии было названо «периодом геронтократии». Биополитическое отражение парадокса Лефора проявилось, например, в распространенной реакции на смерть Брежнева в 1982 году. Хотя всем давно было очевидно, что он стар и нездоров, его смерть застала большинство советских граждан врасплох. Поэт и музыкант Андрей Макаревич впоследствии вспоминал свою реакцию на это событие:
…не знаю, как другие, а я-то был совершенно уверен, что постылая советская власть простоит еще лет сто — даже смерть какого-нибудь Брежнева производила сильнейшее впечатление. Казалось, что он, как библейский персонаж, будет жить восемьсот лег{468}.
В начале 1980-х смерть высокопоставленных лиц из партийно-государственного руководства вдруг превратилась в необычно частое явление повседневности. В течение чуть более трех лет, с января 1982-го по март 1985-го, в среднем каждые полгода умирал один член или кандидат в члены политбюро. Список был впечатляющим: Суслов (январь 1982 года, 80 лет), Брежнев (ноябрь 1982 года, 72 года), Киселев (январь 1983 года, 66 лет), Пельше (май 1983 года, 85 лет), Андропов (февраль 1984 года, 70 лет), Устинов (декабрь 1984 года, 16 лет), Черненко (март 1985 года, 74 года)[296]. Эта эпидемия смертей, однако, не означала крушения авторитетного дискурса в целом. Как раз наоборот, в соответствии с принципами этого дискурса, репрезентация смертей высокопоставленных лиц сама быстро приобрела вновь стандартизованную, нормализованную ритуальную форму авторитетного дискурса, призванную передавать ощущение его вечности и неизменности, даже при описании конца конкретных политических биографий. Сообщения о смертях высокопоставленных лиц в прессе и на траурных собраниях трудовых и учебных коллективов формулировались в стандартных фразах и формулах; в телевизионных трансляциях звучала одинаковая траурная музыка и показывались идентичные траурные церемонии с Красной площади; улицы были оформлены одинаковой траурной символикой, флагами, портретами. Некроэстетика, ставшая теперь неотъемлемой частью авторитетного дискурса, претерпела такую же нормализацию формы, как и другие элементы этого дискурса. Эта нормализация означала, что в траурных ритуалах и высказываниях акцент сместился с биологической смерти отдельного человека на политическую стабильность и неизменность всего символического режима. Как и прежде, стало важнее пользоваться фиксированной, неизменной фразеологией для описания этих траурных церемоний, чем стремиться к буквальности самого описания[297].
Несоответствие между нарастающей частотой смертей высших лиц государства и тем, что эти смерти репрезентировались как фактор политической стабильности и неизменности, быстро нашло отражение в советском анекдоте той поры. Человек подходит к Красной площади, где проходят очередные похороны члена политбюро. Поскольку доступ на эти мероприятия был ограничен для крупных членов партии, имеющих специальные пригласительные билеты, милиционер останавливает человека вопросом: «У вас есть билет на сегодняшнее мероприятие?» — и получает ответ: «У меня абонемент на весь сезон».
В подобных анекдотах отражалось нарастающее ощущение того, что, несмотря на неизменность и повсеместность авторитетного дискурса, в нем все больше ощущались разрывы и нестыковки — в частности, на биологическом уровне символа. Биологическая смертность человека и символическая вечность истории часто приводят к смысловому конфликту, в результате которого вдруг обнажается пространственная и временная неоднородность (гетеротопия и гетерохрония) любого символического режима. Как отмечал Фуко, эта неоднородность проявляется особенно ярко в пространстве кладбища, где человек одновременно остается частью традиционного представления истории как непрерывного, поступательного нарратива и выпадает из него, «растворяясь и исчезая» в вечности{469}. В начале 1980-х годов массовые ритуалы похорон лидеров партии, постоянно транслируемые и описываемые авторитетным языком в средствах массовой информации, играли ту же роль в повседневной реальности, вскрывая пространственно-временные разрывы и парадоксы советского символического режима. Ироничная некроэстетика, ставшая к тому времени частью повседневного общения, фокусировалась именно на этих разрывах и парадоксах.
Некрологи Пригова
Эта некроэстетика проявилась и в повседневном популярном фольклоре, и в художественных экспериментах неформальных художников. Некоторые примеры и того и другого мы уже рассмотрели. Проявлялась она и во всевозможных ироничных текстах, которые создавались как имитация официальных некрологов и других авторитетных упоминаний о смерти руководителей страны. В таких текстах разными способами обыгрывалось ощущение только что упомянутых биологических разрывов в символической ткани авторитетного дискурса. Чаще всего эти тексты писались как шутки в кругу друзей, представителей последнего советского поколения — студентов, комсомольцев, служащих, даже членов комсомольского актива. Большинство из этих текстов не воспринималось их авторами как литературное творчество (так же, как и эксперименты некрореалистов не воспринимались ими в первые годы как художественная активность). Но были и такие, которые с самого начала или впоследствии приобрели статус литературных. Мы начнем именно с них, поскольку они помогут нам в интерпретации аналогичных нелитературных текстов, которых было намного больше и которые представляют для нашего анализа особый этнографический интерес.
Примером подобных художественных экспериментов были тексты, которые сочинял в те годы неформальный московский поэт-концептуалист Дмитрий Пригов. Пригов был скульптором по образованию, не входил в Союз писателей СССР, и его литературные произведения нигде не печатались. А сам он не был известен за пределами узкого круга московских интеллектуалов и художников[298]. В 1980 году Пригов написал серию коротких текстов под названием «Некрологи», впервые опубликованную через много лет, в период перестройки{470}. Приговские «Некрологи» были примером иронии вненаходимости, с элементами некроэстетики, и являлись, безусловно, реакцией на нарастающее ощущение парадоксальности системы — ее кажущейся символической вечности и очевидного биологического дряхления. Они были написаны за два года до наступления в СССР настоящей эпидемии смертей первых лиц. В этом нет ничего удивительного, ведь Пригов, как справедливо заметил Андрей Зорин{471}, реагировал не столько на конкретные события, сколько на культурно-социальные сдвиги и настроения вообще. А сдвиг в сторону дряхлеющей геронтократии в годы написания «Некрологов» уже шел вовсю.
Тексты сообщают о смертях классических русских писателей XIX века в форме официального советского некролога, хорошо всем знакомой по советским газетам. Классики литературы предстают партийными руководителями и советскими чиновниками. Но в конце некролога всегда совершается «переворачивание» формы, введение в нее совершенно иного языка и образов. В некрологе Пушкина читаем:
Центральный Комитет КПСС, Верховный Совет СССР, Советское правительство с глубоким прискорбием сообщают, что 10 февраля (29 января) 1837 года на 38-м году жизни в результате трагической дуэли оборвалась жизнь великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.
- От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в. - Юрий Акимов - История
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза
- Классная энциклопедия для девочек. Отличные советы как быть лучшей во всем! - Елена Вечерина - Прочая детская литература
- Ничего не объясняющие фрагменты прекрасного - Владимир Беляев - Поэзия
- В защиту науки (Бюллетень 1) - Комиссия по борьбе с фальсификацией научных исследований РАН - Прочая документальная литература