Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века - Елена Никулина
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
- Автор: Елена Никулина
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1756 году в галерее Зимнего дворца перед приходом императрицы Елизаветы Петровны рассыпал «волшебные порошки» сын генерал-фельдмаршала и статс-дамы, камергер Петр Васильевич Салтыков, желавший снискать расположение государыни, получить деньги на оплату его карточных долгов и разрешение отбыть в отпуск. При Елизавете, которая, по замечанию Екатерины II, «верила в чары и колдовство», к магическим заговорам относились серьезно. Несмотря на заслуги родителей виновного, его «колдовство» было признано тяжким государственным преступлением, и он был отправлен в ссылку в Соловецкий монастырь «до кончины живота». С восшествием на престол Петра III Салтыкова освободили – разрешили проживать в своем имении «под крепким караулом».
Однако новый переворот вновь заставил бывшего камергера обратиться к колдовству; вероятно, иных способов войти в милость к новой государыне Петр Васильевич себе не представлял даже после пребывания на Соловках. На этот раз на него донес приказчик Петр Черторыльский: «Салтыков чрез крепостную свою жонку Аграфену Варфоломееву еретичеством делает такой способ, чтоб он принят был в милость ее императорского величества». В то время, когда просвещенная императрица задумывала свои реформы, в селе Вязовом «762 году октября в первых числех ‹…› вышеписанная жонка Аграфена стояла на дворе вся ногая, распустя волосы, а при ней лежали незнамо какия травы, а против ея на земле стояла в горшке вода, и стоя смотрела она на звезды и в воду и шептала ‹…›. А как де в том же октябре месяце оной жонки муж от Салтыкова послан был в Москву ‹…›, то спустя недели з две та ево жена, идучи помещичьим двором, на спрос ево, Черторылсково, скоро ль муж ее из Москвы будет, сказала, что де он скоро будет из Москвы с указом о свободе помещика их ис-под караула, и она о том знает по своему волшебству, чрез которое де Салтыков принят будет в милость ее императорского величества, с коим де волшебством и муж ее в Москву от Салтыкова послан». Как видно, в данном случае представитель европеизированной элиты действовал с упорством закоснелого в суеверии простолюдина.
Будучи поклонницей идей просветителей, Екатерина повелела колдунью наказать – но исключительно «дабы она впредь несбыточным обманством простых людей не соблажняла и нелепыми баснями в ужас не приводила». Неисправимому Салтыкову государыня приказала объявить, «чтоб он, чувствуя в преступлениях своих угрызения в совести, жил тихо и спокойно, прося Бога о прощении грехов своих, а не прибегал бы снову к таковым богопротивным и недействительным способам, каково безпутное той бабы волшебство; естли ж впредь какой и в чем-нибудь откроется на него донос, то, подвергнувшись он вновь нашему гневу, будет, конечно, отослан в монастырь в самый дальнейший край нашей империи». Тем не менее приговор, составленный в «духе Просвещения», не прекратил преследований за колдовство: бабе за «несбыточное обманство» все равно полагались кнут и ссылка, а барину – усиление охраны с «воинской командой». Но больше всех, надо полагать, был расстроен доносчик, тщившийся получить свободу и награду: императрица признала донос «праведным», однако решила приказчика «написать в салдаты, а буде негоден в салдаты, то со всею его семьею и скарбом перевесть в Оренбург на поселение, снабдив на дорогу и на завод деньгами».[629]
Упрямый камергер был неодинок в приверженности к «волшебству» среди знати: при Елизавете в том же обвинялись князь Федор Горчаков, полковник Иван Бешенцев, жена действительного статского советника Прасковья Ергольская. При Екатерине II подобные дела в Тайной экспедиции уже не встречаются, зато появляется больше лиц, произносивших «дерзкие и богохульные слова» и поносивших «матерно» веру, иконы, а заодно и монархиню.[630]
Иные дела, начавшись, как колдовские, могли превратиться в политические. К примеру, майор Афанасий Протасьев, колотивший супругу Анисью за измену, обнаружил у нее заговорные «коренья» и соль, «чтобы муж любил и не бил». Однако начавшееся в 1737 году разбирательство было передано в Тайную канцелярию – майорша вспомнила, как ее муж критически отзывался о государственных способностях Анны Иоанновны («ее ли дело войну начинать») и результатах ее руководства страной («государство наше безглавое»), за что он и был казнен.[631] За использование различных заговоров «следовались» в Тайной канцелярии лекарский ученик Иван Молодавкин, гвардейский солдат Петр Шестаков, армейский сержант Иван Рыкунов, дворовый Евдоким Калмыков, купец Аверкий Иванов, представители духовного звания – дьякон Федор Андреев, священники Макар Иванов и Иван Осипов.
В декабре 1758 года солдат Кронштадтского гарнизона Семен Попов попал в Тайную экспедицию потому, что заявил на себя «слово и дело» и в качестве доказательства предъявил «богоотметное письмо»: «Аз, раб Божий, отрицаюся Бога сотворшаго и вся рукою ево создавшаго, испровергаю и предаюся тебе, моему владыце дьяволу, не токмо телом, но и з душею моею. Егда будет пришествие Христово, то имяноватися созданием ево не должен. Во уверение отверженной от христианства Симеон рукою моею подписался». Как пояснил сам солдат, цель у него была вполне прагматичная: «получить себе чрез дьявола богатство и чрез богатство отбыть от военной службы». Автор этого образца риторического стиля оказался человеком образованным: семь лет учился в Нижегородской семинарии, потом штудировал богословие в Новоспасском монастыре, постригся в Троице-Сергиевой лавре и даже стал архимандритом Николаевского Стародубского монастыря. Но духовная карьера оказалась Попову не по нраву – за «невоздержное житие» он был расстрижен и передан в Военную коллегию. Неудовлетворенное честолюбие толкнуло 39-летнего солдата на сделку с дьяволом. Однако вторая сторона контракта его условий не выполнила – «дьявол к нему не прихаживал»; тогда Попов решил договор разорвать и «принесть Господу Богу покаяние», передав «письмо» по начальству. За неправильное понимание «слова и дела» Попова выпороли плетьми; однако «перевоспитанием» заблудшего должно было заниматься духовное ведомство в лице протопопа собора Андрея Первозванного Алексея Васильева.[632]
От дел духовных было не так далеко до скорбей человеческих, о чем говорит сборник документов Тайной канцелярии под названием «О лицах, сужденных за поступки и слова, которые делались и произносились в умопомешательстве». Сказывались же эти «непристойные» слова в адрес верховной власти. Дьякон из подмосковной Рузы Исайя Кузьмин сильно перепугал родственников, провозгласив публично в мае 1753 года: «Елисавет, гребена мать!» По доносу брата он попал под следствие, а затем в заточение «под крепкий караул» в Иосифо-Волоколамском монастыре. Первая полковая дама – жена полковника фан Гевина, почтенная Марфа Ивановна, объявила всем офицерам: «Каналия де российская монархиня и много де она пред Богом погрешила ‹…›, и душа ее окаянная будет во аде». 50-летний крестьянин Иван Домогаров в 1757 году сумел вручить свою челобитную лично императрице, после чего побывал «в зимнем доме» ее величества, хотя и под караулом. Мужик обвинил коллежского асессора Ивана Манкеева в том, что он не только построил в городе Данкове псарню на месте церкви, но и лично связал государя Петра II, посадил его на корабль и пустил плавать по Каспийскому морю.[633] Неуместное проявление «сумасбродства» приводило обычно к монастырскому заточению. Однако тех, кто объявлял за собой «слово и дело» «в горячке и повреждении ума», но без непристойных выражений, как прапорщик Петр Годунов (в 1755 году) или сержант гвардии Александр Полубояров (в 1756 году), могли отправить обратно к месту службы даже без «штрафа».
Порой российское «умопомешательство» носило отчетливо политический характер. Майор Сергей Владыкин в 1733 году написал императрице послание, в котором называл ее «теткой», а себя «Божией милостью Петром Третьим»; просил определить его майором гвардии и дать «полную мочь кому голову отсечь». Капрал Демид Семенов был менее требователен – отправил императрице Елизавете трогательное письмо: «Пожалуй, матушка моя, пришли ко мне денег 150 рублей с посланником моим. И тако обретаюсь сын твой Кронштатского гварнизоного полку 1 роты капрал Демит Семенов, земно кланяюсь. Генваря 28 1757 года. Или прикажи сама себе допустить», – немного было нужно «царевичу» для счастья! Более честолюбивый магазейн-вахтер Адмиралтейства князь Дмитрий Мещерский поведал, что офицеры уговаривали его поближе познакомиться с принцессой Елизаветой: «Она таких хватов любит – так будешь Гришка Рострига». Отставной профос Дмитрий Попрыгаев в 1736 году в письме члену Верховного тайного совета князю Д. М. Голицыну обещал: «Великим монархом будеши!»[634]
Вдова флотского капитана 1-го ранга Ивана Корсакова в марте 1779 года лично явилась во дворец за помощью, объявив остолбеневшему генерал-адъютанту Я. А. Брюсу, что она – дочь императрицы Елизаветы. На допросе у генерал-прокурора дама показала, что якобы у своего отца, капитана Василия Рогозинского, лишь воспитывалась, будучи отдана ему камергером Петром Борисовичем Шереметевым; «настоящая ж ее мать покойная государыня императрица Елисавет Петровна, а отец ее граф Алексей Григорьевич Разумовской». Покойная императрица будто бы в 1754 году «изволила объявить, что она подлинно ее дочь и графа Разумовского», о чем хорошо знает нынешняя государыня, при этом «объявлении» присутствовавшая. На престол 39-летняя вдова не претендовала, но слезно жаловалась на родственников, которые с недавнего времени начали ее преследовать, обокрали и даже похитили двух ее дочерей. Спешно проведенное расследование показало, что после внезапной смерти мужа в 1770 году «полковница» впала в «несносную печаль», ее поведение становилось всё более странным – она раздавала собственные вещи, а дочерей хотела зарезать, отчего их пришлось у матери забрать. В былые времена не миновать бы несчастной вечного заточения в монастыре «под крепким караулом»; но теперь бедную женщину высочайше велено было считать «поврежденной в уме»; состоявший при Тайной экспедиции поручик Яков Веденяпин отвез ее в Тверскую губернию под надзор родственников.[635]
- Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги) - Терри Пратчетт - Юмористическая фантастика
- В шоколадном дворце - Рэй Морган - Короткие любовные романы
- На Смоленск надвигается гроза - Влада Морская - Городская фантастика / Ужасы и Мистика
- Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович - Попаданцы
- Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей - Свечин Николай - Прочая документальная литература