Беглецы. Роман - Петр Алешкин
- Дата:20.06.2024
- Категория: Любовные романы / Современные любовные романы
- Название: Беглецы. Роман
- Автор: Петр Алешкин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понимание этого происходит на уровне подсознания у главного героя и у читателя. Никакой дидактики, никакого моралите не допускает автор. Это – как бы высший пилотаж писателя, уникальный в русской литературе вообще, а уж в литературе после Ф. Достоевского, приучившего литераторов разжевывать каждую «слезинку ребенка», и вовсе до П. Алешкина невозможной. Потому – и только потому – писатель принимает неожиданное решение, которое сродни именно античным сюжетам: обвиняет героя своего в кровосмешении.
Ситуация для современной европейской литературы и быта стран с католическим и протестантским воспитанием обычная. Здесь даже в очередь на видеосъемки встают прелюбодеи с собственными потомками, а потом эти видеоматериалы тиражируются, продаются и выдаются на прокат. Сейчас если античную «Медею» или даже пьесу недавно еще жившего среди нас Ж-П Сартра «Мухи» поставить на европейской сцене, большой процент зрителей просто не поймет сути происходящих событий. Подумаешь: сын спал с матерью или отец с дочерью. Их дело. Хотят – пусть спят. Еще и скажут: «Надо быть толерантным».
Но герой Петра Алешкина – продукт цивилизации общинной, православной и, если хотите, коммунистической. Для него грех, пусть даже совершенный по незнанию, случайно, есть событие, равное крушению основ мироздания. Вместе с осознанием бесплотности своей мечты вновь стать полезным людям впечатление о том, ЧТО ИМЕННО совершил он в период поиска нового места для выживания, приводит его к единственному решению – тому, какой делал античный персонаж трагическим героем.
По сути, кульминацией романа «Беглецы» является его развязка. Послесловий не пишется в таких случаях. Тем паче – критиком после того, как роман прочитан, концепция автора стала ему ясна. Однако, ряд собственных замечаний морально-этического характера и замечаний религиозного толка вынуждают тему Дмитрия Анохина, как героя романа равно, как античного, так и нововременного, продолжить…
Мы живем в период, как это уже было выше отмечено, смены не просто культур, а вообще таких основополагающих для человечества явлений, как типов цивилизаций. Едва ли не краеугольным камнем в этом понятии следует признать морально-этических фактор, а писателей – каменщиками, которые, порой даже невольно, формируют процесс перехода человечества из одной ипостаси в другую. Названные выше братья Стругацкие в ряде произведениях своих («Гадкие лебеди», например) пытались предупредить своих современников о грядущих изменениях в среде русскоязычного этноса, но ясновидение их было признано и в СССР и на Западе в 20 веке за остроумную гипотезу – не более. Только по истечении 15—20 лет после начала так называемой перестройки сознанию обывателя стали ясны те колоссальные сломы в сфере обыденного сознания жителей России, о которых их предупреждали эти писатели за двадцать лет до появления на советском престоле человека с бесовской отметиной на лбу.
Про антиутопии бр. Стругацких теперь предпочитают не вспоминать, предпочитают почитать их книги чтивом для развлечения и для школьников. То же самое может случиться и с замечательным писателем школы критического реализма П. Алешкиным, который на уровне подсознания нашел уже сегодня ответ на вопрос, который обязательно сформулируют наши дети и внуки:
«А к чему стремится тот процесс, что назван „Русской трагедией“?»
Отсутствие морали – это тоже мораль. Более того, аморальность – сверхоружие. Именно в борьбе с аморальностью окружающей дикости выковалась и достигла своих высот античная культура, свергнутая затем почти лишенными морали ордами Азии. Германец либо вест-готт не имел в сознании своем понятия: человек – это творение Божье, имеющее такие же права на существование, как и он. Эту мысль впервые родило раннее христианство, вступившее в смертельную схватку с фашистской моралью древних фарисеев, перейдя затем в структуру сознания людей, обустроивших Россию-СССР, как цивилизацию евро-азиатскую, оседло-кочевую, многонациональную и веротерпимую. Мораль эта позволила практически без кровопролития (в сравнении с суперкровопролитными колониальными войнами европейцев) создать державу ста сорока равноправных национальностей.
Уничтожение этой поликультуры, насилие по переводу России в лоно того, что грядет стать новой монокультурой Европы и Америки (с Азией и Африкой им покуда не справиться) мы наблюдаем в настоящее время. П. Алешкин оказался едва ли не единственным в русской литературе писателем, который в художественной форме отразил этот происходящий каждую минуту процесс.
Дмитрий Анохин – одновременно герой античной культуры и порождение культуры евро-азиатской, гибнет в момент схватки в его душе основ мироздания и объективной реальности. Гибнет представитель двух старых миров и мировоззрений, унося с собой в автомобиле в пропасть плоть от плоти своей, прерывая цепь рода своего. В этом – тоже традиция сугубо античной литературы: трагический герой не должен оставлять после себя наследников.
То, что в Москве осталась дочь у Дмитрия от второго брака, ничего, по сути, не меняет. Москва давно перестала быть Россией, ее жители – давно не россияне, они, согласно романа П. Алешкина «В джунглях Москвы» и романа «Лимитчики», с незапамятных советских времен формировались благодаря селекции прописки и ряда льгот, как представители именно не евро-азиатской, а сугубо американской цивилизации. Джунгли Москвы, описанные П. Алешкиным, практически мало отличаются от джунглей Нью-Йорка, описанных Э. Синклером. Дмитрий Анохин, урожденный тамбовский волк, обречен погибнуть в негодной для него среде обитания: будь то в США, будь то в Москве. Ибо вторая дочь его – уже не волчонок. В Москве она превратилась в комнатную собачку, не более. То есть уже совсем не в русскую женщину…
Кто-то скажет, что все вышесказанное – историческая неизбежность, реальность, которой надо смело смотреть в глаза и принимать новый мир таким, как он есть. Но, на мой взгляд, сие – есть грех нового времени, новой морали, нового мира: грех смирения и самопрезрения. И формируется он в сознании современного русского читателя осознанно – для того, чтобы будущие толпы людей шли на заклание во имя потомков нынешних плутократов-мафиози, подмявших под себя едва ли не все правительства человечества.
Петр Алешкин – один из очень небольшого числа русских писателей, который стремится предотвратить этот страшный процесс. Пусть его герои – беглецы, но они – Герои.
Валерий Куклин, Берлин1
И никому его не жаль.
Данте. «Божественная комедия»Повеситься можно было на трубе.
Дмитрий Иванович Анохин вообразил, увидел явственно, как он вытягивает из брюк ремень, делает петлю, встает на унитаз, привязывает конец ремня к трубе; отчетливо услышал, как испуганно суетятся в коридоре сотрудники издательства; представил четко, с каким ужасом заглядывают они в туалет, где вытянулось вдоль стены его безжизненное тело с синим лицом, с выпавшим изо рта языком, c вылезшими из орбит безобразно и жутко белыми глазами, и содрогнулся, резко качнул головой, освобождаясь от страшного виденья и начал медленно вытирать руки чистым полотенцем. В душе его по-прежнему стояли, томили боль, тоска, скорбь! Казалось, что за две прошедших с того случая недели мучительная боль ничуть не притупилась. Особенно остра была, когда он оставался один. Душил, почти физически душил постоянный, тягостный вопрос: что делать?! Что делать?!
Дмитрий Иванович осторожно, потихоньку, словно он таился (прежде он по деревянным ступеням узкой лестнице взлетал), поднялся на мансардный этаж, где был его кабинет с фотопортретами на стенах почти всех знаменитых писателей России. Они были авторами издательства «Беседа», которым руководил Анохин со дня его создания. Дмитрий Иванович тяжело сел в скрипнувшее кресло и шумно выдохнул. Чувствовал он себя так, словно взбежал на шестнадцатый этаж. Увидел на столе письмо знакомого писателя с заявкой на новый роман и взял ручку, пододвинул к себе чистый лист бумаги. Хотелось чем-нибудь заняться, чтобы забыться, не слышать навязчивый вопрос-вопль: что делать! Но ручказастыла над чистым листом, он забыл, что хотел писать ответ на заявку. Замер надолго, не слышал привычного гула машин из открытого окна, выходящего в переулок, не услышал шагов секретарши Кати. Очнулся, вздрогнул, вскинул голову, только когда она спросила:
– Дмитрий Иванович, вы сегодня сами издательство закрывать будете? Все ушли…
Спросила она негромко, приглушенным голосом, таким, каким разговаривают с больными. Он почувствовал в ее голосе некоторую предупредительность, жалость к нему. «Все знают, все обсуждают! – с горечью мелькнуло в его голове. – Все ждут, чем кончится… Если делиться придется, то всех коснется! – подумал Дмитрий Иванович о сотрудниках. – Горько, горько! Они-то при чем?»
- Дневник. Том I. 1856-1858. Книга 1. Мысли при чтении Священного Писания - Иоанн Кронштадтский - Биографии и Мемуары
- Строчка до Луны и обратно - Владимир Добряков - Детская проза
- Г. В. Флоровский как философ и историк русской мысли - Анатолий Черняев - Религия
- Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин - История / Культурология
- Исторические очерки Дона. Часть первая: Всевеликое войско донское. Книга первая: С давнего прошлого по сентябрь 1613 года - Петр Краснов - История