ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ - Валерий Поволяев
- Дата:20.06.2024
- Категория: Любовные романы / Роман
- Название: ЕСЛИ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ
- Автор: Валерий Поволяев
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Из-за меня? — неверяще спросила Маша.
— Из-за тебя! — Тухачевский, как в конной атаке, рубанул рукою воздух, по лицу его пробежала судорога, в серые светлые глаза натекла хмарь, они потемнели, сделались гневными. — Меня обвинили в том, что жена моя — мешочница. Шастает по вокзалам, по барахолкам, по толкучкам, скупает крупу, консервы и возит их в Пензу... Это так?
— Но, Миша...
— Я тебе не Миша, — резко перебил ее Тухачевский.
Маша побледнела, произнесла беспомощно:
— Миша!
— Ты опозорила меня, — повысив голос, произнес Тухачевский. — Мне было стыдно смотреть в глаза товарищам на заседании Реввоенсовета фронта. — Тухачевский, едва сдерживая себя, выпрямился. — А, да ты все равно ничего не понимаешь! — Он вновь наотмашь рубанул рукою воздух. — Мы живем в свободной России — в советской... Чтобы разойтись, нам не надо ни обрядов, ни записей в церковной книге. Ты свободна!
Тухачевский сделал ладонью этакий выметающий жест, будто дворник, скребущий метлой по тротуару.
Она почувствовала, что некий внутренний вскрик, возникший у нее в груди, где-то в глубине, готов вырваться наружу, но сумела сдержаться, прижала к губам пальцы и прошептала потрясенно:
— Как?
Тухачевский рявкнул зло:
— А вот так!
Это было грубо. Тухачевский и сам понимал, что грубо, но сдержаться не смог.
Машины глаза наполнились слезами — ведь не для себя же она возила эти тяжеленные мешки с продуктами — для голодных слабых родителей. Они уже старенькие, липший раз на улицу выйти не могут, кто же их обеспечит едой? Только родная дочь, больше никто... Маша потрясенно приподняла плечи, словно моллюск втягивая в них голову, прижала руки к волосам, которые Тухачевский еще несколько дней назад называл «шелковыми»...
— Только не надо слез, — жестко проговорил Тухачевский, — не люблю соленую воду.
— Слез не будет. — Маша вздохнула.
С собой в поездки она брала револьвер — старый, тусклый, с затемнениями на стволе. Хоть револьвер и не особо был нужен ей — охрана, выделяемая мужем, могла кого угодно завалить и завалила бы, не задумываясь, — но тем не менее Маша держала револьвер в сумке вместе со всякими дамскими принадлежностями, способными некрасивую женщину превращать в привлекательную особу... Впрочем, Маше никакие ухищрения не требовались, она и без того была женщиной броской, красивой без всяких склянок с кремами, коробочек с пудрой. Маша это знала.
Нетвердыми шагами она подошла к тумбочке, на которой лежала сумка, расстегнула ее и в следующий миг обрела решительность, сдвинула в сторону несколько коробочек, достала из сумки револьвер. Сунула его под отворот дошки, которую так и не успела снять.
Когда Маша выпрямилась, глаза ее были сухи, только походка давала сбой, была нетвердой, будто по невесть какой причине эта красивая женщина хватила стакан водки и злое зелье теперь крутило ее, мешало передвигаться.
Пошатываясь, она обошла Тухачевского — даже не посмотрела на него, он для нее перестал существовать, — направилась к выходу.
— Вещи свои забери, — крикнул вслед Тухачевский.
— Не надо, — сухо, едва слышно проговорила Маша, вышла в тамбур.
Проворно спустилась по ступенькам на снег. С макушек деревьев на нее выжидательно смотрели большие черные птицы. Маша глянула на них, ей показалось, что это грачи — предвестники весны, но вряд ли это были они, ведь до весны еще далеко. При виде черных грузных птиц в горле у Маши что-то задергалось, забулькало, будто внутри у нее лопнула некая жила и сейчас изо рта выбрызнет кровь. Она тоскливо отвела взгляд в сторону — смотреть на этих могильных птиц не было сил — и, торопливо забежав за вагон, выдернула из-за отворота дошки револьвер.
Снег за вагоном был испятнан желтыми сусличьими норками — тут с удовольствием опорожняли свои мочевые пузыри бойцы охраны — ведь далеко от вагона отходить нельзя, начальник караула голову свернет за такие дела, поэтому и приходилось мочиться рядом с вагоном командарма.
Маша лишь секунду помешкала, подумав, что нехорошо будет лежать в моче красных бойцов, — но не все ли равно это ей теперь, большим пальцем правой руки она смахнула вниз флажок предохранителя, взвела курок и поднесла ствол к виску.
В последний момент Маша подумала, что пуля обезобразит ей лицо, вывернет наизнанку, но опускать ствол револьвера не стала — поняла: если опустит, то потом у нее не хватит сил вновь поднять ствол, и она поспешно нажала на курок.
Грохнул выстрел.
Тяжелые черные птицы с трудом поднялись с ветвей, обрушили вниз снег и испуганной тучей отвалили в сторону. Маша всхлипнула прощально — какие-то краткие миги жизнь еще теплилась в ней, хотя она была уже мертва, ничего не видела, ничего не слышала, — опустилась на колени, рука с револьвером повисла вдоль тела, палец судорожно надавил на курок, раздался второй выстрел. В землю.
Маша ткнулась головой в испачканный снег, дернулась дважды и затихла.
Каппель поехал знакомиться с пополнением в Екатеринбург.
Разместили пленных в огромном гулком помещении с полукруглой крышей, с которой снег скатывался, как с горы — не задерживаясь ни на секунду, и оттого, что на крыше не было снега, в самом помещении было особенно холодно, в углу белел иней.
На улице было много теплее, чем в этом дурацком, не приспособленном для жизни планетарии, на улице светило солнце, небо было чистым, безмятежно голубым, на крышах оглашенно орали соскучившиеся по солнечному свету и теплу воробьи.
Пополнение вывалило из помещения на улицу. Люди стояли с открытыми ртами, подставляли лица солнцу, Слышались откровенные вздохи:
— Домой бы!
На всякий такой вздох, как на некий пароль, звучал отклик:
— Домой бы!
— Жди, когда рак на горе свистнет — он тебе личную отпускную бумагу в зубы вставит и литер на проезд домой выдаст...
— И ручкой вслед помашет.
Старенький автомобиль, на котором ехал Каппель, чихал, дымил, находиться в таком автомобиле было противно, хотелось пересесть на лошадь, но Каппель терпел.
Во дворе «планетария» тем временем столпилось не менее тысячи человек. Автомобиль генерала, громко заскрипев тормозами, въехал во двор.
Один из солдат, в драной шинели, стоявший у самого входа, у ворот, неверяще ахнул:
— Каппель!
— Ты чего, знаком с ним, что ли? — спросил у солдата его сосед, худой, с плохо выбритыми щеками, в шинели с оторванными пуговицами.
— Более чем знаком, я к нему под деревней Васьевкой в плен попал, так он меня пальцем не тронул, велел отпустить. Сказал только, чтобы я винтовку кинул в телегу и шел на все четыре стороны. Душевный мужик! Душу нашу понимает.
Этот солдат был опытным — уже во второй раз угодил в плен. Бог даст — в третий не попадет.
Автомобиль уперся радиатором в спекшуюся толпу. Фыркнул, выпуская из выхлопной трубы сизую вонючую струю дыма, и остановился. Солдаты стихли, воробьи загалдели сильнее.
К автомобилю подскочил поручик с белой повязкой на рукаве шинели. Генерал неспешно выбрался наружу, козырнул в ответ на приветствие поручика и жестко сощурился:
— Извольте спросить, к кому приставлен караул?
Поручик вытянулся в струнку — лихой был офицер, знал, как приветствовать генералов, — отчеканил на одном дыхании:
— К пленным красноармейцам, ваше превосходительство!
На лице Каппеля удивленно приподнялась бровь.
— К пленным красноармейцам? К каким?
— К тем, что находятся во дворе и в казарме.
— К моим солдатам я не разрешаю ставить караулы. Немедленно снимите часовых. Ясно, поручик?
Разговор этот происходил прилюдно, все слышали его и одобрительно кивали. Каппель повернулся к собравшимся, вскинул руку к папахе:
— Здравствуйте, русские солдаты!
В ответ прозвучало нечто нечленораздельное, похожее на нестройный рев. Каппель удрученно покачал головой: в отличие от поручика, солдаты не знали, как отвечать на приветствие, пробежался взглядом по лицам — ни одного приметного лица, ни единого. Подумал, что же сказать этим людям, и произнес:
— Ничего, приветствовать вы научитесь, не это главное. Это вообще дело десятое. Главное для нас — взять Москву.
— Дак это далеко! — выкрикнул кто-то из толпы.
— Это только кажется, что далеко, на самом же деле — не очень. Об этом мы сейчас и поговорим.
Каппель прошел в холодное гулкое помещение. Там дежурили фронтовики, сидели у железной печушки, швыряли в гудящее нутро мелко порубленные поленья, протягивали руки к огню.
Они-то, люди знающие, приветствовали Каппеля уже так, как надо, по всей форме:
— Встать! Смирно!
Каппель провел среди людей, которым предстояло пополнить ряды его армии, несколько часов, вышел от них удрученным: солдаты эти не были ни белыми, ни красными, ни зелеными, ни желтыми — они вообще не были солдатами. Никакими. В большинстве своем — несчастные, оторванные от дома, голодные, бледные, даже синюшные от забот и неопределенности, они не знали, то ли их расстреляют здесь, в этом гулком помещении, то ли пошлют в бой и уже там погонят в атаку, на пули, а если они не пойдут, то польют их спины горячим дождем, то ли будет еще что-то... В угрюмые глаза их, в голодные лица даже не хотелось смотреть.
- Бриджертоны: Вторые эпилоги (ЛП) - Куин Джулия - Короткие любовные романы
- Вниз, в землю. Время перемен - Роберт Силверберг - Научная Фантастика
- Так говорил Сталин - Николай Стариков - Политика
- Обкуренные черти - Патрик Фосс - Триллер
- Вверх по лестнице, ведущей вниз - Бел Кауфман - Современная проза