Прошлое - Алан Паулс
- Дата:23.11.2024
- Категория: Любовные романы / love
- Название: Прошлое
- Автор: Алан Паулс
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со всем этим богатством он разделался буквально в один день. Вернувшись с работы, Вера застала его на лестнице — он сгибался под тяжестью очередного мешка с барахлом, приговоренным к выносу. В сандалиях, голый по пояс, он походил на римского легионера, перетаскивающего лагерный скарб; из мешков во все стороны торчали углы папок, хвосты линеек и наконечники шариковых ручек — под натиском всех этих острых предметов полиэтилен едва держался; Римини был предельно сосредоточен — как человек, который прекрасно понимает, что малейшее сомнение в целесообразности тотчас же заставит его прервать дело, вернуться к которому в следующий раз он сможет нескоро. Как любая маниакальная ревнивица, Вера прекрасно чувствовала эмоциональное состояние Римини и на этот раз присоединилась к начатой им работе, не задавая лишних вопросов. Она помогла ему перетащить мешки на четыре этажа вниз и позволила себе комментарии по поводу происходящего, лишь когда уже при выходе из подъезда укололась обо что-то острое, торчавшее из мешка; Римини отправился наверх за последней порцией груза, а Вера, задержавшись, провела рукой по полиэтилену и нащупала уколовшую ее иголку: из мешка, словно в последней попытке освободиться из плена, торчало перо ручки «Реформ».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Пусьер приезжал на следующей неделе. Нужно было набраться сил — для этого у них в распоряжении оставался целый уик-энд, удлинившийся на один день из-за какого-то праздника. Резонно полагая, что визит лингвиста не оставит Римини ни одной свободной минуты, они решили провести эти три дня вместе, воспользовавшись для перемены обстановки домом родителей Веры в Валерия дель Мар. Добирались они туда на автобусе — ночью, скрюченные в три погибели, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться, и спасаясь от буквально полярного холода слабым, невкусным, но восхитительно горячим кофе, который изрыгала из себя автобусная кофеварка, сама кашлявшая, чихавшая и дрожавшая. Дополнительными привилегиями поездки первым классом были входившие в стоимость билета сухарики и короткие, грубые и влажные пледы, которые водитель-сменщик раздал пассажирам, как только стемнело и в салоне автобуса выключили свет. Римини сидел со стороны прохода и, уже засыпая, увидел в двух рядах перед собой чью-то выставленную в проход ногу в ботинке с развязанными шнурками и высунутым язычком; тут Римини понял, что за запах висел в салоне — точнее, смесь запахов: несвежих носков, влажной ткани обивки сидений, испарений мочи, пробивавшихся сквозь дверь туалета; к этому добавлялись запахи табака, дешевых духов и одеколонов и щедро распыленного ароматизатора «хвойный лес». В этот момент Римини даже не почувствовал, а именно убедился, что любовь и есть та алхимическая реакция высшего порядка, которой одной лишь дано превращать убожество окружающего мира в величайшее блаженство и роскошь. С этой мыслью он и уснул, убаюканный мерным, уютным дыханием спавшей у него на плече Веры.
Через какое-то время он проснулся от неожиданно вспыхнувшего в нем предчувствия опасности. Открыв глаза, он тотчас же был вынужден снова их прикрыть из-за слепящего яркого света Римини чуть было не закричал, но успел осознать, что яркое пятно впереди не только приближается, но и раздваивается, а самое главное — смещается влево; в общем, заставив себя открыть глаза еще несколько секунд спустя, он уже довольно спокойно проводил взглядом встречный автобус, с которым они разъехались на совершенно безопасном расстоянии. В салоне вновь стало темно. На экране подвешенного к потолку телевизора бегал толстый актер-комик, герой которого, выдавая себя за врача, нацепил белый халат; он держал в руках огромный шприц и норовил воткнуть его в филейную часть рыжеволосой дамочки, в свою очередь бегавшей от него по всему кабинету в одних панталонах и лифчике. Римини в состоянии полудремы смотрел на все это безобразие — и вдруг почувствовал сильнейшее желание. Он повернулся, прижался к Вере, спавшей спиной к нему, и стал медленно, мягко и незаметно тереться о ее тело; к тому же — автобус трясся, сиденье под Римини вибрировало, так что он быстро кончил. Все прошло легко и спокойно; сон сгладил стеснение и стыд, так что, вспомнив об этих мгновениях на следующий день, Римини мог только блаженно и мечтательно улыбнуться; он, кстати, всякий раз вспоминал об удовольствии, полученном им в автобусе, когда занимался любовью на новом месте, каким для них с Верой был дом ее родителей. За выходные они предавались плотским утехам не менее полудюжины раз — и всякий раз меняя комнату, в соответствии с программой физкультурно-туристических мероприятий, которую Вера разработала.
В общем-то, больше они ничего и не делали, если не считать нескольких изматывающих часов, проведенных на террасе за игрой в домашний бейсбол, — настоящие турниры, а не партии. Особенно тяжело они давались Римини — ему приходилось то и дело спускаться и подниматься по склону невысокого холма, на котором стояла терраса, к его подножию, в небольшой сосновый лес, куда имели обыкновение скатываться пропущенные или неудачно отбитые мячики. Кроме того, они с Верой погуляли по окрестным дорожкам и тропинкам и успели несколько раз от души попотчевать друг друга горячим шоколадом в кафе, хозяйками которого были две неразговорчивые строгие румынки, и пару раз поужинать в местном ресторанчике с пластмассовыми, подсвеченными изнутри стенами и вялыми, апатичными официантами — впрочем, после одиннадцати вечера эти ребята словно преображались: скидывали фартуки, надевали широкополые шляпы, брали в руки кнуты и болеадорас, и обеденный зал мгновенно превращался в сцену, где разворачивалось великолепное фольклорное шоу, посвященное жизни гаучо. Все три дня Римини был на вершине физического, плотского, совершенно бездумного счастья. Ни намека на стеснение, на стыд — их с Верой общность угрожающе приближалась к стадии неразрывного единства, как у сиамских близнецов. Оставаясь на несколько минут в одиночестве, Римини развлекался тем, что с упорством, заслуживающим лучшего применения, пытался найти хоть какую-то трещину в этих отношениях, хоть какое-то темное пятнышко, пытался — и не мог. Ему, натуре, вечно жаждущей противоречий, хотелось испытать разочарование, но — мир был безоблачным и спокойным; на небосводе круглые сутки не было ни единого пятнышка от горизонта до горизонта, и казалось, это будет длиться вечно. Ничто не могло испортить им настроение. Они были неуязвимы для неприятностей и для недобрых предчувствий.
Римини не насторожился, даже когда Вера, подписывая в очередной раз чек, по которому расплачивалась кредитной картой, как ни в чем не бывало вытащила из сумочки черную ручку «Реформ» — ту самую, от которой Римини вроде как избавился уже много дней назад; к немалому удивлению хозяина, в руках Веры перо писало легко и свободно, на него совсем не приходилось нажимать. «Мне стало ее жалко, и я решила ее оставить, — сказала Вера, улыбаясь чуть виновато, чтобы заслужить прощение Римини. — Ты ведь не против?» Да нет, конечно, он был не против. Не против чего бы то ни было. Мир был так далеко, и Римини словно стал для него невидимым. Более того, в этот момент он был готов отдать все, что угодно, за малую толику неприятностей, боли и разочарования — которые, как он, конечно, в глубине души понимал, еще ждут его впереди. Римини казалось, что он уже никогда больше не будет таким сильным и храбрым, чтобы бесстрашно и легко принять свою долю страданий. Вот он и хотел воспользоваться этой минутой торжества. Организовать несчастье в подходящий момент ему не удалось — потому что счастье не поддается никакому административному регулированию. Счастье — это потери, утраты, исчезновения и — усталость.
Римини давно не чувствовал себя таким усталым, как в тот момент, когда на дрожащих, подкашивающихся ногах подходил к обратному автобусу. Дело было не в долгих прогулках по пляжу, не в изматывающей беготне за мячиками по террасе, даже не в непривычных, странных, но таких возбуждающих гимнастических премудростях, которыми ему пришлось овладеть, занимаясь любовью с Верой, по ее настоянию — в уединенных местах на свежем воздухе. Нет, эта усталость была неотъемлемым свойством счастья — когда не плывешь сам, а предоставляешь нести себя течению реки, в которой нет ни порогов, ни водоворотов. В общем, Римини сел на свое место и уснул еще до того, как они отъехали; безмятежный сон продолжался, пока автобус не вернул Римини к реальной жизни резко и даже грубовато — сначала один сильный клевок носом, а затем еще несколько толчков — с ослабевающей амплитудой, но от этого не менее неприятных; в тот момент, когда автобус наконец полностью остановился, у Римини возникло ощущение, что усталая машина даже присела и стала ниже ростом — словно одновременно сдулись все четыре колеса.
- Самое важное об отложении солей и подагре - Инна Малышева - Здоровье
- Следователя вызывали? - Юджиния Холод - Любовные романы / Любовное фэнтези
- Почта спешит к людям - Ефрем Борисович Соркин - Зарубежная образовательная литература
- Камень духов - Александр Кердан - Исторические приключения
- Они пришли с юга - Йенс Йенсен - О войне