Прошлое - Алан Паулс
- Дата:23.11.2024
- Категория: Любовные романы / love
- Название: Прошлое
- Автор: Алан Паулс
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знают они это или нет — а судя по всему, они об этом не догадываются, — дни совместного существования девушки и картины сочтены. Отнятая у автора, картина обретает нового владельца; именно он, этот аргентинец, в силу некой особой, не то природной, не то сверхъестественной, связи с «Ложным отверстием» имеет на него неоспоримое право. Нет, можно, конечно, это право опротестовать, можно попытаться разобраться в том, кому должен принадлежать этот холст с точки зрения юридической, — задача, впрочем, неблагодарная и практически не имеющая решения, ибо с момента создания эта картина сменила уже нескольких хозяев, каждый из которых владел ею на весьма спорных основаниях; тем не менее если опираться не на сухие бездушные нормы закона, а на подлинное, непредвзятое понимание таких категорий, как внутренняя связь и предначертанная судьбой принадлежность, то специфическое генитально-душевное родство аргентинца и этого творения Рильтсе становится очевидным, и у любого беспристрастного судьи не хватит духу вынести решение, которое мешало бы клиенту вьетнамки обладать шедевром. Теперь сюжет закручивается с пугающей быстротой: взяв в руки картину и повернув ее к себе тыльной стороной, аргентинец убеждается в правоте своих предположений — холст действительно принадлежит кисти Рильтсе. Глядя на этого человека, который всякий раз, рассчитываясь за проведенное с ней время, платит, по словам Фанни, банкнотами как минимум шести разных стран, безошибочно переводя их во франки при помощи явно встроенного в его мозг калькулятора, вьетнамская девушка вспоминает всю свою жизнь и, пожалуй, впервые начинает мечтать о том, чтобы начать ее заново. Она счастлива. Ей весело, она готова смеяться по любому поводу. Увидев, например, туфли аргентинца с развязанными шнурками и носки, влажные после купания в очередной луже, — она умиляется до слез; он такой эрудированный — предыдущий вечер был в основном посвящен вопросам этимологии; его подарки — скромные и бестолковые, купленные второпях и скорее всего у какого-нибудь скупщика краденого, — пробуждают в девушке нежность, на которую она раньше не считала себя способной. Но, увы, — он женат. Он мог бы, конечно, не упоминать об этом, а даже проговорившись — не утруждать себя и не обещать вьетнамке, что разберется с этим, чтобы быть с нею; так нет же — для начала он на полном серьезе заявляет, что разведется, а если не удастся сделать это быстро, то убьет жену; вьетнамка, разумеется, не верит, хотя его слова звучат искренне. Ее грустная улыбка приводит аргентинца в чувство; ну хорошо, говорит он и, к удивлению вьетнамки, предлагает вполне реальное решение, причем с той же горячностью. Он предлагает ей жить с ним, у него в квартире, в качестве служанки. Для этого ей придется поехать вместе с ним в Аргентину. Похоже, что он действительно все продумал: его не пугает, а, наоборот, заводит перспектива стать двоеженцем; он уже рисует себе соблазнительную картину — вьетнамская домработница в черном переднике в белый горошек и с белоснежной наколкой в волосах… Ох и поразвлекается же он с нею, уводя ее по ночам из дома в самые веселые, самые заводные ночные клубы и дискотеки на площади Италии или на улице Флорес… Девушка задумывается. Аргентина… При одном этом слове у нее все тело покрывается мурашками. Бежать из Пномпеня… Ради того, чтобы в конце концов очутиться в Аргентине? Для аргентинца же эти сомнения служат лишь дополнительным стимулом — он удваивает ставку и предлагает вьетнамке сменить декорации (его устроило бы, если бы она жила в его доме в качестве прислуги, но, как выясняется, он не может требовать этого от нее) и наскоро набрасывает ей один за другим варианты сценариев ее новой жизни, в которой у девушки будет работа, свое собственное жилье — отдельная квартира в каком-нибудь нормальном доме — и даже, вполне вероятно, собственная служанка в синем передничке в белый горошек и с наколкой в волосах… Он явно не понимает, что проблема заключается в том, что местом действия остается Аргентина, — об этом вьетнамка и говорит ему, собравшись с духом. Следующие несколько часов становятся для него едва ли не самыми трудными за многие годы. Отказ девушки сначала подстегивает его чувства и творческие способности, а затем заставляет раскаиваться в собственной слабости и требовать компенсации за унижение. Разумеется, скоро они оказываются в постели, и впервые аргентинец прибегает к столь, впрочем, привычному для девушки сексуальному насилию — как будто любовь, обостряясь, сама собой принимает именно такие формы. На следующий вечер, запершись вместе с вьетнамкой у нее в комнате, он в отчаянии заявляет ей, что она «не достанется никому» и что он, прежде чем расстаться с нею окончательно, твердо намерен «порвать ей задницу». Осуществить это намерение вьетнамка предлагала ему с первого дня знакомства — но ее предложения он с негодованием отвергал; теперь все меняется местами, и девушка отвечает ему отказом. Она говорит, что не позволит ему над собой надругаться. Возникает вопрос, имеет ли она право на отказ. Аргентинец, между прочим, исправно платит за потраченное на него время, несмотря на то, что их отношения вроде бы уже перешли в ту романтическую стадию, где деньги, как говорят, становятся лишними. Тем не менее соблюдение аргентинцем всех условий первоначального контракта дает ему право требовать — и, безусловно, получать — все, что он захочет. Они начинают спорить; спор вскоре перерастает в ссору. Девушка, удивляясь сама себе, заливается слезами и дрожит — не то от ужаса, не то от отвращения, как будто впервые получает от мужчины нескромное предложение. Аргентинец, преследуя самые неблагородные цели, ласково успокаивает ее и, когда вьетнамка перестает плакать, а точнее — когда ей удается справиться и загнать внутрь себя продолжающие душить ее рыдания, — объявляет ей, что готов пойти на уступки и получить спереди то, что ему не дали получить сзади. С этими словами он сует свой член ей в рот.
Что происходит между ними в последующие несколько минут — остается только догадываться. Чем она это сделала, зубами или ногтями, также не имеет большого значения. Зато нам доподлинно известно, что вскоре уютную тишину «Люкса» разрывает дикий крик. Когда Фанни вламывается в комнату вьетнамской красавицы, ее взгляду предстает следующая картина; аргентинец лежит на полу со спущенными штанами и держится обеими руками за пах, пытаясь остановить кровотечение. Связи Фанни — а среди ее клиентов немало практикующих в Каннах светил медицины — и хорошая репутация ее заведения помогают организовать экстренную медицинскую помощь действительно в экстренном порядке, а главное — не привлекая излишнего внимания. Остается нерешенным вопрос правовой оценки случившегося. Аргентинец, разумеется, может сообщить куда следует, а в любом провинциальном городе — включая роскошные и насквозь коррумпированные Канны — найдется судья, принципиально выслуживающийся или же, наоборот, цинично-двуличный, который раздует эту историю для того, чтобы обеспечить себе перевод в Париж. Вынести сор из избы означает для Фанни катастрофу. Она уже представляет себе цепочку кошмарных событий: появление полиции, задержание, арест, суд, тюрьма — жизнь кончена. Заинтересованные стороны назначают встречу в «Люксе». Фанни благоразумно заперла вьетнамку в подвале, где, собственно, и собирается держать ее в обозримом будущем, и предлагает аргентинцу компенсацию за случившееся, которую даже он не может мысленно не признать разумной и адекватной. Он, кстати, за все время разговора ни на минуту не садится в предложенное ему кресло и держит руку в правом кармане брюк, нежно поглаживая ею повязку, наложенную на член. Выслушав предложение Фанни, он выдвигает свои требования: ему не нужны ни деньги, ни пожизненный ваучер на бесплатное пользование всеми услугами ее заведения, ни даже ее связи в высших сферах каннского общества — а ведь Фанни действительно достаточно поднять трубку, чтобы решить многие весьма серьезные вопросы; все это звучит, конечно, заманчиво, но аргентинцу нужно другое: он требует отдать ему «Ложное отверстие».
Что ж, раз он его хочет, он его получит. Фанни, которая обнаруживает картину, лишь когда аргентинец тащит ее за собой в бывшую комнату вьетнамки и тыкает пальцем в холст на стене, отказывается верить в свое счастье: едва ли не самую большую сложность, возникшую у нее за все годы карьеры «мадам», оказывается, можно разрешить за счет чего-то, что даже картиной назвать трудно и что, главное, не стоило ей ни гроша. Аргентинец увозит творение Рильтсе в Буэнос-Айрес в своем единственном чемодане. Чем-то это заключение напоминает то, в котором холст пребывал во время бегства Сальго из Австрии, с той лишь разницей, что на этот раз его соседями по камере оказываются чистые и недешевые вещи от самых модных производителей мужской одежды. Аргентинец доволен: он увозит домой работу самого Рильтсе. Имя этого художника ему, человеку светскому, естественно, знакомо, но он, по правде говоря, абсолютно равнодушен к живописи. Восторг, охвативший его при виде этого шедевра больного искусства, имеет никак не эстетические, а сугубо физиологические корни. Нет, радуется аргентинец вовсе не тому, что приобрел гениальное творение, а тому, что у него появилась отличная возможность «заткнуть пасть» — именно так он про себя и выразился — Нэнси, женщине, на которой он женат вот уже больше двенадцати лет, владелице, а если говорить точнее — наследнице внушительного состояния, которое позволило мужу, во-первых, писать стихи и публиковать их, а во-вторых — открыть собственное рекламное агентство, которое за пять лет получило единственный заказ и подготовило серию рекламных постеров — целых две штуки — для рекламы производителя какого-то малоизвестного шотландского виски. Справедливости ради следует отметить, что эта рекламная кампания была остановлена производителем буквально через день после начала продаж — ввиду ее явной неэффективности. Кроме того, за счет жены аргентинец поучаствовал, например, в международной регате и, более того, бросил ее по первой прихоти, с тем чтобы сплавать в Канны на борту собственного парусника. За счет жены две недели пользуется услугами «Люкса» — ну и разумеется, затаривается духами, косметикой и дизайнерской одеждой, чтобы отвезти все это барахло супруге. Таким образом он обычно откупается от нее, когда она начинает жаловаться, что муж не взял ее с собой в поездку за границу. Стоя за штурвалом яхты — а он не без удовольствия берет время от времени управление парусником на себя, — аргентинец продумывает, как с наибольшим эффектом преподнести жене столь ценный подарок. Если повезет, если ветер будет попутным, то в Буэнос-Айресе он будет дня за два до тринадцатой годовщины их свадьбы; этого времени хватит на то, чтобы поместить картину в рамку и красиво, в несколько слоев, со всякими ленточками ее упаковать. Дальнейшее же видится аргентинцу так: во время ужина в их любимом ресторане метрдотель, дождавшись, когда они разберутся с закуской — карпаччо из лосося и коктейлем из морепродуктов, традиционно восхитительными, — выложит перед Нэнси на стол загадочный сверток, притворившись, что и сам не знает, откуда эта штуковина. Аргентинец уже видит удивление на физиономии жены и то выражение заинтересованности и подозрительности, с которым она будет снимать слой за слоем целлофановую пленку и оберточную бумагу. Видит он и то, как она будет стараться скрыть разочарование, когда ее глазам предстанет картина Рильтсе. Нэнси небольшая ценительница живописи, уж тем более — столь нетрадиционной, и явно предпочла бы получить в подарок что-то иное, желательно — из ювелирного магазина. Свой главный козырь аргентинец открывает лишь теперь: наскоро объяснив Нэнси, кто такой Рильтсе и как много его имя значит для современного искусства, он неминуемо спровоцирует ее на вопрос, во сколько обошлось ему это приобретение, — и она просияет, узнав, что на столь ценную картину муж не потратил ни гроша, — а уж придумать какую-нибудь захватывающую историю о том, как «Ложное отверстие» к нему попало, он еще успеет. Ее глаза загорятся, и в них замелькают, как в окошечке арифмометра, сменяющие друг друга от меньших к большим цифры — те суммы, которые, как уверена Нэнси, они со временем получат на «Сотбис» или «Кристис», подержав Рильтсе в своем доме несколько лет. В дальнейшей судьбе картины главным теперь будет вопрос о рыночной конъюнктуре и популярности у богатых коллекционеров того или иного направления современного искусства. Таким представляет себе будущее аргентинец, стоящий за штурвалом «Капитана Эвиты». Ему не дано знать, что с этой картиной будет связана одна сцена — трогательная, но вряд ли могущая прийтись ему по душе: его жена, перезревшая красавица Нэнси, уже пристроившая полотно в туалет для прислуги, отдыхает от бурных ласк в объятиях какого-то мужчины, гораздо более молодого. Вскоре Нэнси уснет, а лежащий с ней рядом Римини так и не сомкнет глаз; все его мысли будут заняты «Ложным отверстием», о котором он будет мечтать с какой-то сентиментальной жадностью, не в силах побороть это чувство. Римини лежит, глядя в потолок, а его пальцы машинально убирают с лица Нэнси прядь волос, ласкают ей щеку, ухо, шею и постепенно сползают к узенькой, едва заметной белой полоске у линии роста волос. Это шрам, оставшийся здесь, в укромном месте, после очередного, не первого уже за недавние годы, вмешательства пластического хирурга в естественный ход вещей.
- Самое важное об отложении солей и подагре - Инна Малышева - Здоровье
- Следователя вызывали? - Юджиния Холод - Любовные романы / Любовное фэнтези
- Почта спешит к людям - Ефрем Борисович Соркин - Зарубежная образовательная литература
- Камень духов - Александр Кердан - Исторические приключения
- Они пришли с юга - Йенс Йенсен - О войне