Цикл "Город внизу" (СИ) - Максим Далин
- Дата:28.07.2024
- Категория: Фантастика и фэнтези / Социально-психологическая
- Название: Цикл "Город внизу" (СИ)
- Автор: Максим Далин
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К метро течет обычная серая толпа телезомби пополам с обычными людьми и людьми без лиц. Я привычно вливаюсь в нее. От меня отстраняются: я воняю дохлятиной и дымом сигарет, я измазан кровью, у меня, вероятно, чудовищно заспанная, помятая и небритая рожа.
Мне все равно.
Вдруг в толпе я вижу некроманта. Он идет с непокрытой головой; я узнаю его выбеленную шевелюру. Бегу к нему, расталкивая всех подвернувшихся, наплевав на матюги в спину.
Олег Борисович, подождите!
Он оборачивается, останавливается, ждет. Грустно улыбается.
Скверная, скверная девочка, говорит некромант. Шалит, как трехлетняя малышка — полагает, что это весело… Увели тебя?
Мне нужно на работу через час, выдыхаю я. Вы ведь знаете, как уехать отсюда?
Утром — с пересадками, говорит некромант.
Я иду за ним в метро.
1 феврапреля
Я стою в битком набитом вагоне, прислоняясь к некроманту плечом. Пол подо мной покачивается, стонущий гул наполнил мозг целиком. Тепло, как всегда тепло в вагоне метро. Меня клонит в сон.
Некромант читает Фроммовскую «Анатомию деструктивности» в бумажной обложке. Я не знаю, куда уткнуть глаза: в черном вагонном окне плывут искаженные лица, вокруг — утренние упыри, воздух так сух, что рассыпается в легких крупинками и царапает гортань.
В тяжелой полудреме, которую никак не стряхнуть, шарю взглядом по вагону. Натыкаюсь на газету, свернутую трубкой и засунутую за спинку сиденья. Автоматически вынимаю.
«Анекдоты и приколы». Слово «анекдот» вызывает у меня приступ тошноты, но я не могу бросить эту дрянь. Буквы складываются в слова почти сами собой.
А если солдат чумной, где он должен носить штык-нож? Да хоть в спине, какая ему разница!
Девушка, девушка! Да, вы, синенькая! А вы собак боитесь? А они вас?
Я снова чувствую приступ ледяной ярости. Дремоты — как не бывало.
Некромант сует книгу в дипломат, кивает на дверь.
Нам выходить.
Станция пересадки целиком из черного мрамора. В конце перрона — темная чугунная статуя странного существа, карикатуры на танцующего Шиву. В десятке его растопыренных рук — красные светящиеся сердца. Человек-паук…
Мы поднимаемся по лестнице. «Мост самоубийц» — с лестницы такой завораживающий вид на рельсы внизу, что тянет сигануть через перила. Истерики, вероятно, вообще могут ходить тут только под конвоем и с завязанными глазами.
Я трогаю некроманта за локоть.
Он оборачивается, поправляет очки, улыбается — и мрачнеет, встретившись со мной взглядом.
Что такое чума, спрашиваю я. Вы говорили, что от заражения помогает рука славы. Значит, чумой можно заразиться?
Ты перепутал, малыш, говорит некромант. Чума не заразна. Чума — это проклятие. А с помощью руки славы проклятие можно вернуть тому, кто пытается проклясть. А что?
Я останавливаюсь, и некромант останавливается.
Почему мне кажется, что чумные лучше здоровых, спрашиваю я. Как это может быть?
Они лучше здоровых, говорит некромант. Они — те, кому завидуют, и те, кто непонятен, малыш. Они — те, кто выбрал душу вопреки рекламе. И еще: они — те, кому легче убивать себя, чем других. Мне показалось, что и ты такой. Таким рука славы не поможет.
Я не такой, говорю я, и пыльный свет тускнеет и расплывается. Я, наверное, могу и убить. Сегодня ночью я это понял. Только не за себя.
Вот в этом-то и дело, говорит некромант, больше не улыбаясь. Пойдем, опоздаешь на работу.
Он выходит на Техноложке. Мне почти жаль с ним расставаться. На душе тяжело, больно, смутно… и я снова не знаю, что делать.
Я сплю стоя до самого Просвета. Выхожу на автопилоте, открываю киоск. Включаю свет, компьютер, кассу — будто и не я, а какой-то заводной механизм. На том же заводе, бездумно, завариваю чай. Пью. Вокруг тепло, но за эту ночь я так продрог, что льду внутри никак не растаять. Меня слегка знобит.
Я точно знаю, что девочка-вамп, в которую я был влюблен со щенячьей страстью, меня тоже не отогреет. И не поможет. Ее шуточки для меня слишком холодны, хоть и изысканы.
Я чувствую, как что-то рвется внутри меня. Может, чума так и начинается? Похоже на то, но мне совершенно не страшно. Я знаю, куда и как отправлюсь, если окажусь прав. Я больше не чувствую себя одиноким. Все равно ада нет, а рай — не в этой жизни. Какая, в сущности, разница, на каком ты кругу…
Я надеваю тужурку типа «ватник» на окровавленный заскорузлый свитер. Теперь крови не видно, а запах учует не каждый.
Детектив. Пара детективов. Еще детектив. Гламурный роман. Детектив в хорошем переплете. Пачка розовых дамских романчиков. Детектив. Трудовые будни.
Дяденька, нам по литературе задали… В общем, про карлика, который хотел замуж.
Что?!
Пацаненок, похожий на нарисованного бурундука. Смущенно улыбается в пухлые беличьи щеки.
Погоди, старик. Задача… Автора не помнишь, конечно? А что еще делал этот карлик?
В школу ходить не любил…
Ага! «Недоросль», да? Фонвизина? Карлик, потому что не дорос? Не хочу учиться, хочу жениться?
Ребенок радостно кивает. Забирает копеечную книжку — школьная библиотека. За ним подходит высокий парень. Я поднимаю глаза от кассы.
Он улыбается черными губами. Глаза запали, зеленоватое лицо — и вид такой виноватый, будто чума у него назло окружающим. Дезодорант, хлорка, падаль, мятная жвачка. Свежий, но не свежее меня, конечно.
Приятель, я понимаю, что, вроде как, не твой профиль… Но Солженицына, «Двести лет одиночества» — нет, случайно?
Не в этом мире, говорю я. Ты заблудился. У нас — «Двести лет вместе».
Улыбается гораздо веселее.
Знаешь, дружище, я не читал, но, судя по названию, та, что у вас — куда лучше. Я покупаю. Сколько?
Твёрдая рука
Время волшебников прошло…
Ю. ОлешаДля игры в Чепуху, слова [ягуар, спиральный, чай]. Цикл «Город внизу», однако))
— Всё-таки я не понимаю — как это «освобождён от рисования»? — снова сказала Хеда, неприязненно глядя, как Лео засовывает тетради в рюкзак. — Я понимаю — от физкультуры. По справке от врача. Но от рисования — с чего бы?
Лео пожал плечами, не желая вступать в пререкания. Ему было заметно неловко и хотелось улизнуть поскорее. Не получилось.
Уже почти у двери его остановили.
— А ты куда это? — спросил Верзила Дин с глумливой улыбочкой. — Слышь, новенький, у нас в одиночку не сматываются.
Чтобы взглянуть на Дина, Лео пришлось поднять голову. Новенький, объявившись три дня назад, стал самым мелким в классе. Мелким и тощим вдобавок. И белёсым. С остреньким землистым личиком, в очках. Дин назвал его Крысёнышем, а у Лео не хватило храбрости возражать.
— Ну чё? — спросил Дин в ответ на взгляд снизу вверх. — Филоним, значит?
— У меня освобождение, — сказал Лео проникновенно. — Мне нельзя.
Компания Дина дружно прыснула. И Хеда со второй парты сказала:
— Он говорит, у него и по черчению освобождение.
— Слышь, Крыс, вались на место! — приказал Дин. — Я тебя не освобождал. Будешь рисовать этот идиотский горшок с этими, мати их, цветуёчками, вместе со всеми, тля!
После такого заявления следовало подчиниться или драться, но Лео не мог драться с Дином по определению, хотя, кажется, хотел. Целых полминуты.
— Вали-вали! — ухмыльнулся Дин, заметив его колебания. — Очки по карманам разложу, убогий…
Но тут прозвенел звонок, и в тот же миг в класс вошла чертёжница по прозвищу Пилорама. И, к глубокому потрясению класса, увидев Лео, тут же выдала:
— Ты что здесь делаешь?! Вон, немедленно! Положи карандаш сейчас же! Ещё раз увижу в своём кабинете — к директору пойдёшь! Мне неприятностей не надо…
Лео выскочил из класса, как ошпаренный, а Пилорама повернулась к Дину и его дружкам:
— А вы что стоите?! А ну — по местам и готовиться к уроку!
— А почему он освобождён, Мать Дафна? — спросила Зельда голосом хорошей девочки.
Но Пилорама на сей раз и не подумала беседовать с собственной любимицей.
— Не твоё дело… Вы, в последнем ряду! Долго буду ждать, пока на вашем столе появится бумага?
Класс уныло взглянул на выставленный у доски натюрморт — комнатный цветок в покрытом известковыми потёками глиняном горшке и восковое яблоко — и смирился с неизбежным.
Разве что многие здорово заинтересовались. Но удовлетворение любопытства пришлось отложить.
После урока Лео обнаружился около входа в столовую. Он сидел на парапете, окружающем жуткий заплёванный цветник — парапет состоял из цемента и острых каменных осколков, но более подходящих для сидения предметов в холле не было — и тоскливо смотрел на надкушенную подгорелую плюшку. При виде подходящих одноклассников, Лео поднялся. Вид у него был усталый и виноватый.
- Тайна открытой двери - Валерий Бабынин - Религия
- У книги слабый корешок - Василий Гавриленко - Социально-психологическая
- Туман идет по следу - Василий Сорокин - Домашние животные
- Цветы на подоконнике - Клавдия Пестрово - Поэзия
- Раскрывшийся Бутон Благодати, или Другая тишина. Рассказы и эссе - Максим Евстигнеев - Русская современная проза