Железный Совет - Чайна Мьевиль
- Дата:13.09.2024
- Категория: Фантастика и фэнтези / Киберпанк
- Название: Железный Совет
- Автор: Чайна Мьевиль
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отныне Курабин мог говорить только на рагамоле, языке путников, составленном из обломков разных наречий.
— Я помню свою мать, — сказал Курабин тихо. — Я помню слова, которые она нашептывала мне. Но что они значат, не знаю. — В его голосе не было ужаса, лишь бесстрастное приятие свершившегося. — Одно потеряно, другое найдено. Теперь я знаю, куда идти.
Они пошли тайными путями. Всю дорогу небо меняло цвет.
В пяльницу равнина осталась позади, и странники осознали, что уже давно поднимаются в гору; почва под их ногами шла резко вверх, а сами они лезли по крутым склонам поросшего каменным деревом холма, где им не хватало воздуха. Впереди их ждала огромная чаша из красного латерита:[7] каньон, который расширялся затем настолько, что не мог оказаться просто долиной. То был широчайший рубец на теле континента. Из-за узкой длинной скалы, похожей на рыбий плавник, валил черный дым, отравляя воздух.
Иуда стоял на краю, смотрел вниз, на дым, который не был признаком степного пожара, и выл. Звук чистейшей дикой радости исторгался из груди Иуды и словно отбрасывал его назад во времени, как будто ни один человек, ни одно разумное существо не имели права на такое беспримесное чувство. Иуда гоготал.
Быстрым, как и прежде, шагом он спустился и, бросив товарищей, устремился вдаль, следуя через прерию по едва намеченным тропам. Каттер нагнал его, но заговорить не пытался. Над сьеррой струился свет, густой, точно сироп.
Кто-то закричал, его слова отдались насмешливым эхом. Это был вопрос, приказ, повторенный на нескольких языках в быстро сменявшейся последовательности — в том числе на их собственном. Рагамоль, в двух тысячах миль от дома. У Каттера захватило дух. Из какого-то укрытия вышли трое человек.
— Стойте, стойте, — кричал один. — Рагамоль понимаете?
Каттер показал пустые руки. Он тряс головой в странном восхищении. Молодой человек говорил со смешанным акцентом: что-то накладывалось в нем на знакомый ворчливый выговор жителей южных кварталов, Собачьего болота, трущобного Нью-Кробюзона.
Иуда побежал навстречу троице: это были мужчина, женщина и узловатый какт. Солнце садилось за их спинами, они отбрасывали длинные тени, и Каттер не видел ничего, кроме силуэтов. Зато они должны были хорошо видеть Иуду, пока тот бежал к ним, спотыкаясь, вскинув руки над головой, весь омытый, затопленный предзакатным сиянием, словно отлитый из янтаря, с лучиками морщин, разбегающимися по лицу. Он смеялся и кричал.
— Да, да, да, мы говорим на рагамоле! — повторял он. — Да, мы с вами! Сестры! Сестры!
Он повторял это снова и снова и был так очевидно неопасен, пребывал в таком экстазе теплоты и радости, что человеческие стражи поверили и шагнули ему навстречу, раскрыв объятия, чтобы принять его как гостя.
— Сестры! — восклицал он. — Я вернулся, я дома, это я. Слава Железному Совету! О боги, Джаббер, во имя Узмана…
Тут незнакомцы вздрогнули. Иуда обнял всех по очереди, а когда обернулся, то из глаз его текли слезы и все лицо расплылось в такой улыбке, какой Каттер никогда у него не видел.
— Мы пришли, — воскликнул Иуда. — Слава Железному Совету! Мы пришли.
АНАМНЕЗ
вЕчНыЙ пОеЗд
С каждым шагом вода и корни растений все больше мешают идти. Время повернуло вспять, и молодой Иуда Лёв бредет по болотам.
— Снова, — говорит он.
Больше ничего не надо. Никаких «пожалуйста», и никакой нужды в них. Этот язык проникнут учтивостью до самых своих глубин. Чтобы нагрубить, надо сильно постараться, да еще и применить неправильные склонения.
— Снова, — говорит он, и крошка копьерук показывает ему свою поделку.
Ребенок морщит бровки — это, кажется, означает улыбку, — раскрывает ладонь, и вылепленная из грязи кукла встает на ножки-стебельки. Пальцами ребенок придает ей окончательную форму и, тихонько напевая мелодию без слов, заставляет двигаться. Глиняный человечек умеет только сгибать и разгибать ножки. Сделав так несколько раз, он лопается.
Они стоят на краю обширного пространства, окаймленного кривыми деревьями, прорезанного разбегающимися в разные стороны водными дорогами, паутиной каналов. Ветви склоняются над водой, и под ними есть тайные проходы, а растительность повсюду такая густая и мощная, так пропитана влагой, что кажется, будто это не листья колышутся на ветках, а вязкие капли стекают с них, приняв на мгновение вид и форму зеленого листа.
Болото подражает любому ландшафту — то растекается широкими лугами, то превращается в лес. Есть места, где грязь наслаивается так долго, что вырастают целые холмы. Корни деревьев, нависая над водой, образуют настоящие тоннели, запутанные и жутковатые. Есть и гиблые затоны, где из вонючей жижи торчат побелевшие остовы мертвых деревьев. Мошки и комары тучами слетаются к Иуде и немилосердно жалят.
Атмосфера болот не подавляет Иуду. Здешний воздух для него — как защитная оболочка. За месяцы, прожитые тут, он научился чувствовать ласку болот. Укусы постоянно гноятся, да еще и понос к тому же, — но Иуда любит эти места. Подняв голову, он смотрит на заходящее солнце сквозь светлые, как разбавленное молоко, облака. Сам себе он кажется не столько человеком, сколько элементом пейзажа — позеленевшим, покрытым плесенью, населенным инфузориями.
С грацией, присущей его виду, ребенок опускает в воду руку. Его пальчики расходятся от центра ладошки, словно лучи. Сжимает он их по-особому: заостренные пальцы заходят друг за друга, как лепестки закрывающегося на ночь цветка, а кончики сходятся в одной точке. Ногти сцепляются вместе, и вот — ладонь подобна наконечнику копья.
Молодой копьерук покидает Иуду Лёва, двигаясь на четвереньках. На ходу он поворачивает голову — мышцы напрягаются на жилистой шее — и безмолвно спрашивает, идет его спутник или нет. Иуда шумно шлепает следом, но копьерук относится к его неуклюжести снисходительно, будто перед ним новорожденный.
Сам он шагает, буквально пронзая поверхность воды копьевидными конечностями и так же легко вынимая их. А Иуда словно тащит за собой все болото, оставляя позади широкий след. Счастье, что родственники этого поросенка вообще позволяют Иуде ходить здесь: своим шумом он то и дело привлекает внимание существ, с которыми лучше не встречаться. Черным кайманам и боа-констрикторам наверняка кажется, что это барахтается в грязи какой-нибудь подранок.
Община копьеруков терпит и даже поощряет его присутствие здесь с тех пор, как он спас двух зазевавшихся ребятишек от хищника. Сам Иуда до сих пор убежден в том, что зверь преследовал его, но отвлекся на двух малышей, застывших на месте, когда животное поднялось перед ними на дыбы из болотной жижи и зашипело. Камуфляжные железы копьеруков начали выделять магоны, способные отвести глаза смотрящему, но поздно: хищник подобрался слишком близко, чтобы принять их за два пенька или что-нибудь в этом роде.
Но тут Иуда закричал, схватил дубину и стал колотить ею в металлический горшок из тех, которые изготовляют особи его вида, и поднял неслыханный для тихих болотных заводей шум. Испугать хищника он не мог: помесь морского льва, ягуара и саламандры с легкостью раздробила бы ему череп одним взмахом острого плавника, — но зверь пришел в замешательство и скрылся между корней водных растений.
Спасенные малыши побежали домой и в лирической арии, наспех сочиненной для пущей убедительности, поведали взрослым о происшествии, и с тех пор Иуду стали терпеть.
Копьеруки редко разговаривают. Иногда они молчат целыми днями.
Их община не имеет названия. Спальни с гамаками, приподнятые над камышами и водой, соединены мостиками, а остальные комнаты вырыты в мокрой земле. Насекомые размером с Иудин кулак неспешно пролетают мимо, урча, как большие глупые коты. Копьеруки насаживают их на вертел и едят.
У копьеруков пух покрыт жирной смазкой и не пропускает воду: болотная грязь бусинками скатывается с него. Двигаются они, как птицы, переходящие вброд ручей. Они и похожи на птиц, но в то же время на тощих кошек; лица их неподвижны и почти лишены отличительных черт.
Рыжие самцы поют хвалы богам, а коричневые изготовляют орудия труда, строят хатки и трудятся на мангровых фермах. Самки охотятся — они крадутся, так медленно поднимая ноги, что те успевают обсохнуть, пока из воды не покажутся расправленные когти, и ни одна капля не потревожит водную гладь, когда пальцы снова сложатся в стилет, на миг зависающий над своим отражением. Все это — до появления какой-нибудь толстой рыбины или лягушки: тогда конечность стремглав пронзает воду и тут же выскакивает назад с растопыренными пальцами, а добыча наколота на запястье, словно кровавый браслет.
Между домами копьеруки-малыши развлекаются с големами из грязи так же, как в Нью-Кробюзоне дети играют на улицах в шарики и пристенок. Иуда делает записи и гелиотипы. Но он не ксенолог и не знает, как отличить главное от второстепенного. А потому он хочет изучить все: врожденную способность копьеруков к камуфляжу, их големов, травяные настои, умение отделять от времени мгновения.
- Инстинкт - Лестер дель Рей - Научная Фантастика
- Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Джек Лондон - Классическая проза
- Звездные женихи для матери-одиночки (СИ) - Хоук Майя - Юмористическая фантастика
- Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается - Джейн Фонда - Эротика, Секс
- Том 2. Стихотворения 1917-1922 - Велимир Хлебников - Поэзия