Фирмамент - Михаил Савеличев
- Дата:20.06.2024
- Категория: Фантастика и фэнтези / Научная Фантастика
- Название: Фирмамент
- Автор: Михаил Савеличев
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тьму разбила вспышка непроницаемого мрака, но Кирилл успел нащупать в толчее режущих вероятностей свободный ход ответного удара. Интегралы сомкнулись в патовой позиции - антиоптимум Парето фехтовальных учебников и традиций кэндо, - отбрасывая резкие блики на непроницаемые маски.
Борис убрал интеграл, поклонился.
- Вот и ответ.
- Внезапный удар, наставник?
- Предательство, стажер, предательство. Ярчайший смысл эйдоса. Разрыв возможностей, убийство вероятностей. Предать не так уж просто, как кажется. Чтобы предать, нужно стать единым целым, слиться с другим, забыть о себе и своих амбициях, но самое важное и невыполнимое - не думать о предательстве.
Тела были ужасны и безобразны в своей ухоженности, отмытости, антисептичности, которые превращали их в нелепые манекены и игрушки для примерки и воспитания порока. Тяжелый шар прокатился сквозь рассеянные ряды кеглей, разбрасывая их в стороны, вминая тонкие целлулоидные поверхности, не сдерживаемые никакой полнотой содержания, лишь спертой пустотой свершившегося разложения. Под хрустальным светом яркие блики ложились на бессмысленное шевеление, оптическая резкость фонтанов цветов и оттенков вырывала из неразборчивой слитности намеки на подлинно живую жизнь, но при ближайшем рассмотрении рельеф сделанного тела распадался на несоединимый анатомизм проспиртованных мышц в театре мертвых. Слепые глаза и растянутые рты с языками, жаждущими вкуса, шелест трущейся кожи и слабые взмахи крыльев бабочек, траурными цветами распустившиеся на стенах верхних галерей.
- Прах и тлен. Тлен и прах, - бормотал Мартин, улавливая в облагороженной среде отвратные примеси шизофрении, приторным гниением вплетенной в темноту его личного пребывания.
Поначалу Фарелл старался перешагивать через людей, боясь что боль вернет силу в выпотрошенные мозги, но потом пол коридора скрылся под белесым слоем, как прогнивший сыр, усеянный толстыми личинками, и шипованные подошвы отмечали их путь взрывающимися черной синевой гематом на шелковистых подкладах величия и достоинства.
Кто-то ведь должен был уцелеть в этой схватке ума и соблазна, говорил себе Фарелл, заглядывая в драпированные ложи, провонявшие насилием и наслаждением, в уютные гнезда змей, где среди обглоданных останков дергалось в припадке невозможной ломки все такое же совершенство пластиковых лиц. Крайний рай, прибежище самых отвратительных отбросов Ойкумены, фальшивая подделка величия, свиньи, хряки Внешних Спутников, которые пытались разыграть любительский спектакль и теперь наказаны яростью профессиональных ценителей. Отбросы, недостойные внимания, не привлекающие внимания, стонущие останки растоптанного обмана. Как объяснить им, что в общении живых мы знаем других людей с гораздо более внутренней стороны, чем внешней? Мы чувствуем в них этот скрытый и никогда не проявляемый до конца апофатический момент вечного оживления, посылающий из глубин человеческой сущности наверх, на внешность, все новые и новые смысловые энергии. И только благодаря этому становится подлинно живой человек, а не статуя, не мумия.
Любить, презирать, уважать можно только то, в чем есть нерастворимая и неразложимая жизненная основа, упорно и настойчиво утверждающая себя позади всех больших и малых, закономерных и случайных проявлений. Лицо человека есть именно этот живой смысл и живая сущность, в одинаковых очертаниях являющая все новые и новые свои возможности, и только с таким лицом и можно иметь живое общение как с человеческим, неважно, что мы вкладываем в это общение - презрение и ненависть, интерес и равнодушие, надежду и отчаяние.
Здесь ободранная человечность на поверку оказывалась ужасающей пустотой, бездной, дрыгающейся в непристойностях марионеткой, лишенной, вылущенной от всех останков символической сущности, обращенной в бессмыслицу, лишний кусок дерева, приуготовленный к сожжению. Толкач, сверху до низу набитый дровами. Погребальный костер надежде найти человека в этом зверинце и цирке паразитов и уродов.
- Сжечь, все сжечь, - вынес свой вердикт Фарелл.
Обугленные решетки и прах, еще принимающий останками воспоминаний чуть вздутые контуры испарившихся малых сил обрамляли нереально светлое обнаженное тело, удерживаемое в настоящем распинающими ребристыми ручками огнеметов, еще сочащихся тягучим и липким напалмом, ждущим нового воспламенения под бездонными сводами корабля. Картина завораживала невероятностью, смыкавшейся в неуловимом полюсе мнимости ценностей с чем-то похожим на красоту, отбрасывающей потусторонние отсветы на лысый череп спящей женщины.
Борис опустился на колени и потрогал перчаткой ее шею. Сквозь кожу и пластик доносилась приглушенная надежда на жизнь и успех. Подлинность. Муза. Безобразная муза самой впечатляющей красоты в этом отстойнике под Крышкой лишь сон, только сон среди шизофренической кататонии и плясок святого Витта, среди смердящей огненной смерти, свернувшаяся жемчужина в пепле тысячелетий сгинувших моллюсков. Ей было душно в спертом пространстве нечеловечности, она задыхалась под бременем вечной жалости на теплом ложе импровизированного крематория.
Путь Орла: Оберон. Жестокость Громовой Луны
Пространство не знает жалости. В его складках, извивах, дырах и безднах измельчается и исчезает, крошится и оборачивается самой страшной смертью любой расчет присутствия кого-то равного или мелкого, живого и дышащего, который имеет последние силы достучаться до метронома искусственного сердца импульсами радиоволн. Нити морали, протянутые в фальшивую бесконечность мироздания религиозным экстазом и философской извращенностью, прячущих под грудой замысловатых кодов безнадежность укоренения в черной дыре человеческой личности, обвисли оборванными струнами под самой Крышкой, как вредоносные наросты, подтачивающие надежность кораблей в прагматике науки или войны. Времена выбора сгинули в закоулках Ойкумены - чудовищного муравейника, раскинувшегося в осколочном единстве геометрической и временной метрики, сложного лабиринта канализаций личных страстей и обид, жуткого резонатора величия и ничтожества, с легкостью путающего случай и предназначение, размер и относительность, бытие и иное, вынося ошибочные вердикты уже не людям, но именованным и безымянным глыбам.
В мире абсолютной вины жизнь или существование, пребывание, явленность не были достаточными основаниями к короткой вечности эволюционного сотрудничества в гравитационной геометрии или световой неопределенности. Система рухнула в прошлое, уступив Хрустальную Сферу Ойкумене - симбиозу мертвых камней и мертвой жизни, удвоенной аморальности дольнего и горнего миров в густой всклокоченности хаоса погоды и катаклизмов, лишенной божественного гнева Обитаемости. Свергнутые и растоптанные идеалы симулякры зомбированной воспитуемости и пустых слов десакрализованных книг освободили тесный угол бессмысленной схватки забытых обид, разногласий, убеждений. Дождь и снег имели больше оснований на землю, на свое появление и присутствие, чем жалкие потуги восстановить олимпийское величие грозовых богов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Одри Хепберн. Откровения о жизни, грусти и любви - Софья Бенуа - Биографии и Мемуары
- Солнечная песня - Мэри Картер - Исторические любовные романы
- Первая стена - Торп Гэв - Эпическая фантастика
- Большой обман - Луиза Винер - Современные любовные романы
- Полное собрание сочинений. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты - Лев Толстой - Русская классическая проза