Фантастика, 1979 год - Сборник
- Дата:23.08.2024
- Категория: Фантастика и фэнтези / Научная Фантастика
- Название: Фантастика, 1979 год
- Автор: Сборник
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но погода оказалась летной, и в девять часов вечера Петр Квантович уже открывал двери своей квартиры. Телеграмму он, как обычно, не дал (он делал так из соображений супружеской бдительности, равно как и никогда не говорил, на какоэ время уезжает, чтоб ждали). Он сразу убедился, что дома все благополучно. Добродетельный запах вывариваемых для холодца свиных ножек, запах семейного уюта (была такая мечта) встретил его с порога. Жена хлопотала на кухне, сын - пятиклассник Андрюша готовил уроки.
До купленной в Москве книги он в тот вечер так и не дотронулся. А раскрыл ее только на следующий день, когда, выкупанный, обласканный, ухоженный, прилег после завтрака в своей комнате на диване с намерением основательно отвлечься от столичной суеты, командировочных и служебных забот.
“Жил-был мальчик, - прочитал Петр Квантович на первой странице. - Когда ему исполнилось три года, родители подарили ему трехколесный велосипед, и он катался по квартире из одной комнаты через прихожую в другую и обратно. Комнаты казались ему необъятно большими и высокими…” “Приятное начало, - отметил Петр Квантович, - самый раз для отдохновения”. Он на секунду смежил веки, припоминая свой первый велосипед - с желтым деревянным седлом и желтыми жe ручками; он тоже гонял на нем по квартире и даже ухитрялся падать, переезжая порог… Надо же, до сих пор помнится!
“…Квартира, где жил мальчик с мамой, папой и двумя старшими сестрами, находилась в бельэтаже старого дома.
Кроме двух комнат и прихожей, ей принадлежал еще большой деревянный балкон, заросший от земли до крыши диким виноградом. Другие квартиры дома выходили во двор с несколькими старыми, уже не родившими яблонями, сараями и общей деревянной уборной у оврага. Но во двор мальчика по малости лет не пускали…” (“Да, да… вот теперь таких дворов почти нет, вывелись.
Остались разве что в маленьких городах, где не развернуто еще строительство. А жаль, это был свой мир, своя территория для детей, и, кстати, она неплохо отдаляла их от тлетворного влияния улицы”.) “…Играл мальчик - иногда с сестрами, а чаще сам - на балконе. Более всегo он любил выглядывать оттуда, не идет ли отец. Когда отец - плотный мужчина в очках - показывался, возвращаясь с работы, вдали, на неизведанной и таинственной улице, мальчик прыгал у перил и звонко кричал: “Папа идет! Папа идет!” А однажды мальчик услышал от судачивших под балконом женщин слово “идиёт”, запомнил, решил, что так действительно лучше звучит, и, увидев отца, закричал: “Папа идиёт! Папа идиёт!” - за что тотчас и получил встрепку от мамы…” - Что такое?! - Петр Квантович сел. Ему стало не по себе.
Ведь это же было с ним! И как он выглядывал отца, и встрепка, и старшие сестры… и балкон их, и отец был именно такой. Что это - совпадение? Не очень-то вероятное.
“…Во дворе, куда мальчика стали пускать на другое лето, жили его сверстники: Коля, сын дворничихи, и Вика, дочь шофера дяди Лени…” (“Точно”, - отметил Петр Квантович, ощущая сердцебиение.) “Этот дядя Леня был для мальчика самой значительной после отца фигурой. Он приезжал во двор на грузовике, позволял детям забираться в кузов и в кабину, а иногда под хорошее настроение и прокатывал их по улице.
Машины тогда были редки, и все в них казалось чудом: и рукоятки в кабине, и сигнал, и рык мотора, и восхитительный, ни с чем не сравнимый запах бензина. Наверное, с тех пор и закрепилась у мальчика тяга ко всяким механизмам, машинам, устройствам.
А еще жил во дворе инвалид, продавец Гаврилюк с громыхающей и скрипучей ногой-протезом. Сверстника Колю иногда лупцевала его мамаша-дворничиха: взяв за руку, гоняла вокруг себя туго скрученным полотенцем”.
Теперь Петр Квантович четко видел и двор с зеленой травой, в которой они находили вкусные “калачики”, и судачащих соседей, и кореша Кольку, который мчит по орбите вокруг разгневанной мамаши, вопя и прикрывая ручонкой попку, - а они с Викой стоят в стороне. Им и жаль Кольку, и понятно, что мамаша - она и вправе, и радостно от сознания, что это происходит не с нами.
“…Еще жили во дворе, во флигеле, Дина Матвеевна и ее сестра, знающие по-французски. Мальчику пошел пятый год, когда умерла сестра Дины Матвеевны. Это была первая смерть на его памяти. Нельзя сказать, чтобы она произвела на мальчика тяжелое впечатление, но разговоры детей и взрослых, их натуральная или показная скорбь, приготовления к похоронам - все это возбудило в нем интерес. Ему захотелось доказать, что он умеет скорбеть не хуже, а лучше других. И когда похоронная процессия из их двора направилась вверх по улице к кладбищу, он шел не в ней, а в стороне от толпы, всхлипывал без слов, причитал и не забывал примечать, какое впечатление это произведет на публику. Впечатление было не совсем то, какого он ждал: дети смотрели на него с недоумением, а взрослые неодобрительно.
Но эта черта: производить впечатление, стараться (даже с ущербом для самоуважения) нравиться другим во всех обстоятельствах, работать на публику - прорезавшись в нежном возрасте, сохранилась у мальчика на всю жизнь. И многое из того, что он сделал (а равно и того, что не решился сделать), было следствием ее…” Петр Квантович вздохнул, поморщился, снова вздохнул.
Сомнений не было: он читал книгу о себе. “Что же это такое?!” - в панике спрашивал он. А глаза бежали по строчкам, всматривались в них, как в неотвратимую опасность.
“…Тем же летом мальчика отвели в детсадик при доме командиров РККА на Пушкинской, потому что отец его как раз та был таким командиром”. Трудно описать, что творилось сейчас в душе Петра Квантовича. И вспомнилось ясно, со щемящей жалостью к себе - к тому четырехлетнему, на подоконнике - и к отцу, как все бьшо; и возникало горделивое чувство, что вот, мол, у него в руках книга не о ком-то, а о нем самом. Было и полнейшее недоумение: откуда все это стало известно - не с его же слов, никому он не рассказывал о себе такие подробности! “И зачем все это?!” И мелькало недовольство оценкой, которую автор уже успел ему дать по мелкому поводу, по поведению на похоронах, - оценкой, допустим, в какой-то мере и не вздорной, но, простите, одно дело, когда я сам так себя оцениваю, а иное - когда посторонний человек, да еще не в разговоре с глазу на глаз, а в книге, которую все будут читать! “И почему именно обо мне?” И в то же время казалось естественным, что именно о нем.
Вряд ли возможно сравнить с чем-либо те сложные и сильные чувства, которые испытывает человек, читая напечатанное о нем самом, - тем более если он к этому не привык и не сам организовал публикацию. А сейчас в нервно листающих страницы руках Петра Квантовича находилось нечто большее, чем обычная публикация, - это он чувствовал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Групповое движение интеллектуальных летательных аппаратов в антaгонистической среде - Вячеслав Абросимов - Техническая литература
- Подводный флот Третьего рейха. Немецкие подлодки в войне, которая была почти выиграна. 1939-1945 гг. - Харальд Буш - Прочая документальная литература
- Следующие шаги природы - Харл Орен Камминс - Научная Фантастика / Юмористическая фантастика
- Эволюция - Сергей Сергеевич Казанцев - Космоопера / Периодические издания / Ужасы и Мистика
- Статьи о русской литературе (сборник) - Николай Добролюбов - Критика