Фантастика 2000 - Сергей Лукьяненко
- Дата:01.09.2024
- Категория: Фантастика и фэнтези / Научная Фантастика
- Название: Фантастика 2000
- Автор: Сергей Лукьяненко
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Точно помню обстоятельства создания первого в моей жизни художественного произведения. Это была поэма.
Иные великие поэты пишут первые строчки, потому что влюбляются в сверстницу или ее тетю. Меня же подвигнули на творчество гланды.
На излете тринадцатого года во избежание частых ангин, которые плохо влияли на сердце, мне велели вырезать гланды. Это была самая настоящая операция, я лежал в хирургическом отделении, один в палате, ждал утра и смерти под ножом хирурга.
Вам-то смешно, а мне смешно не было.
Я не мог спать. И вдруг в разгаре ночи я сообразил — есть способ спастись от безвестности! Надо создать нечто гениальное.
Получилась короткая, недописанная (заснул все-таки!) сказка. Весьма напоминавшая размером и отношением к героям «Руслана и Людмилу». Только она была хуже написана, чем «Руслан и Людмила».
Больше я ничего о поэме не помню.
Как писал — помню, как трепетал — помню, а о чем писал — не помню.
Гланды мне вырезали — это было больно и отвратительно. Я ждал, что после операции меня будут кормить только мороженым (легенда, бытовавшая среди моих сверстников), но меня кормили кашей и бульоном.
Тогда я попросил, чтобы мама принесла бумагу и карандаши.
И решил стать художником. Я сидел перед окном и рисовал все, что видел.
С тех пор и по сей день я мечтаю стать художником. Я уверен, что из меня получился бы приличный, но не великий художник и я был бы счастлив. Но судьба, улыбнувшись мне, отвернула взор.
Выйдя из больницы, я стал просить маму отдать меня в художественную школу. Мама подумала и согласилась со мной, потому что пребывала в убеждении, что интеллигентных детей надо чему-то учить вне школы. До этого мама купила кабинетный рояль, который занял ровно половину комнаты, и мы теснились вокруг. К нам ходила три раза в неделю добрая бабушка, и мы играли гаммы. Потом Гедике. Дальше хроматической гаммы я не двинулся. Каждое утро я просыпался в надежде на то, что добрая бабушка попадет под трамвай. Она ни разу не попала под трамвай. А через год бабушка, хоть ей очень были нужны деньги, сказала маме, что не надо идти на материальные жертвы и учить меня тому, к чему я не расположен.
А вот в художественную школу у метро «Парк культуры» я ходил с наслаждением. Я даже запахи художественной школы обожал. Я учился целый год, окончил первый класс, а потом мама достала мне путевку в Кисловодск в сердечный санаторий для детей.
Путевка была на сентябрь. Нас кормили салом и отварной свеклой — до сих пор страшно вспомнить! Зато можно было купаться в щекотных нарзанных ваннах, и по вечерам нас учили бальным танцам. Я танцевал па-де-грас и па-де-патинер со Светой Асмоловой и влюбился в нее. А потом в кино поцеловал ее в щеку, и она не обиделась. На этом роман кончился. Потому что у нас, санаторских, развязался конфликт с детдомовцами. Они пришли нас бить, а мы вытащили железные прутья, которыми на парадной лестнице санатория придерживался ковер. Против их палок и уверенности в себе было оружие следующего поколения.
Детдомовцы ушли.
Ничья.
Через несколько лет судьба снова выкинула кости — на этот раз сплошные шестерки, потому что я увидел самого настоящего Александра Казанцева.
Мне было лет пятнадцать-шестнадцать. Класс восьмой.
Мама снова достала путевку, на этот раз в горный спортивный лагерь в Осетии, в Цейском ущелье. Это был чудесный месяц — мы поднимались на вершины, торчали в языческом святилище осетин, бродили по горному лесу, между камней поблескивала почти черная листва рододендронов. Мы жили очень дружно — москвичи и осетины. А потом взбунтовались. В защиту справедливости. И на ночь глядя ушли из лагеря, в лес. Девушки остались, потому что в лесу холодно, до нуля, а мы выдержали ночь и победили лагерное начальство. У меня была буханка хлеба вместо подушки — так холодно мне не бывало более никогда. Кстати, там я научился курить. Человек с сигаретой мог считать себя почти настоящим мужчиной.
С тех пор я курил сорок лет и даже не собирался бросать, хоть к старости заработал хронический бронхит и полностью потерял обоняние. Но две пачки «Примы» в день — норма.
Только когда у меня случился инфаркт и доктор сказал мне: «Можете курить и дальше, но гарантирую — через год вы у меня снова», — я струсил. Нет, не головой струсил, а внутренностями.
Вышел из больницы и не захотел больше курить.
А начал в Цейском ущелье на Кавказе.
Там я подружился с Олегом Казанцевым, сыном писателя.
Олег не бравировал отцом, я узнал об этом только той холодной ночью, когда мы дрожали, уткнувшись затылками в черствые буханки.
Но когда мы вернулись в Москву, я раз был у него дома.
Мне теперь кажется, что я видел самого Казанцева и был он похож на свои портреты. А может, Казанцева в том доме и не было, но мне всю жизнь кажется, что я его увидел, а он меня благословил. Что совсем уж невероятно, потому что я тогда не подозревал о своем писательском будущем.
Кроме трагедийной ночи перед операцией по удалению гланд, знаком, указывающим на мое будущее, стали события в чулане.
В конце нашего коридора была тесная комната, или чулан.
Дядя Саша, наш сосед, не возражал, мама разрешила мне перетащить туда диванчик из большой комнаты и там стала наша секретная, таинственная комната. Нас было четверо — самый талантливый, добрый и яркий Эрик Ангаров, человек, рожденный поэтом. Леня Седов, Феля Французов и я. Когда нам стало по пятнадцати, то Наташке, моей сестре, исполнилось одиннадцать и она от нас не отставала. А когда мы стали издавать журнал «Ковчег» Общества единомышленников, Наташка писала в него стихи: Г, «Наша Москва, как хороша!
Большие дома упираются в небеса…» Феликс написал целую поэму, в конце которой он подводил итог своей неудавшейся жизни: «Так жизнь прошла, без смысла и без толку.
Уж шестьдесят, а где же в жизни след?» Такой горький итог стал возможен только потому, что лирический герой Фели растратил жизнь в развлечениях:
«А в тридцать уж на девушек не смотришь,
По женщинам пошел — им силы отдаешь…
И к сорока для радостей умрешь».
Недавно кто-то из друзей увидел чудом сохранившийся первый номер «Ковчега» и сказал с некоторым удивлением:
— Странно, что вас не посадили.
А посадить нас не могли, потому что среди нас не было доносчиков. Павлик Морозов родился в другой деревне.
Жестокое испытание выпало на долю «Ковчега», когда в него была кооптирована Света Шкурченко. Мы с Эриком в нее влюбились и не представляли, что делать потом. Мы стали писать дневники и показывать друг другу. Света об этом не знала. И вскоре вышла из «Ковчега», полная презрения к нам с Эриком: мы гуляли с ней по Гоголевскому бульвару, и Света села на лавочку, а мы отошли за зеленый ящик для старой листвы, достали сигареты «Друг» и закурили. До этого мы не смели и заикнуться о таком сладком пороке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Цезарь - Эдуард Геворкян - Биографии и Мемуары
- Сборник " " - Сергей Лукьяненко - Современная проза
- Умереть бы раньше, чем проснуться - Уильям Айриш - Триллер
- Обыск - Кир Булычев - Научная Фантастика
- Дом, который построил Дед - Борис Васильев - Классическая проза