Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей» - Галина Майорова
- Дата:13.08.2024
- Категория: Документальные книги / Прочая документальная литература
- Название: Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей»
- Автор: Галина Майорова
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В прошлой навигации 1902 г., когда «Заря» шла на помощь барону Толлю, преодолеть этот пролив не удалось. Идти вдоль его берегов нельзя – там сплошные широкие отмели. Невелика ширина и самого фарватера: одна-две мили, не больше. Но главное – это форма самого пролива, напоминающая воронку. Вот в этой-то воронке под воздействием ветров, а также приливов и отливов, и появляются стремительные течения, которые, постоянно меняя направление, увлекают за собой массы разбитого льда. Чаще всего это бывает очень опасным. На этот раз трое суток горстка людей боролась с водной стихией, «то вытаскивали вельбот на стоячие льдины, чтобы избежать напора и не быть увлеченными стремительно несущимися массами льда, то снова спуская его на воду». Опасную ситуацию усиливал штормовой встречный ветер. Высокие волны поднимали, потом снова бросали вельбот вниз, окатывая гребцов холодной водой. Когда ветер утих, вельбот находился почти у самого берега о. Новая Сибирь.
30 июля – на мысу Высокий, самом северном мысу о. Новая Сибирь, Александр Васильевич Колчак встретился с М. И. Бруснёвым. Он был один, четверо его промышленников охотились в глубине острова. Прибыв на Новую Сибирь еще в марте, Бруснёв почти сразу же обнаружил здесь, на мысу Высоком, следы лагеря Толля – остатки костра, порожнюю посуду и деревянный столб с прикрепленной к нему пустой банкой с надписью: «Для писем». Письмо было всего одно с датой 11 июля 1902 г., оставленное перед отправлением на о. Беннетта.
«Склад (депо) находится в 30 км к югу-востоку отсюда, около 4 км, дальше – амбар. В последнем уложены коллекции (4 ящика), ящик с фотографическими пластинками, 1 ящик с барографом и тренога; кроме того, две медвежьи шкуры. Коллекции намокли; если они здесь останутся, то будут потеряны. Мы пришли сюда 4 июля вечером. Отправляемся дальше 12 июля, днем. Все благополучно. Толль.
11 июля 1902 г. Мыс Высокий (Новая Сибирь).
75°34′39″ с.ш.».
Бруснёв с каюрами попытались переправиться по льду к о. Беннетта, но милях в 15 (примерно 30 км) от Новой Сибири им преградила путь громада непроходимых торосов и широкая полынья.
Теперь то, что не удалось сделать Бруснёву, сделать предстояло партии Колчака. Отдохнув на острове всего один день, 31 июля вельбот вышел в море. Вернувшиеся промышленники долго отказывались верить, что здесь был Колчак и пошел дальше. Им, опытным мореходам, казалось просто невозможным путешествие в лодке по Ледовитому океану!» (Бруснёв).
* * *31 июля – 4 августа. На север пошли за «казенный счет», т. е. с юга подул попутный ветер. Подняли парус, и вельбот свободно плыл сам по себе, как на хорошем машинном ходу. Лавируя между крупными льдинами, он всей тяжестью наваливался на мелкие, со свинцовым шорохом разгребал шугу. На открытых местах, там, где не было ни шуги, ни льда, вода гулко шлепала в днище лодки, шипела. Когда же в нее попадал луч солнца, становилась видна глубина – зеленая, страшноватая…
Команда отдыхала. Все прошедшие двенадцать дней (с 18 по 30 июля) до этого благословенного ветра им пришлось идти на веслах, выкладываясь так, что воздух пред глазами становился кровянисто-красным, из-под ногтей сочилась кровь, а на веслах оставались лохмотья кожи.
Но выхода у Колчака не было: сквозь льды и торосы он мог пройти только на таком малом суденышке, способном двигаться и на веслах и под парусом, которое можно и волоком перетаскивать через песчаные косы, и толкать перед собой, словно телегу, и двигать, будто шкаф, боком. Никакое другое судно для такого плавания не годилось: крупное застрянет, сделается неуправляемым, маленькое будет незамедлительно раздавлено льдинами.
Вельбот шел на север, к о. Беннетта. В его квадратный крепкий парус по-прежнему дул южный ветер. Он то ослабевал, то, переведя дыхание и набравшись сил, крепчал, но главное, не менял направления, тянул строго на север. Колчак видел, как за несколько дней люди пришли в себя: в глазах появился живой блеск, переставшие разгибаться от непосильных нагрузок руки отмякли, лица украсились слабыми улыбками, в разговорах появились шутки и обычное подтрунивание.
Александр Васильевич в разговорах, как всегда, принимал участие редко. Чаще всего он выполнял обязанности рулевого и внимательно вглядывался в холодную зеленоватую глубину. Отвлечешься – и проглянет вдруг из этой бутылочной воды бок какой-либо подводной скалы или просто неведомо куда плывущей льдины; а можно наскочить на лед («приглубый»), который за столетия превратился в камень. В любом случае – все это верная смерть. Колчак прекрасно понимал – если с ним что-то случится, все будут обречены – помощи им ждать неоткуда.
Иногда солнечные лучи становились воистину лечебными. Это случалось, когда около вельбота вырастала тянущаяся к небу зеленоватая ледяная стена, сколотая по всей высоте. В срезы попадали лучи солнца, внутри ледяных скол что-то оживало, вспыхивало чем-то дорогим, шевелилось, зачаровывало зрение. Это было настолько красиво, что невольно перехватывало дыхание, и приходилось ладонью прикрывать глаза – можно было их обжечь.
Колчак видел, как моряки «осторожно замирали, моргали глазами, стараясь сбить с коротких ресничек внезапно выступившие слезы, и произносили восхищенно: О-о-о-о!». Александру Васильевичу же иногда в такие минуты вспоминался февраль, солнечный Иркутск и зимняя переправа через Ангару, белоснежную, сверкающую, «украшенную» ледяными торосами, своеобразными миниатюрными арктическими айсбергами. И как тогда в Иркутске, его охватывало какое-то особое состояние. Чувствовалось, что «усталость, делающая все тело чужим, вялым, неповоротливым, отступает, стараясь спрятаться где-то в глубине мышц, в костях, движение становится легким».
И в очередной раз этот с виду всегда немного угрюмый, поглощенный, казалось, только собственными переживаниями и мыслями человек щедро открывал свою душу навстречу этой северной красоте, удивляясь, «как же способна малая толика радости, каких-то два жалких лучика света преобразить мир! Только что он был угрюмый, давящий, готовый распластать все живое – неважно, кто окажется под прессом – зверь или человек; и вдруг все это слетело, будто ненужное одеяние».
* * *Опытные полярники уверяют: ничто так ошеломляюще не действует на человека, как Север, – никакая другая сторона света, никакая иная земля. Будто есть в атмосфере Севера какие-то особые волны, особой силы токи, что заставляют громко биться сердце, сжимают горло, в легких прожигают целые дыры, а в душе рождают боль, тоску и порою совсем непонятный восторг…
Так и Александр Васильевич, не очень талантливый стилист, в своих дневниках и отчетах, описывая северную природу, показывает настоящее литературное мастерство. Примеров можно найти много. Вот этот отрывок из первых дней путешествия к о. Беннетта (к сожалению, в не совсем точном изложении): «Облака попрозрачнели, сквозь них на скудную здешнюю землю проливался серый свет, но и его было достаточно, чтобы природа преобразилась, обрела звучные краски.
Сколы, казалось, были не черными, а имели синеватый и легкий малиновый, сказочный оттенок; камни на угольно-темном дне – бутылочно-зелеными, с рыжим металлическим крапом; опасные черноты на льду также обрели синеву».
Плыть до о. Беннетта оставалось совсем немного, когда попутный ветер вдруг увял так же неожиданно, как и появился. Туго надутый парус угас, под днищем перестала хлюпать вода, и сделалось тихо. Все понимали, что останавливаться нельзя, нужно браться за весла, а это опять гудящие руки, измотанное тело. Но «капитан» пока не давал команды. Он внимательно разглядывал карту, штурманский прибор, затем достал блокнот и что-то стал писать в нем. Все ждали.
Расчеты Колчака показывали не очень приятную картину: если идти по-прежнему под парусом, то до острова можно добраться примерно за двое суток; если на веслах – в три раза дольше…
Был еще один выход: попробовать «покататься за казенный счет». Еще когда шли морем Лаптева, то иногда вместо того, чтобы приставать к берегу и перетаскивать вельбот по отмели, предпочитали натаскать плавник на какую-нибудь льдину, разложить на ней костер и отдыхать.
Первым подходящую льдину увидел Никифор Бегичев. Ее чистый зеленоватый скол чем-то напоминал крейсер, да и шла она со скоростью едва ли не в два раза больше, чем вельбот. Команды капитана выполнялись охотно и споро – и вот уже на льдину втянут вельбот, готовится ужин и закипает чай, поставлена палатка, на полную мощность раскочегарена норвежская керосинка – тепло, уютно…
«Светило солнце, шипело, плескалось соленой водой море, бросало в людей тонкие, звенящие, будто стекла, льдинки, заигрывало, веселило душу, и люди отзывались на это веселым своим весельем».
Это были самые безмятежные часы, проведенные спасательной группой Колчака за всю экспедицию. Они сидели на льдине, как на «некоем пароме, посматривали вниз – море неожиданно обрело звучный, южный цвет, оно было голубым», – пили из алюминиевых и оловянных кружек «монопольку» [водку. – Авт. ], шумели, смеялись, шутили и шли точно на север. «Льдина, словно кем-то управляемая, никуда не сворачивала, быстрым своим ходом вызывала восхищение и одновременно опасение – а вдруг этой льдиной командует-то нечистая сила?» Казалось, здесь, на Севере, вдали от нормальной жизни, возможно и это.
- Адмирал Колчак. Неизвестное об известном - Сергей Смирнов - Биографии и Мемуары
- Лицо - Александр Галин - Драматургия
- Мой Чехов осени и зимы 1968 года - Фридрих Горенштейн - Современная проза
- Лекции по диалектическому материализму - Сыци Ай - Науки: разное
- Книга ответов сибирской целительницы. Открой на любой странице… - Наталья Степанова - Эзотерика