Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты - Светлана Бондаренко
- Дата:25.06.2024
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Название: Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
- Автор: Светлана Бондаренко
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поначалу Роман заставлял Привалова творить не только груши:
Комната проветрилась естественным способом. Я закрыл форточку, и некоторое время Роман тренировал меня в материализации. Получавшиеся огрызки груш, вишневые косточки и кожурки от колбасы мы выбрасывали в мусорную корзину.
Роман Ойра-Ойра говорит о Янусе: «Он один в двух лицах». В первом издании было: «Он един в двух лицах». А Привалов в рукописи думает: «Я никак не мог освоиться с мыслью, что эти два человека были одним и тем же человеком в двух ипостасях».
Много было интересного в рукописи и о Выбегалле. О его тулупе говорилось более откровенно: не «пахучий», а «вонючий». Из цитат он вымарывал не просто «все, что ему не подходило», а «все, что касается духовного мира человека»; и не забывал Выбегалло не «о связи с жизнью», а «о связи с производством». Лаборатория Выбегаллы называлась сотрудниками не «Родильный Дом», а «Родильный дом имени Великого Инкубатора»; здесь слово «инкубатор» как бы содержит два смысла: обычный и намек на слово «инкуб», что в теоретической магии означает «меру отрицательной энергии живого организма».[6]
После появления первой модели (Человека, неудовлетворенного полностью) «Ученый совет ужаснулся». В рукописи была добавка: «Только Федор Семенович явственно вымолвил: „Вот п-подонок!“ <…> Ойра-Ойра однако сказал зловеще, что самое страшное — это будет модель Человека, Полностью Удовлетворенного. Я не понял и не поверил, хотя заметил, что Федор Семенович одобрительно хмыкнул, а Кристобаль Хунта едва заметно кивнул головой и нехорошо заулыбался».
Вся история со второй моделью (Человека, неудовлетворенного желудочно) представлялась первоначально более отвратительной. С подшефного рыбзавода Выбегалло вывез не селедочные головы, а рыбьи внутренности, поэтому описание, как модель это все жрала, выглядело более… натуралистичным. Модель в рукописи называлась чаще упырем, в изданиях — чаще кадавром. Хунта называет вторую модель «желудочным ублюдком». У новорожденного кадавра мокрые волосы свисали липкими прядями, из раскрытого и опрокинутого автоклава растеклась огромная зловонная лужа. А после начала работы конвейера:
В последующие пять минут лабораторию покинули почти нее. Остались только магистры Эдик и Роман, создавшие вокруг себя микроатмосферу, а я попал в микроатмосферу Романа и в ней остался, не решаясь высунуть нос наружу. Конвейер тарахтел, вываливая в лабораторию груды скользких рыбьих внутренностей. Упырь, пристроившись к этой груде, занялся делом…
<…> К тому моменту, как наступил второй пароксизм довольства, в лаборатории снова появились зрители в респираторах и кислородных масках. Стеллу, упавшую от духа в обморок, Выбегалло приказал вынести, как… эта… не справившуюся с обязанностями. Появились рука об руку дубли Федора Симеоновича и Кристобаля Хозевича, встали в сторонке, внимательно смотрели и слушали. Заглянул Жиан Жиакомо, вдунул в лабораторию под потолок круглое облако активированного угля и, кашляя, скрылся. Откуда-то взялись трое кинофотокорреспондентов: видимо, их привел Выбегалло. Сверкая блицами и опутывая окружающих черными змеями осветительных кабелей, они, зевая, принялись снимать и что-то записывать в свои книжечки.
Кстати, о корреспондентах. В рукописи они с Выбегаллой еще не знакомы, по фамилиям они не называются, всего их — сначала трое (после кончины второй модели: «…ушел обремененный семьей корреспондент, оставив на посту двух своих холостых товарищей»). На полях черновика есть пометка Авторов: «Корреспонденты уже привыкли к Выбегалле». На заявление Романа «Еще вопрос можно?», обращенное к Выбегалле, когда он вещает корреспондентам, Выбегалло ответил «Прошу» с устало-снисходительным видом — в изданиях. В рукописи более подробно: «У него был устало-снисходительный вид старого учителя, разговаривающего с первоклассниками».
О Саваофе Бааловиче Одине в черновике Привалов рассказывает:
Со мной, например, он вел вполне квалифицированные беседы по теории опознания образов и готовил докладную записку в Академию Педагогических Наук о реформе преподавания грамматики русского языка. Согласно его идее всю орфографию, как свод правил, надлежало упразднить. Этот свод правил должен быть известен только специалистам-филологам, корректорам, операторам лингвистических машин, ученики же на уроках русского языка должны были просто очень много читать, с тем чтобы запомнить правописание каждого слова. При этом он исходил из двух посылок: из хорошо известного факта (который он проверил дополнительными, специально поставленными экспериментами), что наиболее грамотными оказываются люди, читающие много; во-вторых, из опыта работы с электронными машинами, настроенными на опознавание образов, следовало, что проще всего научить машину различать, скажем, цифры можно было, показывая ей всевозможные варианты написания этих цифр. При этом машина с подавляющей вероятностью верно отличала двойку от семерки, совершенно не зная, чем эти цифры отличаются друг от друга теоретически.
О Редькине. Поначалу не только более подробно описывалась демонстрация брюк-невидимок Редькина (что-то «заело в пуговично-подтяжечном механизме»), но и пояснялась ситуация из первой части повести:
Между прочим, Редькин и был тот самый толстяк в пижаме, который сцепился с Корнеевым в памятную ночь в Изнакурноже. Он заподозрил тогда, что Корнеев украл Белый Тезис, и притащил с собой для расправы тощего товарища завкадрами гражданина Демина Кербера Псоевича.
О Мерлине было дополнение: «В институте его держали из уважения к старости». После разговора о погоде он не сразу начинает рассказ о путешествии, а сначала вещает:
— О вы, пропитанные духом западного материализма, низкого меркантилизма и утилитаризма, чье спиритуальное убожество не способно подняться над мраком и хаосом мелких угрюмых забот…
Добрый рыцарь Отшельниченко, о котором рассказывает Мерлин, имел немного другую фамилию: Отшельников. Престарелый колдун Перун Маркович Неунывай-Дубино имел фамилию сначала — Неунывай-Полено, затем — Неунывай-Дубина.
В издании «Фантастика-64» несколько раз упоминался Келдыш[7]. Роман Ойра-Ойра вместо «Потому что У-Янус улетел в Москву. И в частности — по поводу этого дивана» говорит: «А главное — У-Януса вызвал Келдыш. Он вчера улетел и еще не вернулся». Парадной лестницей пользовались не тогда, «когда институт посетило августейшее лицо из Африки», а «когда приезжал месяц назад Келдыш». И гимнастику йогов в институте отменили с назначением на пост президента АН СССР Келдыша.
И о самом Привалове. В перечислении вычислительных работ, которые Привалов сделал, пришедши на работу в НИИЧАВО, вместо «сосчитал вероятности решения пасьянсов» — «решил несколько небольших задач из теории превращений для Жиана Жиакомо». «Но они хоть не вмешивались в сам счетный процесс», — сообщает в рукописи Привалов о других, кроме Хунты, сотрудниках. О своей работе в НИИЧАВО Привалов говорит сначала: «За свои уши я мог быть спокоен», потом: «…и жизнь моя была полна смысла». В издании «Фантастика-64» упоминается имя одного из тех, кого Привалов ждал в Соловце: на почтамте Привалов не просто оставил письмо с координатами, а «письмо на имя Толика». На вопрос Витьки, что надо делать, заменяя дежурного по институту, Привалов отвечает: «Обесточивать, гасить пожары и всем напоминать про трудовое законодательство».
О путешествии в выдуманное будущее. В перечислении персонажей выдуманных миров вместо Шерлока Холмса и Григория Мелехова упоминался Гулливер. Во время путешествия Привалов замечает: «Меня уже не удивило, что они заговорили об этом, едва я появился у них на глазах. <…> Вообще никто, по-моему, не работал». Вот еще персонаж, попавший в путешествие Привалова из рассказа «Машина времени»: «Поодаль, чуть смущаясь, индифферентно стоял какой-то старикан и ловил из аквариума золотых рыбок. <…>…а индифферентный старикан, выловивши всех рыбок, глядел на них и вытирал глаза платочком». Об увиденном за Железной Стеной Привалов рассказывая: «Вдоль рва прямо на меня полз, стреляя из пушек и пулеметов, огромный танк на трех гусеницах. Из радиоактивных туч снова вынырнули тарелкообразные аппараты, и я закрыл дверцу».
О самом институте можно было узнать любопытные подробности из разговора Киврина с Хунтой перед новогодней ночью:
— Да, скучать вам этой ночью не придется, молодой человек. Я слышал, Голем пробуждается. Ты в курсе, Теодор?
— Вз-здор, — сказал Теодор Киврин. — Т-ты еще вокруг него м-магический к-круг обведи… Н-нашел чем пугать н-нынеш-нее поколение… П-пентаграмму еще слюнями на с-сейфе начерти.
- Вязанка стихов. Нескольких лучших стихов о себе и о тебе - Наталья Бондаренко - Поэзия
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Литературоведческий журнал № 32 - Александр Николюкин - Прочая научная литература
- Шаманский Лес - Владимир Серкин - Религия
- Полное собрание сочинений. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты - Лев Толстой - Русская классическая проза