Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин
0/0

Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин. Жанр: Публицистика. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин:
Большевизм как квазирелигиозное мессианское движение ставил своей целью радикально преобразовать общество и создать рай на земле. Чтобы стать «новым человеком», каждый из его участников должен был перековать себя с помощью коммунистической этики, разобраться в своих изъянах и преодолеть свои сомнения. Ключевой практикой большевизма стал анализ собственного «я» – то, что Мишель Фуко называл «коммунистической герменевтикой». Разговоры о своих мыслях и намерениях, написание автобиографий, писем и дневников – все это призвано было дать нужную интерпретацию душевной жизни человека, скрытой от внешнего взора. Халфин прослеживает поэтику большевистских эго-документов, показывая, как последние воплощали в себе нарратив движения от тьмы к свету и обращения в новую веру. Со временем товарищеские суды и дискуссии о «прегрешениях» членов партии сменились реальными политическими процессами, в которых «неправильные» коммунисты, в особенности троцкисты, были объявлены контрреволюционерами. Соединяя в своем исследовании анализ автобиографий с изучением коммунистической психологии и социологии, а также политики большевистского самосовершенствования, автор убедительно показывает, как складывались предпосылки для последующего Большого террора.
Читем онлайн Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 323
class="a">[245]. Методы категоризации студентов были, однако, достаточно подвижны: рабочие превращались в «детей белых офицеров» или «царских чиновников», если они были политически неблагонадежные, а отличившиеся большевики оставались в студенческих рядах даже при наличии информации о том, что их родители использовали наемный труд. Статистика по чистке не передавала объективную социологическую реальность, а прочтение классового профиля постфактум являлось результатом борьбы за метод описания.

В партийной статистике социологическая упорядоченность появилась гораздо раньше. Резолюция ЦК 1919 года утверждала, что правильно вести статистику возможно только при введении единообразной системы контроля партийных сил[246]. «Статистика в партийной организации имеет громадное значение. Чтобы правильно учесть, проконтролировать и распределить партийные силы, без статистики обойтись невозможно», – соглашалась инструкция «по проведению учета членов РКП Петроградской организации» от 1920 года. Личный листок организационно-распределительного отдела ЦК РКП (единый партийный билет) начала 1920‐х годов определял «социальное происхождение» как «прежнее сословие, звание, состояние и т. п.», «основное занятие, дающее средства к существованию: а) до войны 1914 года, б) во время войны»; «профессия» указывала на специальность и стаж[247].

Социальное положение коммунистов Петроградского государственного университета было четко отработано к 1922 году: 40 «рабочих», 36 «крестьян» и 153 «интеллигента и служащих»[248]. Но исследование «качественного состава» Сибкомвуза осенью 1923 года свидетельствует о все еще импровизированном характере категоризации на местах. «Классовое происхождение», «сословие» и идеологически-политические характеристики здесь все еще смешивались непредсказуемым образом. Например, Лаптев А. М. до Октябрьской революции по «имущественному положению» был «пролетарием» и оставался им на момент сбора статистики. Студент говорил, что в категориях «бывшего сословия» он по деду крестьянин, а по отцу рабочий. Отец Лаптева не мог быть рабочим по сословному происхождению – царская перепись просто не использовала такой категории, но в Сибкомвузе не сумели придумать иной формулировки[249]. Сословная принадлежность Машкина И. П. указывалась следующим образом: «дед занимался крестьянством… рабочий» – канцелярия явно путалась в системе описания. В графе «социальное положение» указывалось «учащийся» – в этом случае смешивались класс и профессия. В характеристике Машкина уже описывали как «рабочего»: «По вопросам пролетарской психологии выдержан. Мещанство и мелкобуржуазные наклоны не наблюдались»[250]. Политические взгляды явно влияли на определение классовой принадлежности, которая никак не вытекала из объективно установленных признаков. А вот в случае другого студента, Сергеева А. Н., классовая принадлежность определялась по всем правилам марксистской социологии: имущественное положение – «бедняк», социальное положение – «крестьянин». Точный классовый маркер селянина мог быть установлен только через сочетание его экономической деятельности с материальным благосостоянием. Просчитывая варианты и исключая возможность, что Сергеев – кулак, комиссия не поленилась добавить, что он «хорошо обладает пролетарской психологией, по экономическому вопросу ориентируется хорошо и делает соответствующие выводы»[251] (то есть поддерживает НЭП).

С развитием партийной статистики в последующие годы такие несуразицы и разночтения быстро пошли на убыль. Как показывает левая колонка таблицы 3, канцелярии томских партийных ячеек научились к 1924 году описывать их социальный состав в отчетливо классовых понятиях.

Таблица 3. Классовая принадлежность коммунистов города Томска, 1923–1924 годы

Источник: ГАНО. Ф. 1053. Оп. 1. Д. 682. Л. 23.

Личный листок кандидатов в РКП(б) в технологическом институте (1924) указывал в основном профессии, смешивая прошлое с настоящим: крестьянин (16), рабочий (11), служащий (3), торговец (1), кустарь (2), присяжный поверенный (1)[252]. Партбюро вырабатывало на основе этих данных классовые категории: «рабочие», «батраки» (категория, к которой теперь уже никто не принадлежал), «крестьяне», «служащие» и «интеллигенты»[253].

Хотя понятие «происхождение» имело много значений, порядок приема в партию устанавливал три категории:

– рабочие и красноармейцы из рабочих и крестьян;

– крестьяне, кроме красноармейцев и кустарей, не эксплуатирующие чужого труда;

– крестьяне, прочие служащие и так далее.

Прием лиц первой категории происходил по утверждению укомов и райкомов по рекомендации трех членов партии с трехлетним стажем; второй категории – с обязательным утверждением губкома; третьей категории – по рекомендации пяти членов партии с пятилетним стажем плюс утверждение губкома[254]. Инструкция о едином партийном билете от начала 1920‐х годов гласила: «Социальное положение должно характеризовать принадлежность члена партии к той или иной группе населения, указывая по возможности на связь с другими группами». Например, предлагалось указывать, что у рабочего семья в деревне или что крестьянин работает в городе сезонно. В июле 1925 года Молотов замечал: «…до настоящего времени в партии нет единообразного понимания и определения социального положения коммунистов. Это зачастую влечет за собой неточное и неправильное выявление социального состава организации». Циркуляр ЦК РКП(б) от 12 августа об определении социального положения членов партии наконец залатал эту брешь: «В основу определения социального положения данного лица берется: его основная профессия, т. е. род труда, который служил главным источником средств существования в течении наиболее продолжительного времени. …Бывшее положение в производстве – наемный или самостоятельный труд». Здесь следовало важное пояснение: «Социальное положение коммуниста не следует смешивать… с его социальным происхождением. Социальное происхождение определяет, из какой среды вышел коммунист, независимо от социального положения его самого. Например: коммунист работает 10 лет в качестве счетовода и бухгалтера, отец его был токарь по металлу. Социальное положение указанного коммуниста – служащий, соц. происхождение – из рабочих». И еще одно важное разъяснение: социальное положение коммуниста определялось его принадлежностью к одной из основных социальных групп до вступления в партию. Смена деятельности во время пребывания в партии не меняла социального положения: рабочий завода, который после вступления в партию отошел от производства и стал студентом, оставался по бумагам принадлежащим в группе рабочих[255]. Все это тщательно контролировалось. Так, в Ленинградский комвуз в 1926 году прибыла комиссия, в которой были представители райкома и губкома. Она стала проверять социальное положение студентов. Рассматривая личные дела, на части карточек комиссия сама «переправляла» социальное положение, «а часть [карточек] выбросили, чтобы вызвать членов и опросить»[256].

Несмотря на беспрерывный поток общих инструкций сверху, партячейки в случае необходимости установить классовую принадлежность конкретного студента могли полагаться только на самих себя. Классовые идентичности создавались через трудноуловимые микропрактики, которые интерпретировали и модифицировали официальный лексикон. Устанавливая классовые критерии для приема в РКП, партийные органы на самом деле обучали студентов, как именно они должны говорить о себе. Реестр студентов томских вузов за 1927 год, включающий графы «социальное положение», «национальность», «партийность», «профессия», «воинская повинность в старой и белой армиях» и «кем командирован», предвосхищал структуру коммунистической автобиографии[257].

Неважно, в какой среде кандидат родился, – в том или ином смысле он должен был быть политически

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 323
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин бесплатно.

Оставить комментарий

Рейтинговые книги