Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин
- Дата:19.06.2024
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Название: Автобиография большевизма: между спасением и падением
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодаря внеучебным чтениям с Моглиным я познакомился с Богдановым, прежде всего в Богданове меня интересовали вопросы о развитии идеологии и культуры, позже я думал познакомиться с Тектологией Богданова, поскольку, по словам Моглина, она представляла методологию. <…> Время, когда я наиболее был увлечен Богдановым, – это от пребывания лекторской группы в Детском селе до весны 1922 года. <…> На заданный мне вопрос, есть ли у меня сейчас с партией какие-либо расхождения… я отвечу так – единственный вопрос, который меня «мучил», это вопрос о характере нашей революции. <…> Каких-либо других расхождений с программой партии и ее тактикой у меня не было[1038].
Затем просветление: «Тезисы Богданова получили через Бронштейн», не меньшей распространительницы богдановщины, чем Моглин. «Решительно и всецело тезисы не отвергали. Принимать тоже не принимали всецело. В конце концов мы пришли к заключению, что наша революция не буржуазная, а социалистическая. Так начался наш отход от Богданова. В философских вопросах я не разобрался». Крамольники сделали еще одну, последнюю попытку: «Бронштейн хотела встретить меня по приезде на С. Х. выставку», попытаться все-таки завербовать, «но я сознательно избегал ее. Во время пребывания Бронштейн здесь я сказал, что все проблемы должны быть подвергнуты пересмотру»[1039].
Отречение Воздвиженского от Богданова шло параллельно его общему просветлению. Богданов являлся промежуточной – и ошибочной – остановкой на пути к истине (что было простительно), а не ересью, на которую поддался уже политически подкованный большевик (что каралось немедленным исключением). Воздвиженский признавал, однако, что во многом был виноват: «На вопрос, как должна отнестись партия к моему поведению, ко мне как ее члену, я скажу следующее. Передо мной стал для разрешения один из <нрзб> вопросов партийной программы, и мною в свое время не было сказано об этом партии. Кроме того… этот вопрос передо мной стал под влиянием учения, враждебного партии. Но я здесь оговорюсь: сам я понимал это не так»[1040].
Тщетно будет читатель искать добавочные источники о рассмотренных выше персонажах. Более полной, выпуклой информации о них нет и быть не может. На многих из них существуют личные дела в партархиве, и они использованы в этом исследовании по возможности. Но в этих делах ничего сокровенного, личного, в современном понимании этого слова, нет. Под личным в языке эпохи понимается персональная анкета, автобиография, какие-то доносы, протоколы разборок в партийных судах. Стиль этих «личных» документов мало чем отличается от протоколов партячейки.
Дело тут не в источниках, а в самопонимании большевистского «я». У наших героев не было времени, да и особенного интереса, чтобы распространяться о частном, интимном, не предназначенном для чужих глаз. Наоборот, «я» коммуниста всегда было открыто для публичного рассмотрения, готово к обсуждению и, если партия требовала, к осуждению. Именно поэтому провести черту между публичным и частным «я» большевика очень сложно. Конечно, иногда коммунист вдавался в подробности своего быта, но они всегда соседствовали с насущными задачами, стоявшими на партийной повестке. Коммунисты интересовались революцией, а не самими собой, искали не то, что определяло их неповторимую сущность, а то, что позволило бы им влиться в коллектив, работать сообща на благое дело.
Если не вчитывать в источники личного характера столь знакомое нам либеральное «я», то можно получить более верное понимание субъекта новой эпохи, его ощущения смысла жизни и ее значимости для себя и для других. Далеко не пассивные или запуганные, большевики предстают в материалах комвуза как постоянно говорящие, настаивающие, спорящие. Они выражали свое политические кредо, кто как умел, и каждый чувствовал, что влияет на ситуацию.
Кому-то – на первом этапе секретарю – было важно указать на говорящего, записать тезис, разобраться. Партия зазывала молодых, давала им язык и смысл, обещала учесть их мнение. Это завораживало, мобилизовало, наделяло жизнь смыслом. Неспроста «вычищенные» покушались на самоубийство.
Конечно, задействовались и силовые рычаги. Но, как мы видели, делали это зачастую сами студенты, спасая друг друга от ошибки, пытаясь направить и излечить. Язык, партийный ритуал дисциплинировали, но это только помогало артикулировать новое «я». Студенты искали назидания, направления, не видели в вождях начальство. Неспроста речь шла об «авторитете» – отношении, построенном не на страхе, а на уважении к общему делу. В отличие от принуждения, базирующегося на насилии, влияние партруководства основывалось на добровольном подчинении. Авторитет большевика заключался в признании за носителем выдающихся знаний, высокой сознательности, его особого положения в партии. Партия воспринималась не как нечто отчужденное, а как часть самого человека. Проблема отношения власти и общества была неприменима к партийной жизни.
Глава 5
Ловцы нестойких душ. Диагностика уклонов
Судя по языку описания оппозиции, 1924–1926 годы можно назвать промежуточными. Во время второй дискуссии с Троцким и дискуссии с «новой оппозицией» герменевтические суждения были достаточно умеренными. В то время как термин «оппозиция» наполнялся конкретной историей и более или менее стабильным значением, никому еще в голову не приходило связывать оппозицию с контрреволюцией. Как бы ни менялись политические ярлыки и как бы расплывчато ни определялась оппозиционная идентичность, оппозицию медикализировали и психологизировали – лечили, а не исключали.
Далее в нашем исследовании оппозиционность будет в центре внимания не столько как политическая позиция, хотя что-то будет сказано и про это, сколько как душевное состояние, препарируемое партийными арбитрами. Мы ставим акцент на взаимосвязи между внутрипартийными политическими баталиями и герменевтической рамкой, постепенно подрывавшей легитимность различных оппозиций и их поборников. Все еще глубокоуважаемый член Политбюро, Троцкий отмежевался от «заядлых оппозиционеров» типа Шляпникова или Сапронова, но получил тот же ярлык после сделанного им второго и третьего вызовов большинству ЦК. Двое из триумвиров, которые совершили так много, чтобы ими стать, – Каменев и Зиновьев – тоже станут оппозиционерами к концу этой главы.
«Литературная дискуссия» вывела партийную историю и партийную биографию на авансцену большевистской публичной сферы. Те,
- Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг. - И. Рисмухамедова - Политика
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Гимн Лейбовичу (С иллюстрациями) - Уолтер Миллер - Альтернативная история
- Акафист "Слава Богу за всё" - Трифон Туркестанов - Религия
- Война во времени - Александр Пересвет - Научная Фантастика