Шутить и говорить я начала одновременно - Иоанна Хмелевская
- Дата:20.06.2024
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Название: Шутить и говорить я начала одновременно
- Автор: Иоанна Хмелевская
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вспомнила я об этом случае ровно через пятьдесят лет. Мой сын решил разводить шампиньоны, все было сделано как следует, а грибы не росли. Стояли мы трое в помещении – ребенок, я и опытный специалист по разведению шампиньонов – и ломали головы. И тогда мне вдруг вспомнилась помойка в Залесье.
– Поливать! – решительно заявила я. – Хуже не будет, все равно ведь не растут. Полейте как следует, и посмотрим, что из этого выйдет.
– По науке не положено, – возразил сын.
– А ты наплюй на науку и полей! Посмотрели они на меня с сомнением, пожали плечами, но полили. И пошли грибы!
Сад в этом Залесье был чудесный, я всегда мечтала жить в таком. Был там уголок, где росли ели, а под ними всегда царила таинственная полутьма и рос мох разных видов. Наверное, мы жили там с весны до осени, потому что я помню фиалки, а потом другие цветы, и наконец астры и георгины. Время от времени съезжалась родня, и мы все играли в саду в прятки. Я всегда очень любила такие глупые игры взрослых людей.
Тогда война еще не коснулась меня по-настоящему. Кроме бомб, которые могли свалиться на голову, кроме переполненных поездов и паники, кроме специфической атмосферы, царящей на варшавских улицах и инстинктивно воспринимаемой ребенком, кроме страшной минуты, которую я пережила, когда мы с дедушкой вошли во двор их довоенного дома и увидели развалины, короче, кроме этих отдельных мелочей, с настоящим кошмаром я не сталкивалась. Крыша над головой у меня была, никого у меня на глазах не убили, голодать по-настоящему не приходилось. И все-таки что-то в моей психике осталось.
Там, в этом Залесье, я увидела немецкого солдата. Он просто шел вдоль железнодорожных путей, и эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Я была маленькая, рельсы были проложены на высокой насыпи, солдат шел вдоль них, и я видела его на фоне неба. Не первый раз я видела немецкого солдата, до этого встречались часто, но сейчас я вдруг испытала к нему совсем недетскую, огромную, страшную ненависть. Ненависть эта переполняла меня, не умещалась во мне. Ненависть к войне, к немцам и вот к этому солдату персонально. Сказалась, видимо, атмосфера, в которой я росла, настроения близких мне людей, патриотические книги и разговоры. Чувства, овладевшие мною в тот момент, и безграничную ненависть я помню отчетливо до сих пор.
К черту воину, ведь говорила же, что не дам себя в нее втянуть!
На следующее лето я начала учиться кататься на велосипеде. И научилась, что считаю большим достижением.
Пригодился отрицательный опыт в области катания на коньках. Я уже знала, что ни на чью помощь нечего рассчитывать, надо полагаться лишь на себя. Правда, я все-таки канючила и просила хотя бы сзади подержать меня за седло, но никому не хотелось бегать за мной по полевым дорогам, и канючить я могла до посинения, а толку чуть. В конце концов научилась сама и садиться, и ездить. Правда, прежде чем научилась, падала раз тридцать, но наконец мне удалось проехать самостоятельно большой отрезок пути, и я считаю этот момент решающим переломом в обучении езды на велосипеде.
Велосипедов у нас было два, отцовский и матери, оба большие, взрослые, у обоих руль повернут вверх, но можно было его направить и вниз. Для меня сиденье опустили до минимума, и я доставала до педалей. Поворачивать я училась на шоссе Варшава – Груец, так что представляете, какое там было движение, раз я сочла шоссе спокойным безлюдным местом. Это, впрочем, не помешало мне наехать на телеграфный столб, и я здорово поранила плечо. Но в основном я каталась по утоптанным полевым тропинкам.
Происходило это в нашем «поместье», которым мы всей семьей активно занимались. Там же я пыталась научиться верховой езде, но конь, в отличие от велосипеда, не всегда был в моем распоряжении. Это была рабочая скотина, он постоянно использовался в хозяйстве. Иногда в телегу запрягали двух лошадей, не знаю, откуда бралась вторая лошадь, у нас была только одна. На ней я и училась ездить. Меня подсаживали на спину нашей работяги, я научилась держаться на ней, все-таки крестьянская лошадь это не арабский скакун, она шла привычным ей шагом, так что ничего особенного не происходило. Только раз деревенские дети из озорства испугали ее, коняга в панике перешла на резвую рысь и во весь дух помчалась к родной конюшне. Я не свалилась, доехала до места назначения, свисая со спины лошади, зацепившись за что-то одной ногой.
Проживание в деревне отнюдь не было отдыхом. Дел всегда хватало, и не всякая работа приходилась мне по душе. Лебеду и крапиву я должна была рвать для уток, тысячелистник для индеек, и до сих пор при виде этих растений мне вспоминаются полчища голодной прожорливой домашней птицы и охапки травы, которую я обязана была вечно ей приносить. Больше всего хлопот доставлял тысячелистник, который произрастал далеко от дома. Приходилось мне пасти гусей и иногда корову. Звали ее Цыганка за черный цвет, и хотя она была не то что домашним животным, но почти членом семьи, я все-таки немножко ее побаивалась. Непонятно почему, нрав у нее был кроткий, мы все ее очень любили, вечно чистили, мыли и ласкали.
Очень нравилось мне рубить сечку, этим я занималась с удовольствием, пальцев себе не отрубила и вообще ни разу не поранилась.
Сад на нашем большом участке окружал высокий плетень, в саду, на месте будущего дома, стояла беседка, а у ворот сарай и овин. А жили мы в деревенской избе, стоящей через дорогу.
Самой неприятной для меня из сельскохозяйственных работ была прополка, я ее просто ненавидела. Наверное, потому, что приходилось очень много полоть, меня вечно заставляли заниматься этим, а лето было жаркое, тени наши садовые деревца давали мало, работать приходилось на солнцепеке. Так что из двух зол я уж предпочитала рвать траву или собирать землянику. Вообще любила все собирать.
С восторгом принимала участие в уборке хлебов. Научилась вязать перевясла, ставить копны, свозить их к овину. Сидя на самом верху нагруженной снопами телеги, правила лошадью и, подъехав к току, кубарем скатывалась вниз. Удовольствие доставляло подавать снопы в молотилку, молотилка у нас была. Веялка тоже.
А вот сепаратора не было, не знаю почему, не такой уж дорогой это прибор, и масло мы взбивали, потрясая литровой бутылкой со сметаной. Такого никто не мог долго выдержать, и бутылка переходила из рук в руки. Первый раз вместо масла у нас получился чудесный крем. Когда потом мать опять захотела взбить крем – получилось масло. И затем уже каждый раз мы гадали, что у нас выйдет. Настоящая лотерея, очень интересно было.
Один случай заставил меня усомниться в законах природы. Как-то разразилась жуткая гроза, лил ливень, гремел гром, сверкали молнии. Мы сидели в избе, робко выглядывая в окна. Впрочем, после перенесенной мною первой бомбардировки я перестала бояться гроз. Метрах в пятидесяти от избы, у плетня нашего сада, на развилке дорог росла груша, огромное высокое старое дерево, а по ту сторону дороги в десяти метрах от груши стояла копна хлеба. И на наших глазах молния ударила не в грушу, а в копну, которая сразу же загорелась. А ведь каждый дурак знает, что молния обязательно ударит в высокое дерево. Гасить копну не было необходимости, ливень тут же загасил огонь, но меня поразило само явление. Чтобы не было недоразумений, замечу, что из копны не торчала никакая жердь, которая могла бы сыграть роль громоотвода, ничего такого, просто копенка сжатого хлеба.
Опять же, чтобы избежать недоразумений, добавлю, что вкапывала не я одна, мы все работали как проклятые. Съезжались родные, каждый вносил свой вклад в сельскохозяйственные работы в нашем «поместье». Дедушка проводил отпуска с косой в руках, отец собственноручно посадил сад, а потом обирал вредителей с молодых деревьев. Возможно, он использовал потом этих вредителей как наживку для рыбной ловли, но тем не менее факт остается фактом. Люцина в основном использовалась на огородных работах, мать вкалывала и в саду, и в огороде.
Впрочем, в нашей деревне я не только работала, играла тоже, чтобы не думали, что я только и надрывалась на работе, как рабыня. К нам приезжали гости, ко мне тоже. Раз приехала моя подружка.
Это была одна из двух основных подружек моего раннего детства, Боженка, мы с ней вместе учились в первом классе. Она была годом старше меня. Боженка страстно мечтала о том, чтобы у нее были черные волосы и синие глаза. Глаза и так были у нее синие, с волосами хуже, они были русыми, почти такие же, как у меня, только мои были с пепельным оттенком. Я из-за этого не огорчалась, согласна была навсегда остаться блондинкой. Судьба удивительным образом исполнила наши желания. У Боженки с возрастом волосы потемнели, и будучи взрослой женщиной, она познала счастье иметь черные волосы и синие глаза и вообще была очень красива. Что же касается ее умственного развития, то я, пожалуй, не стану высказываться, так как она жива и, главное, живы ее дети, скажу лишь, что в возрасте десяти лет я считала ее полной кретинкой, ибо она с грустью уверяла меня, что не хочет быть старой и, достигнув двадцати пяти лет, покончит с собой. Очень меня это встревожило, я умоляла подружку пожить хотя бы до тридцати, но она была неумолима. Нет и нет, не желает доживать до такого преклонного возраста. Так что, надеюсь, я делаю, правильный вывод, что в десять лет у меня случались проблески здравого смысла.
- Транспорт в городах, удобных для жизни - Вукан Вучик - Культурология
- Бабский мотив [Киллер в сиреневой юбке] - Иоанна Хмелевская - Иронический детектив
- На озере Фертё - Лайош Мештерхази - Классическая проза
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Том 12. Ты будешь одинок в своей могиле. Дело о задушенной «звездочке». Это не мое дело - Джеймс Чейз - Детектив