Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Инесса Яжборовская
- Дата:18.08.2024
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Название: Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
- Автор: Инесса Яжборовская
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях"
📚 Эта аудиокнига рассказывает о сложных исторических событиях, связанных с Катынским расстрелом, и их влиянии на отношения между Советским Союзом, Польшей и Россией. Автор Инесса Яжборовская исследует последствия этой трагедии и ее влияние на политику и общество.
🎙️ В аудиокниге подробно рассматривается "Катынский синдром" и его проявления в современных советско-польских и российско-польских отношениях. Слушателей ждет глубокий анализ исторических фактов, мнений и позиций сторон, а также попытка понять, как эти события отразились на современном мире.
👤 Инесса Яжборовская - историк, политолог, автор множества исследований по истории России и международным отношениям. Ее работы пользуются популярностью среди читателей, интересующихся историей XX века.
🔊 Сайт knigi-online.info предлагает возможность прослушивать аудиокниги онлайн бесплатно и без регистрации на русском языке. Здесь собраны бестселлеры и лучшие произведения различных жанров, включая публицистику, на которую можно перейти по ссылке Публицистика.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особую важность для расследуемого дела представляли показания бывших руководящих сотрудников НКВД — генерал-майоров госбезопасности Д.С. Токарева и П.К. Сопруненко, полковников П.А. Судоплатова и И.С. Баринова, бывших председателей КГБ А.Н. Шелепина, В.Е. Семичастного и других. Показания этих свидетелей позволили детально установить обстоятельства совершения катынского преступления (протоколы допросов Токарева, Сопруненко, а также М.В. Сыромятникова опубликованы в приложении ко второму тому документов и материалов «Катынь: Документы преступления», вышедшему в свет в Варшаве в 1998 г. на польском языке).
Уже в начале марта 1991 г. в ходе проверки оставшихся в живых бывших сотрудников управлений НКВД Калининской, Харьковской и Смоленской областей группа военных прокуроров получила сообщение о том, что бывший начальник УНКВД по Калининской области генерал КГБ в запасе Д.С. Токарев проживает в г. Владимире на ул. Володарского, д. 11. Нужно отметить, что с большим трудом удалось обнаружить в архивах и частично получить из КГБ неполные списки сотрудников органов госбезопасности этих областей. Несмотря на то, что КГБ в то время тщательно отслеживал судьбу своих бывших сотрудников, зачисляя их в действующий резерв, следователям отвечали, что такими сведениями не располагают. Необходимые данные приходилось получать через бюро ЗАГСа (записей актов гражданского состояния), информцентры МВД и адресные бюро, то есть пользоваться открытой информацией.
Как в этих условиях были организованы допросы, читатель узнает из нижеследующих заметок А.Ю. Яблокова.
«Первоначальным распределением обязанностей на меня было возложено расследование судьбы военнопленных Осташковского лагеря НКВД СССР. Получив сообщение о Токареве, я, отложив в сторону все другие дела, стал готовиться к его допросу. Из предшествующего опыта мне уже было известно, что без представителя областного УКГБ, который как бы благословляет от имени ведомства на встречу со всеми чужими для „системы“ людьми и снимает своеобразный обет молчания, допросы бывших сотрудников КГБ СССР невозможны. Поэтому через руководство УКГБ по Владимирской области я договорился, что на допросе будет присутствовать их сотрудник, который одновременно будет осуществлять видеозапись следственного действия. Не рассчитывая на особую откровенность Токарева и понимая, что он даст правдивые показания только в том случае, если поймет, что его участие в деле подтверждается собранными следствием доказательствами, я подготовил восемь томов материалов уголовного дела, где прослеживалось участие Токарева, и составил план допроса, предусматривающий порядок предъявления доказательств.
19 марта 1991 г. я приехал в г. Владимир и в тот же день созвонился с Токаревым, договорившись о встрече на утро следующего дня. Утро 20 марта началось с тягостного ожидания. Домашний телефон Токарева не отвечал на звонки, об его отсутствии дома мне сообщил и сотрудник УКГБ, который должен был участвовать в допросе вместе со мной. Я принял решение ждать Токарева возле его дома, полагая, что престарелый человек длительный период времени не может находиться вне привычных для него удобств и условий.
Дом Токарева — двухэтажное деревянное строение — находился недалеко от областного управления КГБ по Владимирской области. Коротая ожидание разговорами с сотрудником УКГБ, я узнал, что Токарева часто навещают сотрудники пенсионного отдела УКГБ, приносят пенсию, доставляют продукты питания, топливо, помогают по хозяйству, в общем заботятся как хорошие дети о своих престарелых родителях. Тогда еще я по-хорошему позавидовал такому отношению к бывшему сотруднику. На мое высказывание об этом мой сопровождающий пояснил, что Токарев не является приятным исключением и таково отношение практически ко всем бывшим сотрудникам — пенсионерам КГБ. Сотрудники органов осуществляют такую заботу, постоянно контролируя их и оберегая клановые интересы. Это, видимо, явилось одной из причин того, что даже в самый пик гласности пенсионеры КГБ не отличались особой словоохотливостью и шли на откровения об известных только им тайнах лишь в силу особых причин (О. Калугин — из политических соображений, П.А. Судоплатов — из меркантильных и т.д.).
Понимая, что у Токарева нет таких побудительных мотивов и он может просто попытаться уклониться от допроса, я осмотрел дом и обнаружил, что в замок входной двери изнутри вставлен ключ. Это подтверждало мое предположение. Тогда я стал демонстративно громко стучать в дверь и окна и звать по имени-отчеству Токарева, показывая свою безусловную уверенность, что он находится дома. Примерно через десять минут дверь открыл сам Токарев. Нам пришлось сделать вид, что мы столкнулись с естественным поведением человека его возраста.
Первое впечатление о Токареве как о неизлечимо больном старике подтверждалось всей его долговязой, сгорбленной, высохшей фигурой, медленной, неуверенной, шаркающей походкой, слабым извиняющимся голосом и больным взглядом выцветших глаз. Поэтому все накопившиеся к Токареву чувства и упреки, которые собирался ему высказать, я решил оставить при себе. Кроме того, стало ясно, что мы можем рассчитывать на его показания только в случае, если он будет заинтересован их дать, поскольку бессмысленно предупреждать о предусмотренной законом ответственности за уклонение от дачи показаний или дачу ложных показаний человека, который может в любой момент избежать допроса на вполне легальных основаниях, сославшись на неудовлетворительное состояние здоровья. Поэтому мною был избран корректный и даже доброжелательно-предупредительный, уважительный тон. Сразу были предъявлены документы, из которых следовало, что мы располагаем необходимой совокупностью доказательств о его причастности к судьбе польских военнопленных. Затем было доведено до его сведения, что мы вынужденно, по решению высших руководителей страны, настояли на встрече и не требуем, а просим ответить на интересующие следствие вопросы. Это не только в наших, но и в его интересах.
Такая тактика допроса была вынужденной, но, на мой взгляд, в сложившихся условиях она себя оправдала.
Токарев провел нас в светлую, чисто убранную, очень скромную комнату, где не было ничего лишнего, а к предметам роскоши, пожалуй, можно было отнести только старые механические настенные часы, которые показывали точное время. Первое впечатление о Токареве как о угасающем старике оказалось ошибочным. Физическая немощь не повлекла за собой деградации личностной. Сразу проявились внутренняя собранность, быстрота и логичность мышления, острая память, эрудированность и глубокий ум и — что особенно поразило — неизжитая авторитарность. Он мгновенно оценил ситуацию и практически добровольно рассказал все известное ему о расстреле польских военнопленных, всячески подчеркивая, что ему, как недавно назначенному тогда на должность начальника УНКВД бывшему пограничнику, не предъявлялось, в силу отсутствия чекистского опыта и образования, требование непосредственно участвовать в расстрелах. И он от этого отказался. Именно поэтому якобы руководством НКВД СССР за выполнение особого задания он поощрен не был. Однако он был осведомлен об операции, поскольку она осуществлялась на подотчетной ему территории и с привлечением его подчиненных.
Из рассказа Токарева следовало, что в марте 1940 г. его вместе с первым заместителем капитаном госбезопасности В.П. Павловым и комендантом А.М. Рубановым вызвали на совещание в Москву к одному из руководителей НКВД СССР, заместителю наркома Б.З. Кобулову. Он сообщил о решении „высшей инстанции“ о расстреле более 14 тыс. польских военнопленных, содержавшихся в Осташковском, Старобельском и Козельском лагерях НКВД СССР. Токарев понимал, что этой „высшей инстанцией“ являлось Политбюро ЦК ВКП(б), но тем не менее в разговоре с Кобуловым отказался непосредственно участвовать в расстрелах, согласившись оказывать исполнителям акции необходимую организационную помощь.
В соответствии с распоряжениями Токарева внутренняя тюрьма управления была подготовлена к проведению экзекуции: освобождены от заключенных камеры, подготовлена для предварительной проверки обреченных на расстрел людей „ленинская комната“, оборудовано помещение для проведения расстрелов, подготовлены пять грузовых автомобилей для перевозки трупов, экскаватор для отрывки ям под захоронения останков, а главное — назначены исполнители-палачи из числа надзирателей и водителей управления.
Токарев признал, что угрожал расстрелом одному из водителей, попытавшемуся отказаться от участия в акции, но сделал это, как следует из его слов, желая сохранить жизнь этому водителю, так как Кобулов приказал не оставлять в живых ни одного незапятнанного свидетеля.
Что происходило в подведомственном Токареву УНКВД по Калининской области с апреля по май 1940 г., доподлинно известно. Из Осташковского лагеря конвойные войска доставляли по железной дороге во внутреннюю тюрьму так называемых польских военнопленных: полицейских, тюремных работников, пограничников, начальников пожарных служб и других мирных польских граждан. В это же время из Управления по делам военнопленных НКВД СССР поступали списки за подписью П.К. Сопруненко, на основании которых практически еженощно во внутренней тюрьме с 1 апреля по середину мая 1940 г. расстреливались из пистолетов „Вальтер“ по 250—300 человек. Трупы расстрелянных вывозились и захоранивались в ямах на дачных участках УНКВД по Калининской области в районе поселка Медное той же (ныне Тверской) области. Токарев не стал скрывать, что всей этой операцией руководили представители центрального аппарата НКВД СССР В.М. Блохин, Н.И. Синегубов, М.С. Кривенко. Всего в Медном было захоронено — он назвал цифру — 6.295 расстрелянных поляков (она разошлась с данными председателя Комитета госбезопасности А.Н. Шелепина всего на 16 человек).
- Советско-польские дипломатические отношения 1918- 1939 годов в отечественной историографии - Станислав Павлович Чагин - История
- Конституция Российской Федерации. Гимн, герб, флаг - Законодательство России - Юриспруденция
- Федеральный конституционный закон "О Конституционном Суде Российской Федерации" - Законодательство России - Юриспруденция
- Система уголовных наказаний в истории России и в современном зарубежном законодательстве - Инна Подройкина - Прочая научная литература
- Комментарий к Федеральному закону «Об инвестировании средств для финансирования накопительной части трудовой пенсии в Российской Федерации» (постатейный) - Андрей Кирилловых - Юриспруденция