Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов - Михаил Бирюков
- Дата:20.06.2024
- Категория: Искусство и Дизайн / Прочее
- Название: Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов
- Автор: Михаил Бирюков
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оформительская поденщина с ее идеологической перегруженностью не завела Светлова в тупики, характерные для середины прошлого века; каким-то образом ему удалось сберечь линию особого художественного мироощущения. Верность собственному пути подтверждает счастливо вынырнувшая на американском аукционе уже в нашем столетии маленькая акварель «Преследователи» 1940-х годов[1083]. На ней все тот же странный ирреальный мир, который волновал сознание художника в ранней молодости, чудом уцелевший посреди кромешности XX века. Эта вещь похожа на эскиз театральной декорации и чертами монументальности напоминает одну из работ Георгия Якулова — эскиз к опере «Риенци». Можно назвать еще графическую картину, тоже известную благодаря заокеанскому аукциону, — «Динамический танец и глаз»[1084]. Гуашь, к сожалению, не имеющая датировки, укрепляет в мысли о диссидентстве Светлова, который так и не стал советским художником, сохранив не только внутреннюю свободу, но и свободу творческого самовыражения.
Сергей Светлов. Динамический танец с глазом. 1940. Бумага (?), гуашь. Местонахождение неизвестно. Публикуется впервые
Виктор Киселёв, возвратившись из Мстёры в столицу, поселился на Мясницкой, в доме бывшего МУЖВЗ[1085]. Его соседями по квартире были Лев Бруни и Александр Осмёркин[1086]. В соседнем доме этого же двора жил художник Константин Истомин, изобразивший собственную комнату на шестом этаже в самой известной своей картине «Вузовки»[1087]. На ней девушка стоит у окна, глядя в колодец двора. В один из дней в начале 1930-х годов такому взгляду мог предстать необычный вид: внизу в огне костра кто-то жег один за другим холсты, прямоугольные куски картона, листы бумаги… Огонь поедал предложенную пищу неохотно — человеку приходилось помогать ему. Приглядевшись, можно было различить, что он рвал и подбрасывал пламени куски живописи, этюдов, рисунки… Это Виктор Киселёв казнил свои работы…[1088]
Виктор Киселёв (второй слева) в мастерской Александра Осмеркина, Москва. Конец 1930-х
Сидят, слева направо: Л. Бруни, С. Адливанкин, А. Осмеркин
«Взойдя на костер», он не погиб как художник — стал другим. Прежде всего состоялось отрицание отрицания: анафема станковой картине была снята, и последующие полвека Киселёв увлеченно писал, в том числе с натуры. Д. В. Сарабьянов, подводя итоги его живописному творчеству в начале 1980-х, резюмировал, что Киселёв «мало менялся, но непрерывно совершенствовался»[1089]. Перед войной он активно участвовал в выставках[1090], нередко выступая на них как станковист, но его главным делом после совершенной «работы над ошибками» стал театр. Разойдясь с Мейерхольдом, Киселёв сотрудничал с Малым театром («Вьюга» Михаила Шимкевича, 1930), с театром-студией им. М. Н. Ермоловой («Последняя жертва» Александра Островского, 1934), писал декорации для Нового театра («Парижский тряпичник» Феликса Пиа, 1935) и Центрального театра Красной армии («Васса Железнова» Максима Горького, 1936)…[1091]
Виктор Киселёв участвовал и в крупных монументально-декоративных проектах. В 1937 году вместе с Львом Бруни он выполнил заказ на оформление праздника 5-летия Сталинградского тракторного завода и на декоративную окраску его цехов, фасадов, создание интерьеров заводского клуба. Художественную задачу руководитель бригады Лев Бруни видел так: «Мы хотим, чтобы СТЗ своей раскраской радовал глаз… Этого мы думаем достичь окраской фасадов цехов, а также оборудования в мягкие тона… Сочетание этих цветов и подчеркивание яркой… расцветкой прямых линий снаружи и внутри цехов… это настроение бодрости. По боковым фасадам предполагается постепенный переход окраски из одного цвета в другой, что уничтожит однообразие, монотонность фасадов»[1092]. Случай вернул Виктора Киселёва в обстановку если не производственного искусства, то искусства для производства с его несомненной утилитарностью и органической связью с архитектурой[1093].
Константин Истомин. Вузовки. 1933. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Несмотря на профессиональную востребованность, относительное благополучие существования в эпоху, с каждым годом все менее благополучную, трудно отделаться от впечатления, что аутодафе, к которому он приговорил собственное прошлое, отбрасывало на жизнь Киселёва свою длинную тень. Была ли в его поступке житейская зоркость, минутная слабость, помраченность или что иное — неизвестно. Художник, проживший долго, ни при каких обстоятельствах не касался истории этого самосожжения[1094]. Но в его молчании нельзя не расслышать трагедию, какие бы причины ее ни породили. Вряд ли стоит сомневаться: Киселёв так ощущал время[1095].
Федор Модоров за работой над картиной «Заседание президиума ВЦСПС». 1935 (?). Владимиро-Суздальский музей-заповедник
С каждым годом росли его темные крылья, и, когда под ними оказалась страна, беда наравне со всеми поразила бывших учащихся и сотрудников Мстёрской коммуны. Судьба если не ставила трагическую точку, то драматически определяла их дальнейший удел. Витольд Янишевский, в прошлом студент Мстёрского техникума, служивший скромным чертежником в Подмосковье, поплатился в мае 1938-го за польскую фамилию. В десять дней его осудили за шпионаж в пользу Польши и казнили на Бутовском полигоне. Погиб в лагере Карл Иванович Гайлис — садовник Мстёрской коммуны; десять лет провел в Башлаге НКВД СССР Федор Иванович Лашин[1096]; испил чашу архангельских лагерей Григорий Филипповский.
Эпоха казнила людей и моральными казнями, втискивая их в свое прокрустово ложе. Федор Модоров, делавший карьеру генерала от искусства, платил за это отдельную цену. Так, с П. И. Юкиным, опальным реставратором, вернувшимся из ссылки в Москву, он прекратил общение, зачеркнув навсегда не только товарищескую, но и родственную связь[1097]. Это было другой стороной его характера — в случае чего уметь жестко поставить спину.
Пришлось Модорову, как и Киселёву, но по другим основаниям, собственноручно уничтожать свои картины. Известно, по крайней мере, что такая участь постигла полотно «Заседание президиума ВЦСПС»[1098]. Работа писалась в 1935 году, когда фимиам, курившийся тем или иным кумирам советского общества, еще не смешивался с пороховым дымом от выстрелов, которыми их уничтожали. Это началось немного позже. И честные идеалисты, верившие газетным передовицам, и циничные конъюнктурщики — одинаково обескураженные — пребывали в затруднении от калейдоскопа разоблачений вчерашних героев. Многофигурные полотна общественного звучания, казалось бы, не допускающие двусмысленного толкования, становились в те дни настоящим минным полем для их создателей. Еще бо́льшую опасность приобретал жанр портрета, фокусировавший внимание на конкретном
- Цифровой журнал «Компьютерра» № 184 - Коллектив Авторов - Прочая околокомпьтерная литература
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Цифровой журнал «Компьютерра» № 197 - Коллектив Авторов - Прочая околокомпьтерная литература
- Завершившие войну - Яна Каляева - Альтернативная история / Боевая фантастика / Периодические издания
- Под сенью учителя - Лариса Артемьева - Религиоведение