«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович
0/0

«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович. Жанр: Искусство и Дизайн / Прочее. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович:
Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.
Читем онлайн «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 80
своей деятельности, во времена «неподцензурных» групповых выставок и работы над самиздатским выпуском шинкаревского манифеста, в период своего расцвета в качестве не только арт-группы, но и движения, «Митьки» выдвинули на первый план проблему коллективного труда художников — непохожих, имеющих творческие разногласия; сама идея коллективного творческого труда представала в их изображении чем-то неустойчивым, полным диалектических противоречий. Уже в 1980 году Ольга Флоренская вошла в состав группы из четырех «неподцензурных» поэтов, которые назвали себя «Ассоциацией непримкнувших». В их энергичном групповом манифесте (который распространялся в самиздатских печатных копиях) утверждается профетический характер поэзии как искусства, способного преодолевать разрыв между словом и образом. Согласно манифесту, поэзия может принимать на себя эту функцию воображения возможных экзистенциальных режимов лишь при условии избегания банальных, «устойчивых» образов[305]. В своих стихах и рисунках Ольга Флоренская демонстрирует живой интерес к тому, что можно определить как футуристическую версию русского акмеизма, в которой скрупулезное стремление к «прозрачной ясности» поэтического языка сочетается со вкусом к импровизации. Относящиеся к тому раннему периоду размышления Ольги о, так сказать, мультимедийном потенциале свободной поэтической речи как формы перцептуального экспериментирования, объединяющего звук, цвет и пространство, дополняют выдвинутую Батлер концепцию норм как архетипов, действенность которых не определяется фактом завершенности или небрежности, созданности или сконструированности.

Отчетливо экфрастическая поэзия Ольги 1980-х годов, на которые пришлось становление «Митьков» как арт-группы, содержит явный проект обновления языка посредством усиления визуального и кинестетического аспектов, подчас достигаемого сменой масок (в частности, гендерных), которые надевает рассказчик[306]. В сатирическом, полном сниженной лексики стихотворении о «Митьках» «Рэп-рояль» (1992; название также комически отсылает к жанру «piano rap», то есть зачитыванию текста в стиле рэп под фортепианный аккомпанемент) Ольга подчеркивает свойственные членам группы невоспитанность и эгоизм, не укладывающиеся в идеал асексуального содружества[307]. Обнаруживая сильное влияние Цветаевой (особенно ярким примером которого служит широкое использование анжамбеманов, означающих либо преграду на пути «я», либо своевольное самоутверждение наперекор всему), Ольга избирает игровой, эмпирический подход к гендерным категориям. В ее стихах выходит на поверхность то, что исследовательница-цветаевед Сибелан Форрестер считает следствием взгляда на собственное творчество как на проявление гордыни. Поэтесса, пишет Форрестер, признает факт своей исключенности «по гендерному признаку из легитимной поэтической традиции» и разыгрывает роль самозванки, претендующей на «трон» литературного канона[308]. Начальная и заключительные строфы стихотворения Цветаевой «Двое» (1924) служат яркой иллюстрацией к пониманию гендера как социального конструкта, как лингвистического артефакта, зафиксированного в том или ином нарративе или мифе. Поэт предлагает читателю «назвать звук созвучней», чем имена гомеровских персонажей Елены и Ахиллеса. «Да, хаосу вразрез / построен на созвучьях / мир…», но двое, о которых идет речь, составляют «разрозненную пару», подобно разделенной паре обуви.

Опираясь на цветаевский проект создания целого спектра женских — и не только — масок (отмеченный интересом к мифопоэтическим нарративам и театрализованной риторике поэтов-современников мужского пола, в частности Маяковского и Хлебникова), Ольга широко использует звук — Цветаева в своем стихотворении метонимически называет его «сном кифары» (которой лишь мерещится звучание голоса) — в качестве лаборатории, позволяющей создавать новые модальности. Если принять во внимание такую сосредоточенность на создании множества возможных идентичностей в рамках одного и того же художественного поля, неудивительно, что «О & А Флоренские», комментируя свою мультимедийную инсталляцию «Внутренние помещения» (2015), описывают ее как «вольную (на основе малочисленных отрывочных свидетельств) реконструкцию общедоступного кабинета редкостей, существовавшего в Санкт-Петербурге в конце XIX века»[309]. Создание воображаемого пространства подразумевает идею такого сознания, которое начинается с понимания всей хрупкости предмета, с того, что Ольга (в тексте к выставке «Таксидермия») называет «маниакальной страстью к совершенствованию Божьего мира» путем создания чучел, бутафорских моделей, чей яркий облик ставит ребром неудобный вопрос о невзрачности всего живого и настоящего. Здесь уместно обратиться к идеям таких исследовательниц-феминисток, как Сандра Бартки, писавшая в 1990 году, что «феминистическое сознание — это осознание виктимизации [курсив оригинала]»[310]. Наши идентичности и наше их осознание принципиальным образом основываются на нашем представлении о них как об объектах желания привилегированной публики.

С точки зрения исследования совместного труда, а также возможной (само)виктимизации художников наиболее красноречивым во всем творчестве Флоренских примером служит целый ряд текстов и изображений, предоставленных ими для иллюстрированного издания стихов Олега Григорьева. По меткому определению их общего современника, художника Олега Фронтинского, Григорьев переплавлял впечатления от самых неприглядных, «помоечных» вещей в афористическую поэзию «сначала детских стихов, которые читались и детьми и взрослыми, а потом — недетских, в которых преобладала тема социалистического абсурда и алкогольного героизма»[311]. Одна из иллюстраций к собранию, выполненных Александром, передает как его впечатление от григорьевской поэзии, мрачной и мизантропической, заметно повлиявшей на «митьковскую» субкультуру (особенно на шагинские стихи об Икарушке), так и собственно содержание иллюстрируемого стихотворения:

Мазохисту на лавке

Втыкали дети булавки.

Не от тоски, не от шалости,

А втыкали от жалости[312].

Очевидное преуменьшение детского садизма ставится, в свою очередь, под вопрос имплицитным созвучием «жало» — «жалость»: возникает игра слов, подразумевающая переплетение жестокости с милосердием и так и не получающая однозначного толкования.

Александр иллюстрирует стихотворение нарочито грубым, лубочным рисунком тушью. Тот факт, что одним из детей, удовлетворяющих просьбу взрослого мазохиста, выступает юный курсант военно-морского училища, намекает на культовую «митьковскую» фигуру моряка, чьи представления о помощи ближнему, в сущности, наивны (илл. 24). Гораздо легче сосредоточиться на разрекламированном «митьковском» имидже веселого, миролюбивого братства, нежели подмечать жестокий абсурд, на котором основаны многие произведения группы. Так, например, Шинкарев цитирует в своей книге детское двустишие, возникшее в среде ленинградского андеграунда конца 1970-х — начала 1980-х годов. В этих строках, созвучных поэзии Григорьева, говорится о внезапной человеческой смерти:

Шла машина грузовая —

Эх! Да задавила Николая[313].

Сочетая своеобразный жестокий бестиарий с социальной сатирой, детская поэзия Григорьева по меньшей мере на тридцать лет опередила детские стихи-«страшилки» английской поэтессы Фриды Хьюз. Но в чем смысл такой сосредоточенности на всевозможных ужасах?

Хотя не существует, пожалуй, какого-либо единственного ответа на этот вопрос, одно возможное объяснение в произведениях Ольги и Александра, имеющих отношение к стихам Григорьева, найти все-таки можно. В короткой мемуарной заметке, опубликованной в приложении к уже упомянутому изданию поэзии Григорьева, Ольга вспоминает, как они с пятилетней дочерью Катей однажды столкнулись с поэтом в коридоре. Зная, что дочь знает наизусть многие его стихи, публиковавшиеся исключительно в самиздате, Ольга сказала: «Вот, Катя, перед тобой живой великий поэт Олег Григорьев,

1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 80
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович бесплатно.

Оставить комментарий

Рейтинговые книги