Эпилог - Вениамин Каверин
- Дата:20.06.2024
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Эпилог
- Автор: Вениамин Каверин
- Год: 2006
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, представительство — явление многогранное, и то, о чем я пишу, лишь одна из его сторон. Оно является принадлежностью и промышленности, и торговли, и дипломатической игры. В развитии искусства оно занимает маленькое место, но исключить его положительное значение нельзя, тем более что к нему надо присоединить и другие, глубоко характерные явления.
Когда три года тому назад я прервал работу над «Эпилогом», трудно было представить себе появление романа В.Аксенова «Поиски жанра» с подзаголовком «Круглые сутки нон-стоп». Мне могут возразить, что это тот же допуск, в результате которого имели большой успех холсты художников-авангардистов. Правительство догадалось, — объяснили бы мне, — что «левая живопись» не в силах подорвать идеологию, правда омертвевшую, но упорно разогреваемую и составляющую основу «логократического государства». Что ее можно и даже полезно допустить, потому что она по самой своей природе как бы подчеркивает идею свободы. Но как в таком случае объяснить появление талантливого романа В. Белова «Кануны», который не только показывает, как много потеряла страна от коллективизации, но подсказывает крамольную мысль о деревне как основе основ исторического развития России? Как объяснить появление романа В.Распутина «Живи и помни», в котором смело изображена трагедия дезертира, тема немыслимая для всей шестидесятилетней истории советской литературы? Как объяснить появление повестей Трифонова «Дом на набережной» и «Старик», в которых вопреки запрету прошлое все-таки показано, хотя и через матовое стекло? Это уже не представительство. Это новая литература, о которой я впервые заговорил еще на обсуждении «Ракового корпуса» Солженицына в Союзе писателей. Новая литература продолжает развиваться вопреки тому, что в ее положении с конца шестидесятых годов произошли опасные перемены. Печать немоты лежит на событиях, уродливо перестроивших весь нравственный строй или утопивших его в болоте равнодушия и цинизма. Обдуманная фальсификация истории остро и болезненно отражается на развитии искусства. Макетная сталинская литература рухнула, усилия Платонова, Булгакова, Пастернака, Цветаевой, Ахматовой и других мучеников и гениев русской культуры не пропали даром, но ведь и они — в прошлом, за железным занавесом немоты.
Правда, в последнее время наметилось стремление превратить их в писателей, жизнь которых была безоблачно счастливой. В предисловии к книге О.Мандельштама, ожидавшейся десятилетиями, критик Дымшиц сделал поэта любителем туристских поездок — почему бы в самом деле в поисках развлечений не прокатиться в Магадан или не пожить годик-другой в Воронеже? Ю.Оксман рассказывал мне, что Мандельштам, уже полубезумный, беспомощно бродил по лагерю и копался в куче отбросов, надеясь найти что-нибудь съестное. Над кощунственным предисловием Дымшица честные люди горько посмеялись, но оказалось, что оно не упало с неба. Зачеркиванье прошлого, охватившее все стороны жизни, продолжается. К созданию мнимых биографий привлекаются телевидение и кино. Странно, что этой игрой в куклы занимается громадное, могущественное государство. Ведь организованный обман может рухнуть (когда-нибудь рухнет), как карточный домик, пред одной книгой, как рухнула тайна лагерей и рабского труда, когда появился «Архипелаг ГУЛАГ».
Вот почему нельзя не оценить мужество тех, кто отказывается согласиться с этой продиктованной немотой. Я писал об этом в «Речи, не произнесенной на Четвертом съезде». Вот почему так восхищает всех честных писателей позиция В.Войновича, написавшего своего «Чонкина», который шагает уже по всему миру, показывая, что могла бы делать наша литература, если бы ее не топтали.
Войнович, разумеется, не один. Островки ясного, целеустремленного сознания, подтверждающего, что без верного понимания прошлого немыслимо подлинное движение вперед, рассеяны по всей стране. Столкновение лица и государства (Герцен), отразившееся в судьбах, о которых я рассказал в первой части этой книги, продолжается. По-прежнему не сдаются те, кто пытается с большим или меньшим успехом уклониться от лжи. Одни пользуются открывшейся возможностью писать о личных отношениях, в которых поблескивает истина, выношенная за годы страданий. Другие — потерявшие терпение, «идут на вы», рискуя жизнью и, может быть, уже не дорожа ею в стране, слепо идущей к распаду (Зиновьев А. Зияющие высоты). Третьи пишут о давно прошедшем, досталинском периоде, еще окрашенном несбывшейся надеждой. На всю эту «собственно литературу» наваливается нечто вроде алма-атинского селя, состоящего из бесчисленных рассказов, стихотворений, статей, исторических и современных романов. Две черты характерны для них: стремление угадать вкус начальства и расплывающаяся, усыпляющая, бесформенная серость.
Нельзя сказать, что в этом бумажном потоке нет направлений; одно из них, которое можно назвать православно-антисемитским, определилось уже довольно давно. У него есть свои теоретики (Палиевский, Кожинов и другие), свои прозаики и поэты. У него свои надежды — эти люди опираются на влиятельных покровителей и даже, может быть, на некоторых членов ЦК. у них есть свои издательства («Молодая гвардия»), свои серии (Роман-газета). Время от времени правительство придерживает или даже одергивает их. Впрочем, это случается крайне редко.
Но как бы ни стремился к всеобщему захвату «литературный сель», как бы ни гримировали Булгакова и Мандельштама, истинная литература, которой случалось видеть и не такое, победит, как победили те, которых стараются вторично убить, придумывая для них мнимые биографии. Деятелей «селя» ни убивать, ни гримировать не придется.
Наиболее высокооплачиваемая часть этого потока затопляет литературное пространство в организованном виде. Книги наших вельмож — Маркова, Алексеева, Кожевникова и других членов трех секретариатов выходят громадными тиражами, заполняя большую часть издательских планов. Иногда среди этих печально известных имен можно встретить совсем незнакомое, да не где-нибудь, а в перечне собраний сочинений.
В этой пестрой, движущейся картине, в этой скрытой борьбе истинной литературы с мнимой, в этом соревновании за «близость к пирогу», как загадочные великанские статуи острова Пасхи, неподвижно, величаво стоят несколько «неприкосновенных». Это академики, Герои Социалистического Труда, председатели государственных комитетов, бывшие литераторы, о которых в печати не встретишь ни критического замечания, ни неодобрительного слова. Среди них — Николай Семенович Тихонов, мой «брат во Серапионе». О нем надо написать, потому что среди бесчисленных литературных падений, вызванных бесчисленными причинами — страх, тщеславие, легкость карьеры, соблазн обеспеченной жизни, — его судьба заслуживает пристального взгляда. У него было что терять. В статье «Промежуток» Тынянов поставил Тихонова рядом с Пастернаком, и для этого были основания. Тихонов начинал как поэт, работающий под знаком эволюции русской поэзии, в своей поэме «Шахматы» он был на подходе к эпосу, для которого могло пригодиться все, что он написал до тех пор. Как же, когда же произошло роковое превращение?
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Бернард Ингхам, пресс-секретарь Маргарет Тэтчер - Марина Шарыпкина - Биографии и Мемуары
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Молитва господня - Митрополит Вениамин - Прочая религиозная литература
- Рисунок - Вениамин Каверин - История