Алмазный мой венец - Валентин Катаев
- Дата:20.07.2025
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Алмазный мой венец
- Автор: Валентин Катаев
- Год: 1986
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Аудиокнига "Алмазный мой венец" - великолепное произведение от Валентина Катаева
📚 "Алмазный мой венец" - это захватывающая история о любви, страсти и преданности. Главный герой книги, Михаил, погружается в мир роскоши и богатства, но вскоре понимает, что настоящее счастье не в материальных ценностях. Сможет ли он найти свой истинный путь и понять, что истинная ценность жизни скрыта в другом?
🌟 В этой аудиокниге Валентин Катаев раскрывает глубокие чувства и эмоции героев, заставляя слушателя задуматься о важных жизненных ценностях. Если вам понравилась "Алмазный мой венец", рекомендуем ознакомиться с книгой "Жена", где также затрагиваются темы любви и семейных отношений.
Об авторе:
Валентин Петрович Катаев - выдающийся советский писатель, автор множества произведений, завоевавших признание читателей по всему миру. Его книги отличаются глубоким психологическим анализом персонажей и яркими описаниями событий.
🎧 На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги онлайн на русском языке. Мы собрали лучшие произведения разных жанров, чтобы каждый мог найти что-то по душе. Погрузитесь в мир увлекательных историй вместе с нами!
Не упустите возможность окунуться в увлекательные приключения и открыть для себя новые литературные шедевры. Посетите категорию Биографии и Мемуары на нашем сайте и выберите аудиокнигу по душе!
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На этот раз он не шутил. Он был действительно смертельно болен и как врач хорошо это знал.
У него было измученное землистое лицо.
У меня сжалось сердце.
– К сожалению, я ничего не могу вам предложить, кроме этого, – сказал он и достал из-за окна бутылку холодной воды.
Мы чокнулись и отпили по глотку.
Он с достоинством нес свою бедность.
– Я скоро умру, – сказал он бесстрастно.
Я стал говорить то, что всегда говорят в таких случаях, – убеждать, что он мнителен, что он ошибается.
– Я даже вам могу сказать, как это будет, – прервал он меня, не дослушав. – Я буду лежать в гробу, и когда меня начнут выносить, произойдет вот что: так как лестница узкая, то мой гроб начнут поворачивать и правым углом он ударится в дверь Ромашова, который живет этажом ниже.
Все произошло именно так, как он предсказал. Угол его гроба ударился в дверь драматурга Бориса Ромашова…
Его похоронили.
Теперь он бессмертен.
Раскинувши руки в виде распятия, но с ног до головы перекрученное на манер бургундского тирбушона-штопора, как бы перевитое лианами, перед нами мелькнуло и тут же померкло изваяние забытого всеми вьюна, невдалеке от которого под столетним сикомором сидел на камне босой будетлянин, председатель земного шара, с котомкой за плечами, с дорожным посохом, прислоненным к дереву, – нищий с заурядно-уездным лицом русского гения, обращенным к небу, словно бы говоря:
«…Пусть девы поют у оконца меж песен о древнем походе о верноподданном солнца самосвободном народе».
Он сам был верноподданным солнца, сыном самосвободного народа.
На повороте аллеи, не замечаемый играющими детишками – белокожими и чернокожими, – в цилиндре и шелковой накидке, с тростью, протянутой вперед, как рапира, с ужасом, написанным на его почти девичьем лице, стоял, расставив ноги, королевич, как бы видя перед собой собственное черное отражение в незримом разбитом зеркале. Он был сделан все из того же межзвездного материала, но только как-то особенно нежно и грустно светился изнутри.
Птицелов со свернутой охотничьей сетью на плече неподвижно шагал по парку, ведя за руку маленького сына, тоже поэта, чем-то напоминая Вильгельма Телля на фоне каменного декоративного грота, заросшего плющом.
На двух белых железных стульях, повернувшись друг к другу, в почти одинаковых кепках, в позе дружелюбных спорщиков сидели звездно-белые фигуры брата и друга, а остальные десять садовых стульев были заняты живыми посетителями парка в разных местах центральной его аллеи.
Вдалеке парк соприкасался с чьими-то недоступными простым смертным владениями, скрытыми за колючими изгородями, решетками и зарослями дикого винограда, шиповника, терний, тех самых терний, чьи острые чугунно-синие шипы впивались в восковое чело человекобога, оставляя на нем ягоды крови.
Там, на отшибе, отрешенный от всех, как некогда на плотине переделкинского пруда, ждал свою последнюю любовь постаревший мулат, по-прежнему похожий издали на стручок черного перца, но чем ближе мы к нему подходили, тем он все более и более светлел, прояснялся, пока не стало очевидно, что он сделан из самого лучшего галактического вещества, под невесомой тяжестью которого прогнулась почва.
Парк оказался наполненным творениями сумасшедшего ваятеля.
Мы ходили по аллеям, узнавая друзей, пока наконец не остановились возле фигуры, которую я узнал еще издали.
Перед нами сиял неземной белизной мальчик-переросток, худой, глазастый, длинноволосый, с маленьким револьвером в безнадежно повисшей руке.
…«Без шапки и шубы. Обмотки и френч. То сложит руки, будто молится. То машет, будто на митинге речь… Мальчик шел, в закат глаза уставя. Был закат непревзойденно желт. Даже снег желтел к Тверской заставе. Ничего не видя, мальчик шел. Шел, вдруг встал. В шелк рук сталь… Стал ветер Петровскому парку звонить:
– Прощайте… Кончаю… Прошу не винить… До чего ж на меня похож!…»
Да, это он: Командор в юности. И так – навсегда: мальчик-самоубийца. До чего ж на него похож.
А вокруг горел жгучий полдень вечной памяти и вечной славы.
Внезапно остановившийся взрыв.
В его неподвижном горении, сиянии, в ярких прозрачных красках повсюду вокруг нас белели изваяния, сделанные все из того же неиссякаемого космического вещества белее белого, тяжелее тяжелого, невесомей невесомого.
Неземное на земном.
Мы уже шли к выходу, когда в заресничной стране парка Монсо увидели фигуру щелкунчика.
Он стоял в вызывающей позе городского сумасшедшего, в тулупе золотом и в валенках сухих, несмотря на то, что все вокруг обливалось воздушным стеклом пасхального полудня.
Он был без шапки.
Его маленькая верблюжья головка была высокомерно вскинута, глаза под выпуклыми веками полузажмурены в сладкой муке рождающегося на бритых губах слова-психеи.
Может быть, таким образом рождались стихи:
«…Есть иволги в лесах и гласных долгота в тонических стихах единственная мера, но только раз в году бывает разлита такая длительность, как в метрике Гомера. Как бы цезурою зияет летний день… Уже с утра покой и трудные длинноты, волы на пастбищах и золотая лень из тростника извлечь богатство целой ноты»…
Он боялся извлечь из своего тростника богатство целой ноты. Он часто ограничивался обертоном слова-психеи, неполным его звучанием, неясностью созревавшей мысли.
Однако именно эта незрелость покоряла, заставляла додумывать, догадываться…
«…Россия. Лета. Лорелея»…
Что это такое? Догадайтесь сами!
Невдалеке от щелкунчика стоял во весь рост, но как-то корчась, другой акмеист – колченогий, с перебитым коленом и культяпкой отрубленной кисти, высовывающейся из рукава: худощавый, безусый, как бы качающийся, с католически голым, прекрасным, преступным лицом падшего ангела, выражающим ни с чем не сравненную муку раскаяния, чему совсем не соответствовала твердая соломенная шляпа-канотье, немного набок сидевшая на его наголо обритой голове с шишкой.
Шляпа Мориса Шевалье.
Издалека волнами долетали мощные, густые, ликующие звуки пасхальных колоколов Нотр-Дам и Сакре-Кёр, гипсовые колпаки которой светились где-то за парком Монсо, на высоком холме Монмартра, царя над празднично-безлюдным Парижем.
Виднелись еще повсюду среди зелени и цветов изваяния, говорящие моему гаснущему сознанию о поэзии, молодости, минувшей жизни.
Маленький сын водопроводчика, соратник, наследник, штабс-капитан и все, все другие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Алмазный мой венец (с подробным комментарием) - Валентин Катаев - Критика
- Алмазный культиватор - Александр Владимирович Пивко - Боевая фантастика / Героическая фантастика / Периодические издания / Фэнтези
- Лунный скульптор [книга 3] - Nam Heesung - Киберпанк
- Алмазный тигр - Энн Максвелл - Остросюжетные любовные романы
- Жена - Валентин Катаев - Советская классическая проза