Горький - Павел Басинский
- Дата:04.07.2024
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Горький
- Автор: Павел Басинский
- Год: 2005
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Челкаш Михайловскому понятен. Он не вызывает у него возражений. Его не смущает поэтизация щедрого вора на фоне жадного мужика. Но ему, как народнику, не вполне ясен Гаврила как бытовая фигура. Это все равно что упрекнуть Горького в том, что его Уж, гад в общем-то речной и болотный, почему-то оказался высоко в горах. (Потом над этим будет смеяться Иван Бунин в эмигрантской речи о Горьком.) Потому что Гаврила не «бытовая фигура», но отрицательный образ-символ.
Горький подверг рассказ незначительной редактуре. Главным образом по части сокращения текста. Все конкретные советы Михайловского он оставил без внимания. Трудно сказать, был ли это жест сознательного несогласия с редакторской волей. Во всяком случае, если представить себе рассказ в исправленном виде, можно догадаться, что редактура «по Михайловскому» не повредила бы рассказу, но и не явилась бы для него принципиальной. В дальнейшем Горький старался быть точнее в отношении фактов и называл себя даже «писателем-бытовиком».
Михайловский не принял другой рассказ — «Ошибка». Мотивы, по которым он это сделал, объяснил в письме к Горькому Короленко, хорошо знавший взгляды и принципы редактора «Русского богатства». «Если Вы читали Михайловского „Мучительный талант“ (статья в „Отечественных записках“ 1882 года называлась „Жестокий талант“. — П. Б.), то знаете, что он даже Достоевскому не мог простить „мучительности“ его образов, не всегда оправдываемой логической и психологической необходимостью. У Вас есть в данном рассказе тот же элемент. Вы берете человека, начинающего сходить с ума, и помещаете его с человеком, уже сумасшедшим. Коллизия, отсюда вытекающая, представляется совершенно исключительной, поучение непропорционально мучительности урока, а образы и действие — толпятся в таком ужасном психологическом закоулке, в который не всякий решится заглянуть…»
Есть основания думать, что Михайловского смутила не только «мучительная» форма рассказа (восходившая не к Достоевскому, а к Гаршину), но и его идейное содержание. Едва ли ему могли понравиться слова Ярославцева: «Это сильно… и потому оно морально и хорошо», — слишком выпадающие из традиционных представлений о нравственности. Не мог он принять и другие афоризмы персонажа. «Причина современного шатания мысли — в оскудении идеализма». Или такую странную мысль: «Кто знает, может быть, высшая истина не только не выгодна, но и прямо-таки вредна нам?» Внимание редактора «Русского богатства», начавшего борьбу с «декадентами», не могла не смутить фраза: «Декаденты — тонкие люди. Тонкие и острые, как иглы, — они глубоко вонзаются в неизвестное…»
Тем более было странно, что все эти речи произносил провинциальный статистик, сошедший с ума. Все это действительно делало рассказ «мучительным». Но в то же время отсутствие социальной мотивировки только подчеркивало смысл этих слов. Если сам Ярославцев не мог отвечать за свои мысли, то кому они принадлежали? Чужие в устах безумного статистика, эти слова приобретали своего рода автономное звучание и становились просто афоризмами. Этот прием вообще был характерен для раннего Горького, который свободно решал свои философские проблемы, порой не согласуясь с жизненной фактурой.
Меньшиков это почувствовал. Он увидел в Горьком «чужого».
Но почему?
Ведь Меньшиков был «интеллигентом». Он, как и босяки, жил исключительно наемным трудом. Снимал дома и квартиры.
Почему то, что для Короленко и Михайловского стало проблемой («народный» характер личности Горького и «ненародный» характер его философии), для Меньшикова проблемой не стало? «Выходец не из народа, и голос его не народный». Причина, как представляется, была в том, что Меньшиков, в отличие от Короленко, Михайловского и даже Льва Толстого, был глубоко верующий и православный человек. Это и решило все.
Сомневаться в искренности православной веры Меньшикова невозможно. Его предсмертные письма к жене из валдайской тюрьмы, где Меньшиков провел несколько страшных дней в ожидании расстрела, показывают нам человека одновременно глубоко смиренного и мужественного. Животного страха смерти нет в помине. Есть страх за жену и детей, есть боль и обида за унижение русского человека. Если бы Горький мог прочитать эти письма…
Меньшиков первым обратил внимание на странное обстоятельство. Бунтаря и протестанта Горького с энтузиазмом приняли в «свои» все партии. Сам он от партий открещивался. Но партии его любили.
Марксисты, народники, декаденты — все считали его «своим». Не его, разумеется, а то настроение, которое он выражал. С точки зрения марксистов, босяк был явлением прогрессивным, ибо показывал разложение капитализма вообще и деревенского капитализма в частности. Народники в босячестве видели результат неправильной политики царизма в отношении к деревне. Декаденты интересовались аморализмом «человека из народа». Горького охотно печатал журнал «Северный вестник» A. Л. Волынского вместе со стихами и статьями первых символистов — Брюсова, Гиппиус, Бальмонта, Мережковского. Брюсов пригласил Горького к сотрудничеству в символистском альманахе и вступил с ним в переписку. Даже консервативный лагерь, иронизировал Меньшиков, в лице издателя журнала «Гражданин» князя Мещерского, принял его в «свои».
«М. Горький является единственным и неузнанным пока на Руси, в образе художника, апостолом человеколюбия, — цитирует Меньшиков из „Гражданина“, — и это его возвышенное призвание, конечно, вменится ему рано или поздно в заслугу, как великого двигателя русского духовного прозрения и оздоровления. Для такого подвижника писательства, как М. Горький, недостает подобающего скульптора-критика, который, увенчав его чело лаврами, поставил бы его всенародно на подобающем пьедестале, создав заживо достойный памятник ему, сильному и светлому русскому работнику изящной словесности». Как сказал герой А. П. Чехова, говорить подобное о живом человеке «можно только в насмешку».
«Для всех лагерей, как правдивый художник, — пишет Меньшиков, — г. Горький служит иллюстратором их теорий; он всем нужен, все зовут его в свидетели, как человека, видевшего предмет спора — народ, и все ступени его упадка» («Красивый цинизм»).
По мнению Меньшикова, Горький видел предмет спора, народ. Видел «все ступени его упадка». Но сам его голос не народный. Это голос новой интеллигенции. Дальнейшее развитие личности и творчества Горького покажет, что Меньшиков был одновременно и прав и не прав.
Два Иоанна
Отец Иоанн Кронштадтский был настолько популярен в народе, что возникла секта «иоаннитов», наподобие секты «толстовцев». И тут злейший враг Толстого Кронштадтский мог бы понять своего врага и даже посочувствовать ему, так как «иоанниты» доставляли ему не меньше хлопот, чем «толстовцы» Толстому. Суть веры «иоаннитов» (в основном это были женщины, «иоаннитки») заключалась в том, что отец Иоанн — это земное воплощение Иисуса Христа. Поэтому «иоаннитки» стремились причаститься не Святых Тайн из рук отца Иоанна, а… самой крови Кронштадтского. Сам отец Иоанн и стоявшие рядом с ним служители во время Причастия зорко следили, чтобы в очередь не затесалась «иоаннитка», потому что были случаи, когда они кусали батюшку за палец, дабы приобщиться святой крови. Отец Иоанн не любил и боялся «иоанниток», как Толстой не любил и боялся «толстовцев».
- Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896 - Максим Горький - Русская классическая проза
- Очерки истории средневекового Новгорода - Валентин Янин - История
- За что ты меня так любишь? - Эмми Мира - Современные любовные романы
- Моя жена – ведьма. Дилогия - Андрей Олегович Белянин - Любовно-фантастические романы / Фэнтези
- Подземное путешествие Алеши Перца - Сергей Жемайтис - Научная Фантастика