Завещание мужества - Семен Гудзенко
- Дата:19.06.2024
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Завещание мужества
- Автор: Семен Гудзенко
- Год: 1971
- Просмотров:5
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, как звенела его «Трансильванская баллада», когда он словно высекал слог за слогом.
Занят Деж,Занят Клуж,Занят Кымпелунг.…Нет надежд,Только глушь.Плачет Нибелунг.
Через некоторое время, на пороге зрелости, он перестанет увлекаться этой звукописью. А пока ему приятно сознавать свою силу, поигрывать мускулатурой стиха.
Любил он эту игру и у своих товарищей. Очень нравились ему стихи Павла Шубина.
— Здорово сделано! — говорил он и с увлечением читал:
Есть город матросов,Ночных контрабасов,Мохнатых барбосовИ старых баркасов,Зюйдвесток каляныхНа вантах наклонныхВ ветрах окаянныхРассолом каленных.Там ворвани бочкиНе моря подачки,Грудасты там дочки,Горласты рыбачки…
Это могли быть и другие строки полюбившихся ему поэтов — Недогонова, Орлова или Межирова. Немного знал я людей, которые так, как Семен, искренне радовались бы чужому успеху, и не только близкого товарища, но и человека в общем далекого от него и по складу характера, и по поэтическому почерку.
Сколько в Семене было доброжелательства и любви к поэзии, душевной широты и уважения к мастерству!
…Мы привыкли встречать его после больших дорог, веселого, переполненного впечатлениями, похудевшего, обветрившегося, пропахшего дымом костров, прокаленного азиатским солнцем.
Закарпатье, Тува, Туркестанский военный округ — куда только его не заносило. Он возвращался с новыми стихами. Чемодан был набит рукописями, вырезками из газет, фотографиями, записками, полученными во время выступлений. И всегда привозил он адреса новых друзей.
Если можно было бы собрать вместе всех его друзей, то на эту встречу пришли бы десантники, воевавшие бок о бок с ним в Подмосковье, и однокурсники из ИФЛИ, армейские газетчики и ташкентские поэты, львовские студенты и солдаты Кушки…
…Мучительно писать о последних месяцах его жизни, о той мере физических страданий, через которые пришлось ему пройти.
Мы знали, что он мужественный человек. Об этом свидетельствовал путь, пройденный им в годы войны. Но борьба Семена со смертельным недугом раскрыла такое неисчерпаемое богатство, таившееся в нем, такую цельность натуры, что поражены были даже люди, близко знавшие его.
Мы часто навещали Гудзенко в нейрохирургическом институте, где он перенес сложнейшую мозговую операцию. В палате вместе с ним лежали тяжело больные, порой обреченные люди.
Семен был душой этого маленького коллектива людей, проходивших страшное испытание. Он находил в себе силы шутить, сочинять больничные частушки, рассказывать забавные истории.
Можно было лишь догадываться о том, как страшны были часы одиночества в бессонные ночи. Но к утру он уже был собран. И посетителей встречал обычным:
— Ну что, великие утешители? Садитесь. Начнем отвлекающий треп.
И тут же начинал рассказывать что-нибудь смешное, иронически описывал больничный быт.
Настроив всех на «веселую волну», он говорил гостям:
— Ну, а теперь выкладывайте свои новостишки. Кто что пишет? Кто кого ест?
И все кругом улыбались. Лица больных светлели.
О болезни речи никогда не было. Лишь однажды он сам заговорил о ней. Было это так. Я сказал шутливо:
— Вот уж воистину, солдат спит, а служба идет. Пока ты тут прохлаждаешься, пришла верстка двух твоих книг — «Новые края» и воениздатовский «Дальний гарнизон». Скоро они выйдут в свет.
Семен махнул рукой и тихо ответил:
— Не в этом счастье, старик. Отдаю обе эти книги за то, чтобы встать на обе ноги и пройти по комнате. А книг можно много еще написать…
…Перед последней отправкой в больницу я навестил его дома. Он лежал полупарализованный, с белой шапочкой на голове. Мы были одни в комнате. Он показал глазами на листки со стихами, отпечатанными на машинке.
— Вот посмотри, написал недавно.
Я начал читать. Теперь эти стихи знают все.
Я пришел в шинели жестко-серой,выданной к победному концу,юный, получивший полной меройвсе, что полагается бойцу…
— Ну как? — спросил Гудзенко.
— Семен, родной, это замечательно, это здорово. Но самое главное — эти стихи залог твоего скорого выздоровления. Если ты можешь сейчас так писать, значит, мозг…
Он прервал меня, положив свою ладонь на мою руку.
— Не надо, — сказал он твердо. — Слушай меня, старик, мы тут одни. Давай будем серьезны и поговорим как мужчина с мужчиной. Я все понимаю. Через полгода я стану горсткой пепла. Стихи эти — последние, может быть предпоследние. Знаешь — лампочка, перед тем как перегореть, дает вспышку. Вот так. И хватит об этом.
И он вдруг улыбнулся так же, как тогда, в сорок пятом, на улице Воровского, когда стоял, полный юношеского задора и лукавства, и, вытянувшись, держал руку у козырька кепки, здоровый, рассчитанный, казалось, на долгую жизнь.
…Доблестно пройдя треть военного пути под началом у старшин, он стал служить с тем же солдатским достоинством главному своему призванию. Перед ним простерлась большая дорога его жизни в поэзии.
Но едва-едва миновав первую треть этой новой, открывшейся перед ним дороги, он был сражен в мирное утро, когда не осколки, а февральские ветры свистели за больничным окном.
Всего одна треть… Но она бесценна. Она стоит продолжительной и плодотворной жизни.
Того, что успел сказать Семен Гудзенко, хватит надолго.
Вот почему он по-прежнему в дороге, он открывает новые земли, завоевывает новые сердца.
Юрий Левитанский
Памяти ровесника
Мы не от старости умрем —
От старых ран умрем…
С. ГудзенкоОпоздало письмо. Опоздало письмо. Опоздало.Ты его не получишь, не вскроешь и мне не напишешь.Одеяло откинул. К стене повернулся устало.И упала рука. И не видишь. Не слышишь. Не дышишь.Вот и кончено все. С той поры ты не стар и не молод,и не будет ни вéсен, ни лет, ни дождя, ни восхода.Остается навеки один нескончаемый холодпродолженьем далекой зимы сорок первого года.Смерть летала над нами, витала, почти ощутима.Были вьюгою белой оплаканы мы и отпеты.Но война, только пулей отметив, тебя пощадила,чтоб убить через несколько лет после нашей победы.Вот еще один холмик под этим большим небосклоном.Обелиски, фанерные звездочки — нет им предела.Эта снежная полночь стоит на земле Пантеоном,где без края могилы погибших за правое дело.Колоннадой тяжелой застыли вдали водопады.Млечный Путь перекинут над ними, как вечная арка.И рядами гранитных ступеней уходят Карпатыпод торжественный купол, где звезды мерцают неярко.Сколько в мире холмов! Как надгробные надписи скупы!Это скорбные вехи — пути моего поколенья.Я иду между ними. До крови закушены губы.Я на миг у могилы твоей становлюсь на колени.И теряю тебя. Бесполезны слова утешенья.Без тебя мне шагать и подхватывать песню на марше.Ничему не подвластен железный закон притяженьяк неостывшей земле, где зарыты ровесники наши.
Лев Озеров
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Джек Лондон - Классическая проза
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Материалы по истории песни Великой Отечественной войны - Вера Юрьевна Крупянская - Литературоведение / Песенная поэзия