Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар
- Дата:20.06.2024
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Шолохов. Незаконный
- Автор: Прилепин Захар
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С 16 марта 1981 года в доме Шолоховых был установлен медицинский пост, где каждую ночь дежурила медсестра. Страна хранила мерцающий огонёк его жизни.
23 мая того же года в станице был торжественно открыт его бюст.
Так и дожил непризнанный внук купца Михаила Михайловича Шолохова, правнук купца Василия Тимофеевича Мохова до своего памятника.
Поставили шолоховский бюст на хорошем месте: вид на реку, набережная, донская даль.
Наверняка здесь иной раз свежим вечерком Василий Тимофеевич и Михаил Михайлович останавливались и обсуждали свои купеческие дела.
* * *Писательство, бывает, становится приютом исстрадавшихся, снедаемых тоской людей, места себе не находящих, мятущихся. Эта мука дарует им вдохновение.
Народная любовь к Шолохову объясняется ещё и тем, что он, как и Пушкин, гармоничен.
Шолохов, вопреки всему, в самом высоком смысле здоров, и читая его, не подцепишь никакую душевную болезнь.
Внешне вольнодумцы, внутренне Пушкин и Шолохов собраны, молитвенны. Они не просто веруют в промысел, но знают о нём наверняка.
Шолохов, как и Пушкин, жизнелюбив, ласков к миру, обращён к товарищам, смел, порывист, но и замечательно работоспособен при этом.
Они и родились неподалёку: если у Шолохова день рождения 24 мая, то у Пушкина по старому стилю – 26 мая. По новому стилю их разносит на две недели, но звёзды остаются общими.
Обращённый к свободе и влюблённый в декабристов не менее, чем Шолохов в своих вёшенских повстанцев, Пушкин был безусловным имперцем, последовательно поддерживавшим любые военные устремления России. Как и Шолохов век спустя.
Пушкин шёл к императору, как к главному своему читателю – так же Шолохов шёл к вождю. И как Пушкин писал шефу жандармского отделения Бенкендорфу, не слишком заботясь о репутации, но требуя принять его помощь при подавлении строптивых поляков, ибо слава Отечества превыше любых человеческих репутаций, так Шолохов писал Брежневу, говоря между строк: если ты не можешь принять решение о Праге – призови меня, твой полковник всегда в строю.
Вёшенское восстание Шолохова – своеобразная история пугачёвского бунта Пушкина. Казачье буйство влекло обоих, и это Пушкин первый заметил, что воспетый в десятках народных песен Степан Разин – «единственное поэтическое лицо русской истории». При всём том, что «бессмысленность и беспощадность русского бунта» была ясна и Пушкину, и Шолохову.
Разинское восстание обернулось первым изъятием казачьих свобод царской Москвой. Восстание Кондратия Булавина – повторным, куда более суровым. Пугачёвское привело к очередным массовым казням всех причастных и объявленной главному смутьяну анафемой. Более того, на этот раз пострадали даже имена: реку Яик переименовали в Урал, а Яицкий городок, откуда восстание началось – в Уральск. Не только большевики меняли поперечные им наименования – Екатерина Великая и реку не пощадила.
Всякий казачий бунт оборачивался, по сути, очередным расказачиванием. И Вёшенское восстание, увы, не было прецедентом, но стало очередной историей столкновения вольного казачьего духа – и деспотической Москвы.
Но, как Пушкин в своей «Капитанской дочке» сумел вознестись над событиями и понять всех – так и Шолохов, продираясь сквозь бесконечное человеческое зверство и кровопролитие, сумел узреть в народе божий дух.
Характерно, наконец, ещё и то, как в Шолохове, вслед Пушкину, наряду с христианским чувством и безусловным государственничеством, даже охранительством – уживалось озорное, смеховое, ломающее все табу начало.
* * *В прозе Шолохова бурлит, плодоносит, пенится, цветёт живая жизнь.
Там сквернословят, произносят скабрезности, на виду у всех сморкаются, до полного остервенения пьют. Там бабы вытирают тарелки исподней юбкой и пахнут потом. Там у Гришки Мелехова «грязное тело» – чирьи, и автор не стесняется оскорбить этим своего персонажа. Там всё тот же Мелехов на ходу застёгивает ширинку, при этом разговаривая с бабой. Там Дарья слаба на передок и гуляет, пока не подцепит сифилис. Там дед Щукарь страдает поносом. Там Островнову снятся голые мужики, собирающие помидоры. Там правоверные коммунисты, забыв про работу, охотятся на котов. Там Лопахин посреди войны не в силах пропустить ни одной юбки. Там царит донское, казачье, русское раблезианство.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Всё это вещи, обычные в русской народной смеховой культуре, которая была чужда всякого ханжества.
Из русской смеховой культуры (а не только от Баркова) родились озорные стихи, поэмы, эпиграммы Пушкина, а затем и Лермонтова. Но с их уходом «барская» литература стала избегать подобных тем, табуируя низкую лексику.
Половину века русская классика пребывала в пуританстве.
С 80-х годов XIX века пошли иные поветрия, появились образцы эротической литературы, – но коснулись эти процессы в основном литераторов второго ряда. Разве что Лев Толстой нет-нет да заходил за всякие границы, затем снова возвращаясь в суровую свою сдержанность.
Серебряный век кардинально изменил ситуацию. Эротические, а то и порнографические мотивы возникают в прозе Брюсова, Чулкова, Арцыбашева, многих иных. Ещё более широко эти мотивы были представлены в декадентской поэзии. Но питали всё это совсем иные источники, нежели Пушкина. Литераторы Серебряного века апеллировали к античным или европейским образцам. Подобные сочинения были теперь словно бы тронуты тленом, чувством распада.
Случившаяся революция дала несколько художников, осмысленно сломавших «барский» канон: причём преступали они как через барское пуританство, так и через барскую, на европейский манер, порнографию.
В поэзии революционером подобного толка выступил безусловно Сергей Есенин, не только полноценно использовавший табуированную лексику, но запустивший в свои стихи живое, скоморошье, игровое народное начало. Проза работала с этим ещё активней: предельная откровенность, введение не просто грубых оборотов, но и в полном смысле слова нецензурной речи было характерно и для Серафимовича, и для Артёма Весёлого и даже для Фадеева.
Однако едва ли кто-то может сравниться в этом смысле с Шолоховым, давшим в своей прозе огромное количество картин и сцен, которых несколькими десятилетиями ранее и вообразить было б нельзя: причём не только в русской словесности, но во всей мировой.
Мемуаристы запомнили такой разговор, случившийся уже в 1960-е, когда советскую литературу снова затянули в пуританские одежды.
– Наша учительница, – поделился кто-то в присутствии Шолохова, – говорит, что Есенин устарел: грубый. Евтушенко – вот поэт. И ещё она говорит, что герои Шолохова шокируют читателей грубой речью.
Шолохов покачал головой.
– Не читателей, а классных дам, – сказал кто-то.
Писатель чуть сморщился, как от зубной боли, и снова ничего не сказал.
Количество купюр, когда у Шолохова вычищали всё казавшееся цензуре непристойным, было едва ли не большим в сравнении с купюрами политическими. Десятилетиями его героев оскопляли, чтоб они не позволяли себе браниться.
Какую-то часть купированных фраз и сцен он восстанавливал, о чём-то забывал – однако и сохранившиеся в его романах после всех исправлений образцы народной речи впечатляют богатством лексических форм.
На второй же странице «Тихого Дона» бабы хутора Татарского ругают бабку Григория Мелехова: «Ни жопы, ни пуза, одна страма».
Хохол Гетько домогается к своему знакомцу с одной и той же бестолковой шуткой: «Михей, чуешь? Ты якой станицы?» – «Мигулёвский». – «А що ж це ты такой хуёвский?»
Кучер Сашка в Ягодном, напившись, смеет шутить над старым барином: «Мы с тобой, ваше превосходительство, всем хороши, только вот носы у нас говённые! – Чем же? – любопытствовал пан, сизея от смеха и шевеля усами и подусниками. – Через водку! – отчеканивал Сашка, часто моргая…»
Казаки ругаются: «Завтра в уху ему нассы, а зараз помалкивай». «Шаровары вон на жопе не держатся… какая война?!» «Вас уговаривают, как блядей, а вы ухи развесили…»
- Общество 2023 - Алиса Илларионова - Публицистика
- TERRA TARTARARA. Это касается лично меня - Захар Прилепин - Публицистика
- Воспоминания великого князя Александра Михайловича Романова - Александр Романов - Биографии и Мемуары
- Ботинки, полные горячей водкой (сборник) - Захар Прилепин - Русская современная проза
- Доктор Проктор и великое ограбление - Ю Несбё - Детские приключения