Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев
- Дата:02.09.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / Военное / История
- Название: Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I
- Автор: Юрий Александрович Лебедев
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Поголовное вооружение, с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой – подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодёжи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отмстить за кишинёвский погром».[225]
Эта оценка – со стороны «русофильского» фланга спектра общественного настроения.
А вот что говорят о том же моменте истории на «юдофильском» фланге этого спектра:
«Гомель в начале XX века был одним из самых крупных торгово-промышленных центров «Северо-Западного края» Российской империи. В 1904 г. его население составляло 47289 человек, из которых на долю евреев приходилось 26504 (56 %). Евреям принадлежало большинство крупных промышленных предприятий. Среди них следует отметить лесопильный, чугунолитейный, механический, маслобойный заводы, вальцовую мельницу, завод нефтяных масел, спичечную фабрику, несколько типографий. В городе существовали еврейские училища, частные гимназии, прогимназия. В 1898 г. в Гомеле работало 26 синагог. Компактное проживание представителей одной этнической и религиозной группы создавало и условия для возникновения массовых переживаний и панических настроений. Вот почему известия о происходящих погромах воспринимались так болезненно».[226]
Обе оценки согласны в том, что евреев было много, что они были сплочены и организованы, но выводы из них сделаны диаметрально противоположные. С «русофильской» стороны виделась угроза «подъёма духа» еврейского реваншизма, с «юдофильской» – панический «упадок духа» и страх перед новыми погромами.
С эвереттической точки зрения обе оценки «правильные» – это типичная социальная суперпозиция, порождающая ветвления альтерверса каждого отдельного представителя социальной группы, составляющей эту суперпозицию.
Какие же ветвления в связи с этим возникли в судьбе Абрама Коваля в 1903 году?
Первое порождено «юдофильским» членом суперпозиции, в котором молодой плотник в провинциальных Телеханах, куда приходили запоздалые известия из Гомеля о страшных событиях, с облегчением увидел, что «погромный вал» до Телехан не докатился. И, как следует из его «канонической биографии», в ноябре или декабре 1903 года спокойно пошёл на призывной пункт, достал свой «призывной жребий», попал в армию, отслужил положенный срок, и вернулся домой в 1906 году, когда и до Телехан докатился очередной вал еврейских погромов.
На этот раз остаться в стороне от событий он не мог, вступил в Поалей Цион, участвовал «в беспорядках», преследовался полицией и столыпинскими войсками.
Что же могло ждать Абрама в случае ареста? Безусловно, тюремное заключение и наказание за участие «в беспорядках» – от административной высылки до повешения, в зависимости от признанной судом меры участия в них.
Тюремное заключение само по себе всегда является тяжким испытанием. Но в западных областях Российской Империи в те годы оно имело особенности, которые могут показаться странными современному читателю, знакомому с описанием быта «политических заключённых» в советских тюрьмах 20-х – 40-х годов.
В 1908 году Ф. Э. Дзержинский, будучи заключённым «в X павильоне Варшавской цитадели, одной из самых мрачных тюрем царизма, в которой содержались наиболее опасные для царского самодержавия революционеры»[227] в своём дневнике пишет о тюремной повседневности так:
«С жандармами мы встречаемся как враги, солдат мы только видим. В коридоре три жандарма сменяются ежедневно каждые четыре часа. Каждый жандарм попадает в один и тот же коридор раз в 10–15 дней. При таких условиях трудно узнать, кто из них проще и доступнее[228]. Независимо от этого, у них много работы: то они водят нас по одному в уборную, то на прогулку, то на свидание, то открывают дверь, когда солдат-служитель вносит обед, подметает камеру, приносит чай, хлеб, ужин, уносит лампу <Выделено мною. Ю. Л.>. После этого жандармы, водящие нас на прогулку, направляются на другую службу. Они часто грубы, злы, видят в нас врагов, пытаются сократить время прогулки и досадить нам. Впрочем, таких, которые досаждают нам по собственной инициативе, немного».[229]
Но, конечно, «цивильный быт» – отсутствие параши, «солдат-служитель», приносящий в камеру горячий чай и настольную лампу – не снимает ужаса тюремной жизни:
«Сегодня у меня было свидание, и мне передали приветы с воли, прелестные цветы, фрукты и шоколад. Я видел Стасю и Вандзю.[230] Я стоял на свидании, словно в забытьи, и не мог ни овладеть собой, ни сосредоточиться. Я слышал лишь слова: «Какой у тебя хороший вид», – и то, что я говорил: «Здесь ужасно». И помню, что я просил прислать мне какие-то книги и совершенно ненужное мне белье… После этого я вернулся в камеру и чувствовал себя более чем странно: никакой боли, никакой жалобы, нудное какое-то состояние, какое бывает перед рвотой… Потом кто-то вернулся из суда, и из коридора до меня донесся его спокойный и твёрдый голос: «Виселица», – и охрипший возглас жандарма: «Нельзя говорить!»… Где-то наверху плачет недавно родившийся здесь младенец».[231]
И Абрам, наслышанный о картинах тюремных нравов, естественно, не хотел испытать их на себе, и потому сначала бежал в Германию, а в 1910 году приехал в США. Это «волокно его судьбы» мы и рассматривали ранее.
Но, оказывается, что и второе волокно судьбы Абрама, порождённое «русофильским» членом социальной суперпозиции 1903 года, также явственно обнаруживается по сохранившимся документам.
Это то волокно альтерверса, в котором, как писал мне внук Абрама Геннадий Коваль, излагая семейные предания, Абрам попал в Америку случайно, из-за банкротства пароходной компании, на одном из кораблей которой он служил:
«Махнул дед с друзьями в Германию, на пароход устроился матросом, и раза три через Атлантику в Америку и обратно сплавал. А тут банкротство пароходству подоспело, как раз в Калифорнию аж пароход тот пристал, хоть и не в Атлантике это.[232] Списали деда с друганами там на берег, а пароход на металлолом. Выдали им двух ли, трех ли, месячное пособие и дали вольную. Дед (и другие некоторые) подумал-подумал, да и остался искать там работу».[233]
Но когда и как дед «махнул в Германию»? И когда его «списали на берег» в Америке и где именно?
Поскольку в этом волокне Абрам принял активное участие в событиях 1903 года, нужно указать «термодинамическое условие» возможности такого поведения Абрама из «глухого местечка Телеханы». И оно нашлось в работе Я. Басина:
«Буквально через 10 дней после Кишиневской трагедии, 16 апреля, в Пинске были распространены воззвания к христианскому населению города «следовать примеру Кишинева».[234]
От Пинска до Телехан всего 50 километров. Так что никакого «запоздания» с известиями в этой ветви альтерверса в Телеханах не было. В этой ветви Абрам ещё весной
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Разведчики и резиденты ГРУ - Валерий Кочик - История
- От красных ворот - Юрий Коваль - Русская классическая проза
- Материалы по истории песни Великой Отечественной войны - Вера Юрьевна Крупянская - Литературоведение / Песенная поэзия
- Вредина для мажора - Алекс Коваль - Современные любовные романы