История моей матери. Роман-биография - Семeн Бронин
- Дата:20.10.2024
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: История моей матери. Роман-биография
- Автор: Семeн Бронин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рене подготовилась к экзаменам и в сентябре 1938-го поступила в 1-й Московский медицинский институт, с которым так многое в ее жизни было потом связано. Воодушевленная успехом, она с душевным трепетом взялась за книги и учебники, от которых долго была отстранена судьбою, окунулась в них и поразилась и восхитилась раскрывшимися перед нею богатствами. Анатомия, физиология, химия, гистология — науки, которые другим могли показаться сухими и нудными, — представились ей неисчерпаемыми кладезями знаний: каждая из них была достойна того, чтоб уйти в нее с головою. Надо сказать, что тогда и профессора были — не в укор нынешним — иные: это были последние отблески и зарницы кратковременного советского ренессанса — они и обликом своим и умением вести занятия и лекции способны были поддержать ее святое горение. Она шутя говорила потом, что если в Россию ее завлекла улыбка Баталова, то окончательно подцепила на крючок, посадила на духовный якорь, московская профессура — последнее бескорыстное рыцарство от науки. Из тех, кто произвел на нее особое впечатление, были физиологи Разенков и Парин, биохимики Мардашев и Збарский, но особенно — гистолог Барон, бывший к тому же хорошим актером и декламатором: на его лекции сбегались отовсюду — даже те, кто ничего в них не смыслил. Элли заслушивалась им и привела с собой в аудиторию Якова: чтоб и он ознакомился с этим чудом дикции, пластики и высокой научной патетики. Яков высидел час, ничего не понял (гистология для не знающих этого — наука о клетках, из которых состоит всякий живой орган), но снисходительно признал, что Барон — несомненно выдающийся оратор.
В 39-м семья получила трехкомнатную квартиру на Плющихе: тридцать восемь квадратных метров жилья — условия по тем временам роскошные. Да и пора было расселяться. В двух комнатах на Тружениковом переулке становилось тесно. В доме жили две девушки, Жанна и Инна. Жанна кончала школу. Она вполне освоилась с московской жизнью, говорила почти без акцента и пользовалась успехом у молодых людей: была по-французски оживленна, улыбчива, насмешлива и кокетлива — сочетание, которое привлекало к себе юношей, привыкших к более сдержанным и стыдливым российским сверстницам. У нее был верный ухажер, предложивший ей руку и сердце, — двоюродный племянник Якова Женя Драбкин, учившийся на археолога, человек в высшей степени серьезный и нравственный. Он был без ума от Жанны и хотел немедленно на ней жениться, но она тянула и медлила с ответом: он был слишком для нее хорош и положителен, а в юности хочется озорства и веселости. Брат Жени Виктор (ставший позже в Израиле Давидом) тоже был вхож в дом — этот был полной противоположностью старшему. Женя его, кажется, недолюбливал, и Виктор, ему в пику, высмеивал его ухаживания и портил ему игру, потому что Жанна в таких случаях была на стороне насмешника. Виктора Яков терпеть не мог и, не будь он родственником, ноги его не было бы в его доме, но родство, говорят, обязывает — особенно, когда родных можно пересчитать по пальцам. Особенно разозлился на него Яков после выходки за праздничным столом, за которым была почетная гостья — Ксения Иванова: Яков знал ее с двадцатых годов по партии — теперь она была директором крупного учреждения. Яков доказывал, что отечественные духи лучше французских, а Виктор в самом неподходящем месте захохотал: показал, что он думает по этому поводу. Яков от непривычки смешался и не нашел слов, чтоб одернуть нахала, — Иванова на правах гостьи вмешалась в разговор: чтоб сгладить возникшую неловкость.
— Он, наверно, имеет в виду, Яков, что французы имеют в этом деле большой опыт и их духи, пожалуй, лучшие в капиталистическом мире? — предположила она, поглядывая искоса на озорника и призывая его подтвердить ее слова и взять, так сказать, свой смех обратно. Но тот и не думал делать этого, а продолжал дерзко, хотя уже и бессловесно скалиться, да и Яков не захотел пойти на мировую:
— Ты разве не знаешь капиталистическое производство?! — с горячностью возразил он, хотя вопрос был чисто риторический: Ксения Иванова по долгу своей службы должна была знать это. — Они же на все идут, чтобы удешевить свой товар, пока от него не останется чистая вода во флаконе, слегка пахнущая остатками?! А эти! — тут последовал презрительнейший жест в сторону пятнадцатилетнего возмутителя спокойствия, — покупаются на красивую упаковку и на запах, видите ли!
— Но запах в духах — главное, Яков, — не выдержала Ксения: она хоть и была директор (и, говорят, властный и неумолимый в отношении неугодных ей подчиненных), но все-таки женщина и не могла пройти мимо такого высказывания. — Хотя, — тут же поправилась она, потому что Яков и на нее уже воззрился с недоумением, — и я считаю, что наши духи лучше. Я лично пользуюсь только «Красной Москвой».
— Ну конечно! — воскликнул Яков, который сам никакими духами не пользовался и не смог бы отличить «Шанель» (если бы она тогда была) от «Тройного одеколона». — Мы-то работаем не за страх, а за совесть, а они гоняются за капиталистической выгодой!.. Ну ладно, — как бы одумался он и поглядел на Виктора с последним неприязненным чувством. — Где Жоржетта? Она нам приготовила сегодня что-то особенное. Торт в три яруса, с тремя видами начинки!..
Рене хотела тут сказать, что французы хоть на что-то да бывают способны (она не любила, когда ругали французское), но попридержала язык: ей не хотелось дразнить Якова — можно было нарваться на идейную отповедь, которая не украсила бы застолья.
Жанна в такие диспуты не ввязывалась: знала, что это опасно, — многие родители ее одноклассниц были репрессированы, и сами они вскоре после этого ушли из школы. Ей только не нравилось, что Яков не разрешает, чтоб к ней ходили ее приятели: в доме не должно быть посторонних, передавал он через Элли и неукоснительно следил за этим. Рене попыталась заступиться за сестру, но Яков был непреклонен: такова установка Управления. Это была правда и ложь одновременно: правило действительно существовало, но никто не думал слепо ему следовать — могли не пустить в дом человека с улицы, но чтоб одноклассника дочери? Яков не хотел видеть незнакомых в доме, словно они чем-то ему угрожали. Странное дело — он находил здесь союзницу в лице Жоржетты, которая тоже не любила чужих, подозревая в них воров и грабителей — таково было, увы, ее представление о большей части русских.
Была еще Инна — постоянный немой укор жизни, обидевшей ее, и семье, ее приютившей. Рене так и не смогла ни подобрать к ней ключей, ни подольститься и скоро оставила эти затеи. Инна дружила только с Жанной, с которой ходила в одну школу. К Рене она относилась отчужденно, к Жоржетте безразлично, отца почти не видела — как и все в этом доме. Он не уделял ей большего, чем другим, внимания: выполнял роль главы семейства и старался относиться ко всем ровно и справедливо — на другое у него не хватало времени. Мать Инны работала геологом под Воркутой и жила на поселении. Однажды она пригласила к себе дочь, та прожила у нее лето, но из дома не выходила и вынуждена была осенью вернуться в те же стены, где повела прежнее безрадостное существование — самим унынием своим, казалось, стремясь досадить семье, к которой не хотела ни примкнуть, ни даже привыкнуть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Тьерри Янсен - Испытание болезнью: как пережить рак груди - Тьерри Янсен - Публицистика
- Наш подарок французскому народу - Лариса Яковенко - Юмористическая проза
- Секретная инструкция ЦРУ по технике обманных трюков и введению в заблуждение - Роберт Уоллес - Шпионский детектив
- Расследование. Рукопись, найденная в ванне. Насморк - Станислав Лем - Научная Фантастика
- Записки - Александр Бенкендорф - Биографии и Мемуары