Нежнее неба. Собрание стихотворений - Николай Минаев
- Дата:13.09.2024
- Категория: Документальные книги / Биографии и Мемуары
- Название: Нежнее неба. Собрание стихотворений
- Автор: Николай Минаев
- Год: 2014
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Освобождения пришлось ждать еще больше года: все формальности были окончены только к 22 сентября 1955 года; выданная в Семипалатинске справка («Видом на жительство не служит. При утере не возобновляется») подписана начальником отдела лагеря, моим однофамильцем[136]. По условиям он не мог селиться ближе сакраментального 101-го километра от Москвы; как и многие другие писатели, Минаев выбирает Малоярославец. И на несколько лет выпадает из нашего поля зрения: переписка с Сотниковой окончена с воссоединением, а другие эпистолярные корпуса, если и были, до сегодняшнего дня не дошли. Жгуче интересно было бы прочесть в подробностях, что он думал об окружающем его мире: все-таки вступал он в литературу, пародируя Северянина, а заканчивал свой путь, посмеиваясь над рок-н-роллом: мало кто из авторов проходил сопоставимый путь, сохраняя цельность личности и сознания. Но увы: остались только стихи. Впрочем, продолжая работать над итоговым сводом стихотворений, он – впервые! – формулирует свое эстетическое кредо в предисловии к очередному рукописному сборнику:
«Автор этих стихов является сторонником теории искусства для искусства.
Да, да, гражданин, но ты не пугайся, ибо это не так страшно и опасно, как тебе кажется, и не так вредно, как внушают тебе в течение многих лет. Наоборот, это хорошо и вполне уживается со здравым смыслом, с которым часто не в ладу проповедники искусства для чего-то или кого-то.
Что же такое теория искусства для искусства в поэзии?
По-твоему разумению, это – выдумывание каких-то бессмысленных словосочетаний и новых слов, или сочинение стихов на так называемые вечные темы, причем, если это, например, стихи о любви, то любовь здесь является просто любовью, а не любовью в социалистическом обществе, а если стихи о природе, то природа в них выглядит точно такою же, какою она была и до семнадцатого года.
Однако это не так, а, коротко, вот что: – Если ты занимаешься искусством, в данном случае поэзией, т. е. пишешь стихи, то обязанность твоя позаботиться не только о том, чтобы в них ощущалось веянье Музы, но и о том, чтобы они в то же время были и произведением искусства. А это не одно и то же.
Во всяком искусстве, а следовательно и в искусстве поэзии, не столь важно то, что хотел выразить поэт в своем произведении, а то как он это выполнил. Отсюда следует, что чем бы ты ни хотел проявить свое отношение к миру, что бы ты не желал поведать людям, прежде всего позаботься о том, чтобы сделать это наиболее точно и ясно и всегда помня о целом, т. е. найти наилучшую форму для воплощения идей и образов своего стихотворения, не считаясь с тем, что тебя за это провозгласят формалистом.
Есть искусство народа, но нет искусства для народа. Пора понять, что утверждать противное, значит признавать какое-то искусство второго сорта и тем самым, по теперешнему выражению, барски-пренебрежительно относиться к народу.
Давно и прекрасно сказано, что цель поэзии есть сама поэзия, а не служение, прибавлю я, чему либо, как бы величественно и великолепно оно ни было»[137].
В середине 1960-х годов, ощутив, вероятно, что история прошла еще один виток спирали, он предпринял последнюю попытку напечататься в официальной прессе. Журнал «Москва» отозвался отпиской краткой («Уважаемый Николай Николаевич! Возвращаю Вам стихи. С ними ознакомился член редколлегии С. В. Смирнов и не счел возможным рекомендовать их к публикации»[138]); газета «Литературная Россия» – подробной:
«Уважаемый Николай Николаевич!
Ваши стихи выдают руку опытного и культурного поэта, человека, влюбленного не только в русскую классику. Стих четок, часто – краток и ясен, но мы ничего не смогли отобрать для печати. Ваши стихи читали члены редколлегии, в частности С. А. Поделков, с большим вниманием прочитали их работники отдела поэзии – И. Озерова, я. Стихи часто, как говорится, «книжные», т. е. редко идут от жизни, и даже там, где материал свеж и там лежит налет книжности. Это – главное препятствие.
Попадаются стилистические огрехи. Вот несколько примеров.
Как нафталин лежит на ветках иней…
– это чистый Саша Черный. В его «ключе».
Чем дальше в лес, тем сумрачней и глушеИ хочется сказать – тем больше дров…
– эти строки нельзя воспринять всерьез, они слишком пародийны.
Будешь вмиг обрызган россыпью жемчужной…
– «Россыпь жемчужная» – штамп.
Но, в общем, таких «огрехов» немного.
К большому нашему сожалению, отобрать для печати ничего не удалось.
С уважением В. Афанасьев, отдел поэзии»[139].К середине 1960-х его здоровье ощутимо портится; верный себе, он зарифмовывает свой последний инскрипт на «Прохладе» – через тридцать восемь лет после выхода книги: «То поясница, то коленка, / То ноет здесь, то там болит, / А значит, Дмитрий Шепеленко, / Теперь я тоже инвалид».
24 мая 1967 года он пишет письмо К. Федину, прося его (на тот момент – первого секретаря Союза писателей СССР) о денежном вспомоществовании:
«Уважаемый товарищ Федин.
Необходимость заставляет меня к Вам обратиться, т. к. я сейчас без средств к существованию, лишен возможности получать даже самую мизерную пенсию. Дело в том, что у меня не хватает ни творческого стажа, ни производственного стажа для получения пенсии. Мои стихи, в частности, книга «Прохлада» давно забыты и стали теперь достоянием лишь коллекционеров. Я, конечно, имею и производственный стаж, десять лет был артистом балета Большого театра, но в 1922 году ушел из театра. Печатался я в разных изданиях по 1927 год, а начал печататься в 1913 году, состоял членом Всероссийского союза поэтов. Несмотря на это, Литературный фонд Союза писателей СССР отказал мне в назначении мне пенсии[140]. А состояние здоровья у меня очень плохое, мне 74 года, я очень плохо передвигаюсь. Прошу Вашего содействия в назначении мне академической пенсии.
Поэт Николай Николаевич Минаев»[141].Ответа на это письмо он не получил. Спустя двадцать дней, 14 июня, его не стало.
А. Л. СоболевКомментарии
Архив Минаева сохранился с полнотой почти исключительной; несмотря на три ареста, два из которых были по политическому обвинению и сопровождались обысками и изъятием рукописей, большей части творческих и эпистолярных материалов удалось уцелеть. Помимо череды счастливых случайностей (увенчанной передачей бумаг в феврале 1990 года на вечное хранение в Отдел рукописей Государственного Литературного музея) этому способствовала и твердая нацеленность фондообразователя на сбережение эталонного корпуса собственных стихотворений. В частности, предчувствуя дальнейшие мытарства, он изготовил полное собрание своих стихов, зашифровав их примитивным, но безотказно действующим шифром – по первым буквам каждого слова. В отсутствии живого сочинителя текст этот принципиально не мог быть расшифрован, но при этом мог служить безупречным подспорьем авторской памяти: «Т. н. к. н. т. / Н. д. ч. / С. ч. к. / В. к. м.» – такими строчками, записанными сплошь, заполнялись блокноты с тем, чтобы по миновании опасных дней, концентрат вновь обратился в связные строки:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Славянская гимнастика. Свод Здравы Стрибога. Свод Здравы Макоши. Практики волхвов - Евгений Баранцевич - Здоровье
- Ковер-самолет - Крапивин Владислав Петрович - Детские приключения
- Дети ночных цветов. Том 1 - Виталий Вавикин - Ужасы и Мистика
- Наука страсти нежной - Татьяна Гармаш-Роффе - Детектив
- Чудесная чайная Эрлы - Варвара Корсарова - Любовно-фантастические романы